Павел Комарницкий - День ангела

— Ай, больно, — я ощущаю на своих губах привкус крови, — и ты ещё меня обзываешь хищником!

— Ну извини, опять у меня не вышло. Сейчас исправим…

Лёгкое, щекочущее касание маленьких губ. То-то!

Машина идёт ровно, легко. Талая вода брызжет из-под колёс. Надо же, уже март. Нет, всё-таки новый «Ауди-100» — это вам не убитая «шестёрка»…

Моя жена чуть улыбается, без труда улавливая бегущие в моей голове мысли. Я искоса смотрю на Ирочку. Хороша, ох, до чего хороша! Серьёзно подготовилась. Даже глаза и губки подкрашены, хотя обычно она любую косметику терпеть не может, да и не нуждается в ней. На ней колье из бледно-голубых сапфиров, не затеняющих сияние серых глаз — всё продумано. Это, разумеется, обычный прибор невидимости, но не щеголять же на балу в нитке дешёвеньких хрустальных бус. И шубка в тему. Я чувствую некоторую ущербность, словно сермяжный крестьянин, завладевший сказочной принцессой. За что мне такое чудо, Господи?

Она смеётся.

«За любовь, Рома, за что же ещё? Потому что ты хороший»

А, зараза, опять пробка!

«Рома, я давно тебя хочу спросить» — Ирочка сидит рядом, но мы общаемся мысленно. Так привыкли за последнее время. — «Почему ты всё время думаешь разные слова, не относящиеся к конкретной ситуации? Ну вот, к примеру, где, как и чем ты сейчас можешь заразиться?»

Я в лёгкой растерянности. И на всё-то она смотрит вот так, с неожиданной стороны. Ну как объяснить очевидное?

«Нет, я теоретически учила про ругань» — Ирочка поправляет на плечах меховую шубку, — «но смысла уловить иногда не могу. Ну вот, к примеру, ты говоришь или думаешь про… ну, хулигана — «урод». Это понятно — тяжёлые врождённые отклонения в психике и базовой морали. Понятно, хотя и неверно — чаще всего это элементарные дефекты воспитания, лишь иногда наложенные на генетическую ущербность, врождённую склонность к насилию и жестокости. Или слово «козёл» — тоже понятно, глупое, упрямое и дурно пахнущее животное. То же и «баран». Но при чём тут зараза? Я уже не говорю о других словах, проскальзывающих иногда в твоём сознании в острых ситуациях, которые связаны с половыми сношениями. Ведь секс, это же самое яркое проявление любви, при чём тут ругань?»

Я молчу. Ирочка с интересом наблюдает за мной. Ну виноват, ну не изжил ещё…

«Ясно. Как говорит папа, нет соображений. Изживай, Рома. Я, конечно, потерплю чуть-чуть, но мне это неприятно»

Вот так. И думать не моги…

Она приближает ко мне свои глазищи, в глубине которых пляшет смех.

— Трудно жить с ангелом, Рома?

Бывает. Но без тебя жить просто невозможно.

Она тянется ко мне. Долгий, тягучий поцелуй. Хорошо, что мы стоим в пробке…

Уже в ноябре Ирочка устроилась преподавателем в школу. Учителем начальных классов. Почему начальных? Именно в этом возрасте легче всего закладывается иммунитет против зла. А почему именно в эту школу?

Она смотрит мне в глаза, и я понимаю.

«И не просто в эту школу, а именно в этот класс, Рома. Именно в этом классе учатся сразу двое ребят и одна девочка, которые скажут своё слово, когда будет решаться судьба этой страны. Ты знаешь, что сейчас здесь идёт негативная селекция? Умные, хорошие дети вырастают и уезжают отсюда, а всякие… да, уроды остаются. Так вот, Рома. Эти трое не должны уехать. Они будут нужны здесь, и только здесь. Надо сделать так, чтобы они это поняли — здесь их дом, здесь призвание всей их жизни. В ином месте они проживут свои жизни зря»

Она сидит, скрестив длинные ноги по-турецки. Золотые кудрявые волосы отросли ещё сильнее, уже ложатся на плечи. Я любуюсь ей, и одновременно чувствую стыд — инопланетянка учит наших детей любить свою Родину. Докатились…

Она сладко потягивается, закинув руки за голову. Чувствует моё любование.

«А когда задача будет выполнена, я, вероятно, перейду в другую школу. Куда? Да откуда мне знать, я же не координатор. Или вообще сменю род деятельности. Буду психиатром в больнице, или вообще какой-нибудь гадалкой-колдуньей, или даже директором международного брачного агентства. Будущее покажет»

Она, как белка, вскакивает с дивана, прыгает мне на колени. Обнимает меня, прижимается.

— Я знаю только одно, Рома. Я буду с тобой рядом всегда.

Господи, как я счастлив!

— Ха, какие люди!

Я оторопело смотрю, как на заднее сиденье с хрустом вваливается Коля-Хруст.

— Привет, давно не виделись! Откуда ты взялся?

Я растерянно пожимаю его руку, и моя совсем не маленькая ладонь тонет в его лапище. Коля в чёрном костюме и чёрном же длиннополом пальто. Уже не простой рэкет — подымай выше.

— Докладываю. Да не тебе, сявка. Особому агенту. По вашему указанию прибыл. Готов к работе, миледи.

Ирочка смеётся.

— Здравствуй, Коля. Рома, это я его вызвала. Для солидности. На сегодня он наш шофёр и телохранитель. Коля, я тебя просила?..

— Всё исполнено в точности, мадам. Рома, тормозни-ка здесь.

На тротуаре, прямо возле нас, вглядывается в поток машин высокая девушка в шубке, из-под которой виднеется длинное вечернее платье. Коля высовывается из машины, приоткрыв дверцу, машет рукой. Девушка быстро усаживается на заднее сиденье, встряхивает копной чёрных густых волос.

— Познакомься, Тома, я тебе о них рассказывал сто раз. Моя супруга.

— Тамара, — девушка прямо, открыто смотрит на меня и Ирочку. Кареглазая смуглая брюнетка, высокая и стройная, хотя и чересчур крепкая, на мой взгляд. Впрочем, рядом с Колей она выглядит донельзя хрупкой. Интересно, а я, при моих метр семьдесят пять? Скорее всего, смотрюсь худосочным заморышем, интеллигентом в седьмом поколении, а моя Ирочка — и вовсе нереальным бесплотным созданием.

— Ирина, — моя Ирочка так же открыто, дружелюбно смотрит на неё. Я мало-мало разбираюсь в женской психологии, и могу утверждать: подавляющее большинство молодых женщин смотрят друг на друга оценивающе. Здесь — ничего похожего. Такой взгляд могут позволить себе только женщины, абсолютно уверенные в себе и своём спутнике жизни. Женщины, которым в принципе незачем ревновать.

— Рома, давай пересядем. Я же ваш шофёр.

Он пересаживается на водительское сиденье, кряхтя, отодвигает кресло до упора. Всё равно тесновато. Такому малому пристало ездить на КРАЗе. Интересно, что он наговорил своей Тамаре про нас?

«Правду, только правду и ничего, кроме правды, Рома» — улавливаю я Колину мысль, — «как ты ангелу Ирочке крылья обломал и свои штаны утюжить заставил»

Хохот сотрясает кабину. Смеются все. Балбес, ох и балбес!..

Постой-ка. Тамара, выходит, тоже улавливает?

«Да, Рома. Ничего, что на «ты»? Куда деваться… С кем поведёшься. Только я простой исполнитель. И работаю сейчас в милиции, инспектор по малолеткам»