Кровавое Благодаренье (СИ) - Большаков Валерий Петрович
— Брошенный седан, — прокомментировал невозмутимый Леви, глянув за приоткрытую бронешторку. — «Форд» или «Тойота», не разобрать. Дверцы настежь…
Рута поежилась. Еще чья-то мелкая трагедия…
— «Второго» видать? — дежурно поинтересовалась она, допивая кофе.
— Амир не отстает, — кивнул Леви, — держится метрах в ста.
— Скоро уже… — пробормотала Рута, с досадой ощущая, что сон не отлетел, а всего лишь затаился. И снова вкрадчиво наползает, овладевая ею, как искусный любовник, ласковый и безмолвный…
* * *
Развиднелось. «Кугуар-1» объехал по обочине костяк сгоревшего автобуса, и сбросил скорость — близился тот самый поворот, где упал С-130.
Раскат пушечного выстрела «освежил» Шимшони лучше всякого «нескафе». Какие-то секунды промелькнули, и броневики выкатились прямо на линию боевых действий.
Справа серел полуразвалившийся самолет — он служил весьма посредственной защитой морским пехотинцам, а слева, на изгибе автострады, скопились «джихадмобили» и грузовики «Черной гвардии» — на штыревой антенне болтался красный флаг с трехлучевой свастикой, раскоряченной на фоне белого круга.
«Узнаваемый дизайн», — усмехнулась Рута.
«Черногвардейцы» кучковались вокруг могучего трала, на котором громоздился «Абрамс». Бронированное чудище песчаной масти ворочало угловатой башней, и вдруг пальнуло, изрыгая грохочущее пламя.
Фугас ударил прямой наводкой, гвоздя «Геркулес» и разрывая дюраль с обратной стороны. Беззащитные морпехи залегли в глубокой борозде, пропаханной фюзеляжем, и отвечали короткими очередями, но исход боя был очевиден — «черногвардейцы» в упор расстреливали противника.
— Амир! — рявкнула Шимшони по рации. — Займись танком!
Не дослушав гулкое «да, гэвэрэт…», она ткнула пальцем в Ливлата.
— Ты говорил, что знаешь Миху Гарина в лицо!
— Мы все его знаем, — быстро ответил Цион, вооружаясь биноклем. — Гилан, съезжай!
Распахнув бронедверцу справа, хватаясь за поручень, он высматривал знакомое лицо. По левому борту продолбила очередь, но Ливлат не обратил на нее внимания.
— Выворачивай влево!
Рута вовремя глянула за толстое стекло. «Кугуар-2», по ходу долбя из пулемета, объехал пару тентованных грузовиков, и выбрался к «Абрамсу» — кучка «черногвардейцев», вполне себе белых, порскнула в стороны, как тараканы от хозяйского тапка. Громадный Амир кое-как протиснулся в верхний люк, выдернул РПГ, прицелился…
В это самое мгновенье танк выстрелил, отдачей качнув трал. Снаряд разорвал пилотскую кабину, и тут граната, вихляя в полете, вошла в бронированный борт «Абрамса». Вошла, как острый нож в полосатый бок арбуза, вспарывая хрусткую кожуру.
Целую секунду ничего не происходило, а затем сдетонировал боекомплект. Громыхнуло. Огромная башня, беспомощно взмахивая орудием, поднялась на бешеном огне и опрокинулась, хороня группку черно-белых пулеметчиков.
— Вижу! — хрипло крикнул Ливлат. Торопливо отбросив бинокль, он выхватил из рук Юваля рупор «матюгальника», и усиленный голос, приправленный жестяным призвуком, разнес русский зов: — Михаил Гарин! Тебя ждут! Тебя и твоих товарищей! Все сюда! Прикроем!
Мегафон полетел следом за биноклем, а Цион спрыгнул на землю, перебрасывая с плеча «калашников». За ним выскочили Леви и Шмуэль. С крыши «Кугуара-1» задолбил пулемет, злыми очередями хлеща по забегавшим «черногвардейцам». Морпехи тотчас же вдохновились, открывая перекрестный огонь. Хорошо пошло!
Рута, сжимая кулачки и чуть ли не подпрыгивая в азартном нетерпении, следила за согбенными фигурами, что, петляя, бежали к бронеавтомобилю.
Гарина она узнала по фотографии, выданной Ципи Ливни. Остальные… Да что ей остальные! Пусть будут. «До кучи», как выражается Моше, бывший одессит.
— Сюда! — не выдержала она. — Скорее!
Гарин присел у переднего колеса с автоматом на взводе, торопя своих людей. Первым в «Кугуар» ловко запрыгнул смуглый бритоголовый человек, его левая рука висела плетью. Он извернулся, протягивая крепкую здоровую руку раненому… латиносу? Или индейцу?
Еще двое, усатый брюнет, схожий с киношным д’Артаньяном, и юркий молодчик с волосами цвета спелой соломы, передали Гарину и бритоголовому стонавшего, кусавшего губы блондина — его форма мокла кровью.
Руте показалось странно знакомым лицо светловолосого, но не до того было.
— Привет, Рустам! — расплылся Юваль, помогая стриженному наголо затаскивать «трехсотого».
— О, здорово! — удивился бритоголовый. — Миша, все тут!
Поднатужившись, Гарин захлопнул тяжелую дверцу, и жесткое выражение на его броском, по-мужски красивом лице смягчилось мимолетной улыбкой.
— И вправду, все!
Михаил крепко пожал руку Ювалю, дотянулся и звонко шлепнул по ладони Ливлата.
— Гони! — крикнул Цион, и Гилан, весело скалившийся за рулем, выжал педаль. Бронемашина, швыряясь комьями земли, описала полукруг и вырвалась на шоссе.
— Амир! Прием! — вызвала Шимшони.
— Да, гэвэрэт! — довольно прошипела рация.
— Живы все?
— Двое раненых, гэвэрэт.
— Следуй за нами!
За окном мелькнул «Кугуар-2» пустивший синий выхлоп, и отряд воссоединился — обе машины потянули на север.
— Доберемся до Лексингтона, — разгоряченно выговаривала Рута, — там выедем на интерстейт шестьдесят четыре — и до самого океана! Субмарина «Ливьятан» должна подобрать нас и доставить на Бермуды. Вызовем ее с берега…
— Мадам, — серьезно сказал Гарин, — большущее вам спасибо, но давайте не будем спешить. У нас тут пятеро раненых, и еще двое во второй машине. Давайте, отъедем куда-нибудь подальше, в здешнюю глушь, обождем денька три-четыре…
— Михаил, — резко начала Шимшони, — раненым нужна помощь, и…
— Я сам вылечу их! — перебил ее «объект спасения».
— Рута… — негромко и быстро сказал Ливлат, чувствуя, что командирша вот-вот вспылит. Мигом расстегнув куртку и задрав майку, он оголил розовый шрам, зигзагом пересекавший накачанный живот. — Мне тут всё распороли, и кишки, и печень. А Миха поправил мне здоровье. Он — целитель!
Гарин неловко усмехнулся, разводя руками.
— Таким уж уродился, мадам!
Рута думала недолго.
— Гилан, свернешь к Хазарду! Будет вам глушь…
Там же, позже
Восток Кентукки бурно рос еще полвека назад, и местные с надеждой смотрели в туманное будущее. Однако законы рынка бездушны, и человечность в расчет не берут.
Сначала закрылись угольные шахты. Налаженная жизнь оборвалась, как гнилая веревка. Углекопы, что посмекалистей, сбагрили свои «квартиры» в приземистых бараках, да и свалили подальше.
А те шахтеры, которые задержались, ожидая подачек от федерального правительства, угодили в западню безысходности.
Продать свою «недвижимость»? Кому? Соседям? Так у них, у самих точно такие же развалюхи, сарайчики да огородики, а денег нет.
Бросить все, и уехать? Куда? И на что жить? Чем кормить детей?
Многие подались в сельхозработники, но тут, как назло, ввели антитабачные законы — и плантации стали зарастать. Нынче их площадь скукожилась до сущей малости, а весь урожай пахучих листьев уходил на самокрутки…
Федералы, конечно, помогли — ежемесячно одаривали продуктовыми талонами, чтобы местные с голоду не передохли, и тех медленно, но верно засосало тепленькое, вонючее болото нищеты и безделья. Рабочий край, вроде Донбасса, превратился в White Ghetto…
…Я мрачно глядел на проползавшие мимо убогие жилища в стиле «баракко», вешала с сохнущим бельем, покосившиеся сарайчики из серых, не крашенных досок, чем попало огороженные картофельные грядки…
Подобными пейзажами, далекими от голливудского гламура, я вдоволь налюбовался еще в своей «прошлой жизни». И народец выглядел знакомо — бомжеватого вида потомки шахтеров, заросшие «муншайнеры», что гонят самопальный бурбон, голопузые ребятишки, с визгами пинающие сдутый мяч или укладывающие баю-бай выцветших, замызганных кукол…
