Яцек Дукай - Ксаврас Выжрын

Дукай Яцек

Ксаврас Выжрын

ЯЦЕК ДУКАЙ

Ксаврас Выжрын

Перевод : MW август 2000 г.

...воистину, не во власти твоей

прощать от имени тех,

кого предали на рассвете

Восточная Пруссия - Буковина

С севера налетел ключ штурмовых вертолетов. Витшко поднял руку, и американец застыл с полушага. Они пялились в серое небо сквозь безлистые пока еще ветви деревьев, которые в этой части леса росли очень густо. Узкие, темные машины с черными крестами Рейхсвера на боках промчались над ними в звуковом облаке разорванного на клочки грохота. Один, два, три, пять, семь. Словно апокалиптическая саранча. Смит жалел, что на голове у него нет шлема, был бы чудесный кадр. Когда вертолеты исчезли, он глянул на часы. Шестнадцать минут седьмого.

- И часто так? - спросил он у силезца.

Контрабандист только пожал плечами.

- Русские обстреливают их, но без особого усердия. Начиная со смерти Сталина, в Поморье серьезных инцидентов не было. Впрочем, пан же знает. Превенция. Границу нарушают километров на тридцать и больше. А Москва даже не предъявляет претензий: стреляют только в тех, кого надо.

Они разговаривали по-русски, потому что в немецком Смит был слаб, а Витшко опасался противопехотных лингвистических мин.

По лесу они шли уже часов пять. Границу и милитаризованную зону прошли еще до полуночи, но, принимая во внимание дорожную сеть и рельеф местности, прямо на юг направляться они не могли, поэтому теперь, по совету силезца, перемещались каким-то странным, параллельным галсом. Дело в том, что здесь все дороги шли исключительно с востока на запад. Пруссия для русских планировщиков не существовала. Вообще-то, в компьютере Смита карта имелась, но уже неоднократно у него имелась возможность убедиться, что действительности она отвечает в крайне неудовлетворительной степени, хотя согласно заверениям производителя программы - она ежегодно обновлялась в соответствии с данными геодезических спутников, последний раз - семь месяцев назад. Неужто это война стала причиной перемещения автострад? В ответ на жалобы американца Витшко только издевательски скалил зубы. Вечного ничего нет.

Они находились бы уже значительно дальше, если бы не ночная эскапада контрабандиста за новой - то есть, старой - одеждой для Смита. Он заставил Айена снять и уничтожить полувоенный костюм, приготовленный специально для такого случая главным прусским отделением сети в Алленштейне; вместо него репортер натянул толстое, грязное и внючее тряпье, которое Витшко выцыганил у какого-то знакомого. Оно даже не было особо по росту. Хорошо еще, что он не заставил меня выбросить ботинки, думал Айен. Потому что скорость движения была прямо убийственной. Рюкзак американца тянул вниз ребристой каменюкой. Они все шли и шли. У репортера даже не оставалось сил бояться. Ему было все равно. Он бессмысленно пялился в спину идущего перед ним мужчины и подпитывал в себе иррациональную ненависть к силезцу. Ведь он мог бы быть моим отцом, бессильно пыхтел Айен. Лет сорок-пятьдесят; худой, костлявый, темноглазый, темноволосый, заросший, с вечной цигаркой во рту с неровной и щербатой линией желтых зубов. На спине мешок, на голове шапка, и издевка на роже. Может это предатель, может подсадная утка, а может просто-напросто жадный убийца, который сунет во время сна нож под ребро черт его знает.

Четверть часа спустя над ними, возвращаясь на базу, пролетела та же самая эскадра вертолетов. Последний, седьмой, несколько припоздавший по отношению к остальным, тащил за собой полосу грязного дыма. Летел низко, пошатываясь. Они следили за ним с вершины холма, укрывшись среди деревьев. Вертолет поднялся еще раз, другой, отчаянно завизжал лопастями своих винтов - и упал в лес. Раздался грохот. В бледно-сером небе поднялся жаркий султан газов и пепла. Папа машин завернула с севера, покружила над останками, а потом улетела: по-видимому, спасать было нечего. Витшко и Смит спускались с холма. Ветер утих, и черный столб смерти стоял совершенно вертикально, прямо по их курсу. Айен невидящими глазами глянул на часы, как будто этот инстинкт обыденности был в состоянии вернуть давным-давно утраченное спокойствие мыслей. Шесть сорок две, тридцатое марта 1996 года. Смерть холодным утром. Черти бы побрали эту Польшу.

(((

Вечером, у костра, Витшко рассказывал свои контрабандистские байки.

- В восемьдесят втором, на третий месяц после его смерти, где-то в начале февраля, здесь в округе пропала партия военных сапог. Целый грузовик. Обувка тут же появилась на рынке; а сама машина, якобы, утонула в озере. Шум с того так себе, ничего особенного. Потом, то же самое - с мясом. А сразу потом, заметь, пан, какой сдвиг, из эшелона свистнули атомную бомбу. Пан поверит? Везли ее поездом, на перегоне стоял. Вот тут уже красноармейцы взбесились! Пару людей сразу же под стенку, чуть побольше - в Сибирь... только ж бонбы и нет. Шатались тут целыми батальонами с собаками, вынюхивали, словно взбесились, и люди, и собаки. Даже шмат леса выкорчевали, понятия не имею, на кой ляд. Недели три так они мордовались; нельзя было в небо глянуть, чтобы там вертолетов не увидать: словно мухи над трупом. Немцы, вроде бы, дернулись, что, якобы, усиленная активность военных и так далее. Наверняка же знали. Знакомый один, что сидит в сторожке под самой границей, так он там слушал радио из Пруссии, оно ж близко, заглушить никак, так вот по радио открыто обо всем говорили, оттуда и мы знали. Уже тогда люди начали кое чего подозревать, потому что тех героев, что с сапогами и с мясом, никто не знал, а эта долбаная атомная - на кой ляд кому она была нужна, ни в хозяйстве не нужна, ни сплавить невозможно, вот и пошел слух, что это нездешние, и вообще - не наши, и уж наверняка - дело политическое. Оно ж как камень в воду: а ведь такая бомба, это ж шмат дерьма не маленький, ее ж только краном из какой-нибудь ракеты вытаскивали; краном, мистер Смит, краном. Так что теперь оно и думаю, что с Москвой этой все правда. Они уже тогда знали, уже запланировали. Как только он издох.

Смерть Сталина была определителем новой эры - как рождество Христа; достаточно было местоимений: "он", "его". И сразу все знают, о ком идет речь.

Он уже раньше заметил это: все здесь говорят как-то криво, все в сторону, по дуге да по параболе; пространство их слов выпучено громадными, невидимыми массами черных дыр обычаев, к которым опасно приближаться, потому что те могут затянуть, засосать. Возьмем, к примеру, Витшко - о чем он рассказывал? Про кражу бомбы? Нет, он говорил о Ксаврасе Выжрине. В конце концов все сводится к нему.

Ксаврас Выжрин, Ксаврас Выжрин.

- Ты когда-нибудь встречался с ним?

Силезец стрельнул взглядом, сунул в огонь палку.