Михаил Ахманов - Первый после бога

– Как? Обеим сразу? – пробормотал ошеломленный капитан.

– Если ты не уверен в своих силах, можно оставить Кину Чьи Волосы из Облака. – Вождь усмехнулся. – В таком деле два молодых воина надежнее, чем один.

– Не думаю, что мне нужна помощь, когда девушки так юны и прекрасны, – сказал Питер. – Однако я должен смирить свои желания и отказаться от них.

– Почему? – Кондор был явно огорчен.

– Потому что мои люди скажут: наш вождь получил девушек, и мы тоже хотим. Они долго были в море и изголодались по женскому телу… Хорошо ли будет, если они примутся тащить в кусты жен, сестер и дочерей араваков?

– Будет плохо. К нам придет Канаима, дух вражды и мести. – Вождь сделал странный жест – должно быть, отвращающий беду. Потом сказал: – Ты молод, Шел-та Пришедший с Моря, но ты мудр. Пусть сегодня Акату и Асана поскучают в своей хижине. Но что ты станешь делать, если они наткнутся на тебя в лесу? Или в укромном месте в скалах?

– На помощь точно звать не буду, – ответил Шелтон и покинул селение.

Погонщики вели лам по узкой тропе, животные терпеливо тащили груз, перебирались через ручьи, расплескивая копытами воду. Мартин Кинг и четверо мореходов, отдуваясь и еле шевеля ногами после сытной трапезы, шагали налегке, только Пим нес драгоценный кувшинчик с медом. Капитан замыкал процессию. Он был бодр и доволен собой – во-первых, потому, что дружба с индейцами укрепилась, а во-вторых, он смог не поддаться искушению, хотя было оно сильным. И теперь, куда бы Питер Шелтон ни бросил взгляд, мерещились ему в лесной чаще нагие груди и темные страстные глаза юных дочерей вождя араваков.

Остров Мохас. Июнь – август 1685 года

Текли дни, проходили ночи, улетали недели, месяц сменялся месяцем. Временами на остров налетал шторм, ветер с океана гнул деревья, проливались дожди, волны с грохотом накатывали на берег. Жизнь замирала. Мореходы грелись у очагов, играли в кости, вспоминали походы в Панаму, плавания у берегов Эспаньолы, гостеприимные кабаки Тортуги и Порт-Ройяла. Только вахтенная команда на мокрой палубе брига была начеку – следили, чтобы в шторм «Амелию» не сорвало с якорей.

В другие дни погода была прохладной, но ясной, море мирно рокотало у скал, по небу плыли сизые облака, но дождем не проливались, уходили на северо-запад, чтобы напитать влагой далекие земли Китая или, может быть, Индии. В лесу щебетали птицы, скользили меж бугристых корней ящерицы, какие-то мелкие животные – возможно, мыши – возились в опавшей листве, а иногда высоко в небесах парил пернатый хищник, гриф или орел. В такие дни араваки спускали в воду большие лодки-итаубы, гребли в океан, на закат, били острогами крупную рыбу. С малых лодок, что назывались ябота, тоже рыбачили, но в прибрежных водах и проливе, отделявшем Мохас от большой земли. Пролив был шириною семнадцать миль и изобиловал рыбой, в том числе мелкими акулами. Крупные водились в океане, и эта опасная добыча считалась у араваков самой почетной. Несомненно, они были народом вод, а не гор и лесов, и обращались с веслом с ловкостью прирожденных мореплавателей.

Море кормило их с неизменной щедростью, и араваки не знали голода, хотя жителей в трех деревушках на маленьком острове насчитывалось больше тысячи. Кроме поселений на восточном и западном берегах, около питающего речку подземного ключа стояли два десятка строений, совсем не похожих на аравакские хижины. Приподнятые на сваях, с полами и стенами из вытесанных вручную досок, с каменными очагами и просторными верандами, которые зимой закрывали циновки, эти дома словно перенеслись на далекий остров из более цивилизованных и благодатных мест. В них была мебель – старая, но сделанная с большим искусством и явно не на Мохасе; были глиняная посуда с причудливой росписью и ковры из птичьих перьев; были изображения бога Солнца – небольшие золотые диски, украшенные изумрудами и рубинами. Обитатели этих домов носили белые туники, сандалии и наголовные повязки и в отличие от араваков обходились без татуировок. То был поселок изгоев – не просто сбежавших от жестокости испанцев, но тех, кто не желал примириться с их властью, помня о своем былом могуществе. Здесь жил старый Уильяк Уму, один из потомков Пиуарака.

Через пару недель Питер Шелтон знал каждый поворот тропы, ведущей к его дому. Сначала – до мелководной речушки, затем – вверх по течению до переправы из плоских камней; там – на другой берег, и дальше, через пальмовую рощицу, которую речка огибала широкой дугой, к темному глубокому водоему среди скал – со дна его били родники, единственный надежный источник пресной воды на острове. Зимой, в сезон дождей, были еще ручьи, и река поднималась на фут сравнительно с жарким периодом, но водоем был всегда одинаков: полная прохладной влаги базальтовая чаша шестнадцати ярдов в диаметре. За нею лежала вымощенная камнем квадратная площадка, и с трех ее сторон поднимались дома. Двадцать два строения, но только в девяти обитали люди.

Память Уильяка Уму была превосходной, и временами, сидя с Шелтоном на веранде, он перечислял родословные тех, кто некогда жил в селении, чей род угас или положил начало новому роду, но уже аравакскому. Первые беглецы с севера были в основном сыновьями Атауальпы от его многочисленных жен; они явились на Мохас со своими женщинами и слугами, прихватив кое-какое добро. Их потомки роднились между собой, но девушек брачного возраста не хватало; одни искали подруг инкской крови на континенте, другие, забыв о былом величии, шли к аравакам. Три из девяти семей, оставшихся в селении, происходили от Пиуарака, другие – от его сводных братьев Виракочи, Уамана и Отаномы, но все они, включая старого Уильяка Уму, уже не были чистокровными инками – аравакская кровь, хоть капля, текла в их жилах, делая скулы шире, кожу – темнее, сложение более крепким и мускулистым. Что, однако, не мешало этим людям чтить своих богов и хранить свои обычаи и свой язык. Многие из них отправлялись в Лиму, Гуаякиль и другие города испанцев, втайне жили среди них, и причин к тому было множество: лучше узнать врага, поклониться могилам предков, вознести молитвы в святых местах, отыскать родичей или найти супругу. Но с каждым годом в колонию на Мохасе приплывало все меньше и меньше людей с материка – за полтора столетия инки растворились среди племен, некогда покоренных ими, а девушки самых знатных семейств стали женами и наложницами испанцев.

Об этом рассказывал Уильяк Уму долгими зимними вечерами. Еще он говорил об араваках, о том, что этот народ включает много разных племен, обитающих большей частью на северо-востоке, у большой реки, о которой в стране инков только слышали, но не видел ни единый человек – Шелтон решил, что это Ориноко. Араваки жили там еще до появления испанцев, строили лодки, ловили рыбу, возделывали поля в джунглях и сражались с дикарями карибами. Но была у этого народа и южная ветвь, чьи земли входили в империю инков, а воины считались одними из лучших в инкских армиях. Кондор и его соплеменники принадлежали к этим южным аравакам, к тем, кто покинул большую землю ради островов в океане. Берег материка, стиснутый горами и солеными водами, не слишком гостеприимный – дожди редки, плодородных земель немного, только в долинах рек, разделенных каменистыми пустошами. Выше, в горах, жизнь тоже тяжела – лишь привычный человек способен дышать там полной грудью и трудиться на полях и в рудниках. Климат островов более мягкий и влажный, но не все они годятся людям, так как не всюду есть пресная вода; Мохас – это дар богов для араваков и тех изгнанников, которых они приютили. Но надолго ли?.. Пока испанцы их не трогают, зная воинственность араваков, но что случится в будущие годы?.. Боги инков умерли, и не приходится ждать от них защиты…