Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
— Ливьен! Рамбай! Скорее! Ваш Первый проклюнулся!
«Ваш Первый», — отметила про себя Ливьен. Звучит так, словно точно известно, что будет и Второй и Третий…
До сей поры Ливьен не приходилось подолгу общаться с гусеницей, и если бы не Сейна, уверявшая, что все идет так, как и должно быть, она решила бы, что произвела на свет монстра. Первый ел не переставая. Он (она?) пожирал все, что ему давали — без разбора и ограничений. Только в первый день он включал в свой рацион и материнское молоко, а уже на следующий Ливьен с несказанным удивлением наблюдала, как ее маленькое мохнатое зелено-коричневое чадо носится по равнине в поисках съестного, умопомрачительно быстро перебирая десятком ножек-присосок.
И все же размер — было не единственным, что отличало Первого от насекомого.
Первый смеялся.
Поиск пищи Первый начинал с того, что приподнимался верхней частью корпуса над землей и, поворачиваясь ею из стороны в сторону, тщательно принюхивался. Наконец, уловив вожделенный запах еды, он заразительно хихикал (иногда даже падая на спину и подергивая в воздухе ножками) и несся к кучке провианта, только что заготовленного взрослыми…
Если он не ел, то спал, свернувшись клубком. Он рос не по дням, а по часам.
Он начал нравиться Ливьен. Ей было приятно и весело наблюдать за ним. Порой она даже чувствовала приливы нежности к нему, и ей казалось, что Первый отвечает ей взаимностью.
Что касается Рамбая, то он просто лопался от гордости.
Было решено, что когда Первый станет куколкой, они спрячут его в укромное место поблизости и продолжат поиск Пещеры. Им должно было хватить времени — добраться до нее, исследовать и вернуться — пока куколка не превратится в бабочку.
Пару раз Рамбай намекал Ливьен, что, мол, возможно, теперь спешить и не стоит, что, возможно, никакой Пещеры и нет… Но та стояла на своем. Она не рассказывала, что происходило с ней во время родов, но сама об этом забыть не могла. Она уже побывала в Пещере… И это был далеко не бред. Теперь она точно знает, что цель их поисков существует.
Наблюдая за Первым, Ливьен не раз поражалась его сообразительности и той быстроте, с которой он находит очередную (или внеочередную) порцию пищи. Поделившись этой мыслью с Сейной, она получила более чем неожиданное объяснение:
— Ему подсказывает Дент-Байан.
— ?.. — Ливьен недоуменно уставилась на Сейну.
— Твой Первый — телепат. Они разговаривают.
Телепат?! Откуда? Почему? В ее роду не было телепатов!
И тут же до нее дошло. Мать Рамбая унесла его в лес, боясь, что его превратят в думателя. Значит, у него в роду телепаты были…
Какое счастье, что Рамбай — дикарь, что они встретились с ним не в Городе. Случись по-другому, не миновать бы Первому судьбы Лабастьера…
Сейна добавила, что чтение мыслей имеет собственные, довольно странные законы. Она может «говорить» с Лабастьером, то же может делать и Дент-Байан, а вот «говорить» друг с другом они не могут. Первый общается с Дентом, но ни с ней, ни с Лабастьером у него связи нет…
Ливьен попросила Сейну узнать у Дент-Байана, что Первый думает, чего хочет, как к ним относится. Сейна не замедлила выполнить ее просьбу и сообщила вот что:
— Он очень любопытный, но глупый. — (Ливьен слегка покоробило такое определение.) — Он хочет знать все, но его память устроена так, что, поспав, он снова ничего не помнит. Если он не голоден, ему всегда весело, и он всех нас любит. Но если мы исчезнем в тот момент, когда он будет спать, он даже и не вспомнит, что мы когда-то были… Дент-Байан уверен, что Первый будет самцом; но я не поняла, как он это определил.
Случай, происшедший с ними вскоре, наглядно продемонстрировал Ливьен нрав и способности Первого.
В очередной раз самцы отправились на заготовки, но задержались дольше обычного. Сейна прилегла поспать, а Ливьен, присматривая за Первым, варила ему похлебку из улиток, которую он обожал (как, впрочем, и все прочее, что можно было запихать в рот).
Некоторое время он не давал Ливьен покоя, нетерпеливо кружа вокруг костра и принюхиваясь к исходящему от варева аромату. Стоило Ливьен лишь однажды на миг отвлечься, как он подскочил к котелку, сунулся в него, ошпарил нос и, обиженно заверещав и замотав головой, чуть не опрокинул варево в костер.
Ливьен была вынуждена строго на него прикрикнуть, и Первый, загрустив, удалился.
Некоторое время он, меланхолично понурившись, слонялся по территории стоянки, пока наконец не нашел себе очередное занятие. Подкравшись к шестам, меж которыми были натянуты нити с сушившимися припасами, и придерживаясь лапками за один из них, он попытался дотянуться до свисающего куска птичьего мяса. Попытка эта была обречена на неудачу, так как высота шеста раза в полтора превышала длину Первого, а взобраться по шесту Первый не мог: тот был слишком тонок.
Стоя на задних конечностях и держась остальными за шест, Первый принял вертикальное положение и даже ухитрился чуть-чуть подпрыгнуть. Но, шмякнувшись о землю, удрученно пискнул и дальнейшие эксперименты прекратил.
Похлебка поспела, Ливьен, обмотав ладони кусками ветоши, осторожно сняла ее с огня и поставила на землю — стынуть. А когда обернулась, Первого не увидела. Ливьен встревоженно огляделась. Позвала. Никто не откликнулся.
Ливьен вспорхнула над землей, но и тогда не увидела его. Никакого шевеления, насколько хватало взгляда.
В панике Ливьен разбудила Сейну и рассказала об исчезновении ребенка. В первую очередь Сейна «поговорила» с Лабастьером, но тот не имел никаких предположений. Тогда они вдвоем принялись за поиски.
В земле, метрах в двухстах от костра они обнаружили расселину, раньше на которую не натыкались. Она была столь узка, что спуститься в нее на крыльях было невозможно. Все что они могли предпринять, это идти вдоль этой трещины, то и дело наклоняясь и зазывая: «Первый! Первый!..» Но в ответ из бездны не доносилось ни звука.
— Если он жив, он уже отозвался бы, — заявила Сейна, и от этих слов по спине у Ливьен пробежали мурашки. Но Сейна не заметила в своем высказывании жутковатого оттенка и прагматично добавила: — Давай искать в другом месте.
Прошло около полутора часов, они вдоль и поперек облетели весь обжитый участок плато, но следов Первого не обнаружили. Ливьен была почти уверена, что он провалился в расселину. Чтобы отогнать от себя страшные мысли и видения, она повторяла про себя: «Ну, я найду тебя, я устрою тебе прятки! Ты не забудешь их, сколько бы не спал!» Но с каждой минутой угроза эта казалось все бессмыссленней и все чаще вместо нее Ливьен принималась клясть и корить себя за невнимательность.
Они добрались до скалистого края «ступени Хелоу». Где-то там внизу, за туманной дымкой, занимались добычей провианта самцы. Но у них есть крылья! А у Первого крыльев нет. Если он сорвался…
И в этот миг из тумана вынырнули Рамбай и Дент-Байан.
Вылетев им навстречу, Ливьен и Сейна обрушили на самцов полные смятения крики (хотя понимать их мог, конечно, только Рамбай):
— Первый пропал!..
— Его нигде нет!..
— Мы обыскали все вокруг! Там, в земле — щель…!
Лицо Рамбая стало суровым, в голосе послышалась чуть ли не угроза:
— Где была Ливьен?
— Я… Я была возле костра…
Мрачный, как туча, он увеличил скорость и, заложив вираж, полетел к костру. Остальные еле поспевали за ним.
Никто не посмел проронить ни слова. Пока они не добрались до места… И не увидели Первого. Который сладко дрых возле опустошенного и начисто вылизанного котелка.
— Где он был?! Где он прятался?! — еле сдерживая слезы облегчения и обиды, как могла более возмущенно вскричала Ливьен.
Сейна перекинулась с Дент-Байаном какими-то жестами.
— Разбудите его, Дент сейчас все у него узнает, — кивнула она Ливьен и поспешила к Лабастьеру.
Ливьен послушно растолкала Первого. Тот отряхнулся, осоловело посмотрел на взрослых, что-то недовольно пискнул и, улегшись поудобнее, задремал вновь.
Вернулась Сейна:
— Бесполезно. Он уже ничего не помнит, — сообщила она. И тут, наклонившись, подняла с земли предмет, доселе взволнованными путниками незамеченный.
Это был обруч, похожий на диадему самок маака, но чуть меньше диаметром. Он был иззелена-черен, покрыт кавернами и наростами глины, с большим утолщением с одной стороны. Чем бы ни был этот предмет, приволочь его мог только Первый; оттуда, где он побывал. Но где?! Где он побывал?!
Взрослые недоуменно вертели находку в руках, передавая друг другу. Ясно было одно. Это очень-очень старая вещь. И она имеет искусственное происхождение.
Когда находка во второй раз попала в руки Рамбаю, он присел на корточки, снял с пояса свой костяной кинжал и принялся скрести им о темную округлую поверхность. Вскоре очертания предмета стали более четкими.
