Яцек Дукай - Лёд

— Дела государственной важности, — шепнул Саша Павлич доктору Тесле. — Граф занят.

Серб начал расстегивать фрак.

— Я тоже занят! — гневно рявкнул он.

Комиссар Урьяш заметил серба над седой головой разговорившегося директора Обсерватории.

— А, наш чародей! — воскликнул он и вырвался из нахальной свиты. Силясь вызвать на лице искусственную улыбку — фальшивую улыбку — он настолько энергично потряс правую руку изобретателя, что бедный Тесла оказался прижатым к столу. — Мои буряты спрашивают, почему это ваш бубен сегодня не бьет, — наполовину серьезно, наполовину шутя, обратился к Тесле Франц Маркович.

— Выключил, — буркнул тот.

— Но ведь исследований не забросили? Губернатор исключительно заинтересован в их прогрессе.

Фальшь в голосе, фальшь на лице, фальшь в позе.

С другой же стороны, правда была такая, что в последние дни Тесла чуть ли не полностью отдался исследованиям безумных идей федоровцев (по ночам он воскрешал мышей под Молотом Тьмечи; Саша клялся, что всего на несколько секунд, в экстремуме неэнтропийной волны, к грызунам возвращались признаки жизни), и никакого прогресса у него попросту не было.

— Мы крайне рады заинтересованностью Его Сиятельства, — поклонился инженер Яго.

Господин Урьяш окинул его на сей раз уже серьезным взглядом.

— Тааак… — вздохнул он. — Не сомневаюсь. — Экономным жестом он отогнал выглядывающего из-под локтя директора. — Господин Герославский, на пару слов.

Он отошел в угол, положил ладони на горячие плитки печи.

— Собственно говоря, у меня тоже к вам дело, — отозвалось я-оно.

— О?

После того кратко, по-солдатски я-оно рассказало ему о всех случаях с жандармерией в Холодном Николаевске, и об охранке, пугающей знакомых отца.

Нельзя сказать, чтобы его это сильно удивило.

— Идиоты, все они идиоты, — бормотал чиновник, оперев выступающий из-под светлых волос лоб об печку. — Вы же сами это видите, обязаны видеть. — После этих слов пристально глянул. — Как бы не выпали кости, будете выполнять договор с Его Сиятельством!

— Но скажите ясно, господин Урьяш! — Раздраженно пальнуло я-оно, поскольку не могло понять, почему столь сложно приходится считывать правду — как будто бы кто-то специально затянул мысли вуалью полуфальши.

— Оттепель в Европе. Зима в Сибири. Вы дали слово!

— Слово, — медленно повторило я-оно.

— Не забывайте: только Шульц при власти способен обеспечить безопасность вам и вашему фатеру. Тигрий Этматов и его люди верны мне — будут верны и вам. Понимаете? Его Сиятельство, возможно, и не верит в замороженную Историю, но я…

— Но — что происходит? Кто полицию насылает на мое окружение? — Подошло еще ближе. — Победоносцев? — шепнуло на выдохе.

— Идиот, идиот, идиот, — тихо повторял печке господин Урьяш. — Если бы не необходимость, император не поставил на генерал-губернаторстве такого человека, как Шульц, то есть, оборотистого, амбициозного, самостоятельно мыслящего — со своим характером! — Нездоровый румянец уже обжег его щеки, чиновник наконец-то отклеился от печи. — Ведь именно в этом сильнее всего проявляется принцип правления в государстве самодержца: тот остается в безопасности при данной ему сверху власти, кто дурак, господин Герославский, кто идиот, поскольку тогда он представляет меньшую угрозу автарху. Который и сам живет в постоянном страхе, — прошептал он, — перед всяким, кому вынужден был уступить хотя бы частицу своей абсолютной власти.

И почти что не удивили эти противодержавные слова из уст чиновника Канцелярии Генерал-Губернатора. Несмотря ни на что, гораздо больше единоправды можно было по тьмечи узнать, чем слышало ее в словах — на языке второго рода — выплюнутых в материальный мир.

— Так что, сами видите, — с ноткой сарказма отметило вполголоса, — выходом является только власть Истории. Не какого-либо человека и не людских общностей. -Я-оно поднялось и бросило кочергу: та громко стукнула о печную дверцу. — Разве существует несправедливая гравитация? Имеются ли подлые астрономии? Бесчестные математические дисциплины?

— Да, я знаю, Александр Александрович направил губернатору обширное письмо… Но в данный момент, — Франц Маркович оглянулся на Теслу, — в данный момент другие дела требуют внимания. — Он прочистил нос, что прозвучало так, будто вздохнула лошадь. — Он послушает, если вы его попросите?

— О чем?

— А как вы думаете, зачем я сюда побеспокоился приехать? Жизнь ему спасать.

— Выходит, Его сиятельство уже не ручается перед императором за безопасность доктора Теслы?

Господин Урьяш только фыркнул.

— Что же, необходимо попробовать, хотя бы ради того, чтобы успокоить совесть. Вы часто у него бываете?

Подумало о насосе Котарбиньского, скрытом в керосиновой печке. Разве так не будет легче? (Наконец-то оригинальная мысль в замороженной башке!)

— Скажите своим тунгусам и кому следует в Ящике, чтобы упряжки и все оборудование собрали здесь, в Обсерватории.

— Не хотите показываться в Цитадели?

— А те карты, которые обещали…

— Да, да, помню: день или два — если бы вы только знали, сколько дел на голове!

— Это очень важно, иначе я не смогу вычислить, где отец…

— Да, да, да! — рявкнул Урьяш. — Мне тоже не улыбается война и раскол! — Он выдохнул. — Простите. Значит, не послушает вас, а? Уважаемый доктор Тесла, вы не позволите!..

Поехало на работу. Было уже около двух часов дня, но метель все так же бесилась, замыкая человека в круговерти белой взвеси диаметром в пару шагов, так что и вправду не могло понять, что мог иметь в виду Чингиз Щекельников, когда указал на перроне Мармеладницы: — Следит за вами! — Только лишь в лифте Часовой Башни попыталось у него выпытать, но, естественно, никакого конкретного описания тот дать не сумел. Быть может, на это ему указала летучая игра светеней, победная символика необходимости — ведь залепленные мерзлым снегом окна уже все жемчужно светились, даже от стен исходило легкое сияние, чего ранее никогда не замечало. Над Краем Лютов должно было стоять громадное и черное-пречерное Сияние.

Потому инженер Иертхейм даже внутри Лаборатории не снимал мираже-стекольных очков. Выражения его глаз прочитать было невозможно, потому-то взгляды шли как-то криво, когда, призвав из-за шкафов, он очень серьезно произнес:

— Ангелы заботятся о вас, господин Бенедикт.

— Разве?

Тот сунул в ладонь свернутую бумажку.