Александр Громов - Крылья черепахи
– Что? – спросил Виталий. – Едут?
– Едут-то едут...
Я не стал напоминать ему о том, что добраться от шоссе до санатория – уже нетривиальная задача, если не располагаешь амфибией или вертолетом. Где старший инспектор Дурдыев с неженским именем Адель сможет разжиться подходящим случаю транспортом? У военных? В принципе, это возможный вариант, но тут все упирается в личные отношения между местным эмвэдэшным и военным начальством. Могут помочь, а могут и указать на то, что великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин умер и за керосин платить не будет.
Наверное, уже указали, подумал я. Иначе сыскари уже были бы здесь.
Так, а кто еще может им пособить? Спасатели из МЧС? Пожарная авиация? Карлсон? Баба-Яга в ступе с инспектором Дурдыевым на внешней подвеске? Про себя я уже решил: если наше положение не изменится до вечера – велю убрать покойника из холла к чертовой матери, и пусть из меня потом вынут душу за сокрытие следов преступления, которого не было. В «Островке» живут нервные и не очень здоровые женщины – мне здесь не нужны ни сердечные приступы, ни психические расстройства.
Вот так вот. А мы – продержимся. Сколько надо, столько и продержимся. Особенно если Большая Земля подбросит продуктов питания.
– Блин! – сказал вдруг писатель, наступив в неизвестно откуда взявшийся ручеек. Я дал себе слово потом поговорить с нашим светочем словесности: если уж используешь эвфемизмы ругательств, то выбирай среди них те, которые не имеют отношения к продовольствию. Наш завтрак, по правде говоря, был довольно убогим.
Журчало и парило. Теплый ручеек только-только начал изливаться из прикрытой сеткой отдушины в подвале корпуса. Стало быть, грунтовая вода продолжала прибывать. Стремясь к протоке, нацеливаясь излиться в реку чуть правее жалкого огрызка моста, оставшегося на нашей стороне, ручеек быстро проедал себе русло в утоптанном снегу.
Как раз в этот момент на крыльце возникли трое: толстый Леня, посадивший меня вчера в лужу своими дедуктивными способностями, мелкий нанопитек Викентий и Мария Ивановна, зябнущая в пальто. Увидев новорожденный водоток, Викентий тут же радостно завопил «ух ты!» и принялся искать щепку, способную изобразить кораблик. Мария Ивановна и Леня подошли ко мне.
– Феликс! А вода-то морская...
Я не сразу понял, и они пустились наперебой втолковывать мне, глупому, суть феномена. Как будто от меня зависело опреснение затопившей подвал воды, которая нам, между прочим, в подвале даром не нужна, что соленая, что пресная! Как будто у нас не было других проблем!
– Там мог стоять мешок с морской солью, – сказал я, подумав. – Для пользительных ванн дорогим гостям. Еще в обкомовскую эпоху снесли излишки в подвал и забыли. Годится как версия?
– Кеша! Викентий!
– Что, ба?
– Поди сюда.
– Сейчас, ба. – Викентий с увлечением преследовал взглядом щепку, кружимую в бурунах и водоворотах ручейка. Должно быть, последний представлялся ему Гранд-каньоном, а щепка – пирогой, уносящей отважного траппера от улюлюкающей банды краснокожих охотников за скальпами.
– Не «сейчас», а иди сюда!
– Дело есть, – добавил я, чтобы малец не подумал, что взрослые опять собираются дергать его по пустякам.
Услыхав про дело, он и вправду тотчас подошел, заинтересованный и недоверчивый. Где, мол, дело? Какое дело? Если вы опять скажете, что мне надо одеться теплее, и назовете это делом – я перестану держать вас за серьезных людей, понятно?
– Викентий, – строго сказала Мария Ивановна, – ты ведь в подвал спускался? В тот день, когда замок открыл?
– Ну. – Викентий сразу насторожился.
– Была там вода?
– Не-а. Сухо было.
– А мешков... мешков ты никаких не видел? Не торопись, вспомни хорошенько.
Внук Марии Ивановны уверенно замотал головой.
– Не-а. Там только трубы были. И мусор.
– Понятно, – сказал я. – И это все?
– Еще дыра в углу, примерно вот такая, – показал Викентий. – Наверное, там крысы когда-то жили, а потом ушли. Я там палкой пошуровал – нету...
Он покосился на бабушку. Но бабушка была ничего, даже не прочла ему взволнованную лекцию насчет свирепости грызунов и переносимой ими заразы. И Викентий побежал искать новую щепку.
– Вот видите, Феликс, – значительно проговорила Мария Ивановна, – все не так просто...
– Тогда остается предположить, что под нами пласт каменной соли, – сказал я, теряя терпение. – Чем не гипотеза? Только знаете что: не надо морочить мне голову загадками природы. Очень прошу, не надо. Потом с ними разберемся, а сейчас есть дела поважнее...
Соврал. Это мысли у меня были поважнее, как я тогда думал, а дела... Какие могли быть у нас дела, кроме как ждать, по возможности не теряя выдержки и спокойствия?
Хотя и это было не так просто.
Мария Ивановна только покачала головой в пуховом платке, не соглашаясь со мною, и ничего не сказала.
* * *Я оказался пророком. В нас кинули банкой, только не тушенки, которую я вчера предрекал Виталию, а кабачковой икры, и не попали. Консерв булькнул в разлившуюся протоку примерно посередине. Квелый мужичонка не годился в метатели. Дородная тетка в шубе поверх белого халата крыла его на все корки. Квелый отругивался. Вторая банка полетела лучше, но все равно не достигла берега. Мужичонка долго примеривался, приседал, как дискобол, и наконец запустил третью. Эта нырнула в воду в двух шагах от нашего Мухина-Колорадского и обрызгала ему физиономию. В крайнем случае за ней – я имею в виду банку, а не физиономию, – можно будет слазать, когда подведет животы. Место, где ее искать, я запомнил, а кто полезет – решим жребием.
Туман вокруг нас то редел, то наползал огромным клубом, будто и не туман это был вовсе, а перегруженное влагой облако, вздумавшее прилечь отдохнуть на землю. Две фигуры на том берегу то почти исчезали, то различались отчетливо, вплоть до выражения лиц. Мужичонка сделал еще три попытки. Две банки навеки упокоились на дне Радожки, а третья каким-то чудом долетела до острова, подпрыгнула и заюлила по насту. Викентий хищно бросился на продукт и не дал ему ускользнуть в воду.
Я похвалил мальца и отобрал у него банку. Сгущенка з цукром. Не мясо, но сойдет. Если бы не одна, а хотя бы пяток таких банок, было бы совсем хорошо. Сколько-то дней можно протянуть и на одних углеводах. Медицина допускает.
Я крикнул тетке, чтобы они там поскребли у себя по сусекам и обязательно нашли длинную веревку или проволоку. Думаю, даже тщедушный мужичонка после нескольких попыток смог бы забросить один ее конец на остров, привязав какой-нибудь груз. Перетягивать съестное по веревке в ведре или корзине, вместо того чтобы топить его в Радожке – и для них практичнее, и для нас сытнее.
Тетка крикливо ответствовала, чтобы я ее не учил. Потом подумала и сказала, что веревки у нее нет, но администрация обязательно что-нибудь придумает.
Ага, она придумает. Скорее уж мы, озверев от голодухи, разберем «Островок» по бревнышку и построим новый мост. Хотя можно и плот.
– Вот что, – заорал я, пока тетка не ушла. – Веревку – потом. Найдите авосек штук десять. Нет авосек – тогда пакеты с ручками. По одной банке или буханке в каждый. Раскрутить вроде пращи и кинуть – дальше полетит.
В ответ я опять услышал, чтобы я, умник, ее, тетку, не учил уму-разуму, однако спустя полчаса тетка на берегу появилась снова. На сей раз вместо плюгавого мужичонки она конвоировала сутулого паренька с дебильным лицом жертвы пьяного зачатия, покорного и безучастного. Судя по африканскому цвету кожи паренька и черной вате, в изобилии торчащей из прорех телогрейки, местная котельная временно осталась без кочегара.
Авосек у тетки не нашлось – редкий по нынешним временам предмет, пережиток старины, вроде галош, – но пакетов она принесла аж пять штук и внушительно потрясла ими с того берега. Мол, помните мою доброту и цените. Шестой пакет, набитый съестным, кочегар нес у пуза.
Четыре банки тушенки. Две буханки серого хлеба. Прорва калорий.
Из них нам досталась ровно половина – две банки и один хлебный кирпич. Первый пакет с банкой, встревоженно шурша, пронесся впритирку над моей головой и повредил резной наличник в окне пустующего первого номера. Тетка пронзительно завопила. Паренек, сам встревоженный столь блистательными баллистическими характеристиками снаряда, раскручивал второй и третий гостинцы невыносимо долго, но метнул, как ни странно, удачно. Четвертый пошел вверх по крутой дуге и повис высоко на ветке с той стороны протоки. У пятого прорвалось дно, но банку тетке и кочегару удалось спасти. Шестой и последний снаряд, самый тяжелый, оснащенный сразу двумя боеголовками – банкой и хлебным кирпичом, – плюхнулся в воду в каких-нибудь трех метрах от острова, некоторое время продержался на плаву, влекомый течением, затем затонул.
– Едреныть, – сокрушался Матвеич. – Сюда бы спиннинг – я бы зацепил. Кто ж знал...
