Вольдемар Грилелави - Плач кукушонка

Она отложила дневник, скрутилась под одеялом в клубочек и попыталась уснуть. Неудавшийся пожар подломил волю к жизни. Судьба вновь отвела смерть, не позволила уйти в мир тишины и покоя. Но, если, умирая, она со всей силы хотела жить, то сейчас ею овладело безразличие и апатия. Она осознала беспросветность и ужасающую бесперспективность борьбы за существование, когда само существование не имело определенной цели в жизни. Сам организм требует пищи, развития ума, нового познания, тело нуждается в тепле и, хоть каких-то намеков на чистоту, но самой цели, к чему ведут эти усилия, того светлого, или, хотя бы серого, будущего нет и не будет. Она не преобразится во взрослую женщину, не станет желанной и любимой. И мечта о любимой и любяще дочурке не осуществима. Жизнь, познанная по книгам, хоть и далека от реальности, но для всего мира доступна и ощутима. И только все усилия Светланы, вся эта борьба за выживание, цепляния за каждый выигранный день, неделю, год, теряют значение в этой беспросветной войне из-за отсутствия объекта любви, ради которого все это можно оправдать. Сердечко жаждет любви человеческой, той трепетной, с которой прижимает мать к груди дитя, папа берет на ручки, дедушка с бабушкой угощают вкусностями. А о любви, что описана про мужчин и женщин, Света даже мечтать не имеет право, так как в них обязательно наличие принца и принцессы, а ее уже никакие поцелуи принца не превратят из жабы в царевну. Зеркала Света возненавидела. Иногда она до умопомрачительной боли мяла затвердевшую щеку, беспощадно била и трясла, искривленную от удара топора, ногу, заставляя подчиняться желаниям Светы, а не жить самой по себе, но кроме боли и излишней синевы, иного результата она не достигала. Все становилось еще безобразней и ощутимей. Хорошо хоть ножка немного подчинялась при ее перемещении по лестнице вверх и вниз. С болью, с криком, но выполняла эти ежедневные вылазки. А щека после длительных тренировок позволяла выговаривать редкие, но необходимые слова. Пыталась читать вслух, чтобы развивать речь, но буквально через десять минут щека немела и парализовала все лицо, не давая возможности даже жевать хлеб. Но Света продолжала издеваться над собой, в тайне надеясь на чудо исцеления, без которого просто не стоит жить. Только слабенькая неустойчивая вера помогает просыпаться, есть, уже опротивевший, но до безумия вкусный, хлеб, искать проклятые бутылки, принимать от тети Веры неправильные буханки хлеба, которые в последнее время она и портить перестала, так, с жалостью и тоской в глазах, одну лишнюю булку, по инерции приговаривая, что он бракованный. Ее помощница, даже имени ее не знает, всегда встречает появление Светы каким-нибудь обидным словом и холодным презрительным взглядом. Когда тетя Вера отлучится, то Света старается не заходить, просто погуляет возле магазина в ожидании тети Веры, ей кажется, что злая помощница отберет бутылки и прогонит без хлеба, без которого до следующего дня дожить будет сложно. Без хлеба нет сил, искать бутылки, без которых не дадут хлеба, без хлеба не будет сил взобраться на чердак, без которого негде спрятаться от холода и смерти.

Тот факт, что скорая помощь увезла родителей в больницу, намного облегчал жизнь. Так как можно в любое время суток и дня недели спускаться вниз, походить по участку, находя на нем случайные съедобные овощные растения, выросшие самостоятельно, без посадки, но усложняло поиск бутылок, так как, хоть и не всегда, но по ночам можно было найти пару бутылок после их застолья. Поэтому на несколько часов приходилось через поселок уходить к реке к излюбленному месту местных пьяниц. Время с утра, чуть ближе к обеду, неудачное для поиска, но лучшее для безопасности. Во-первых, по пути мало встретишь детей, которые не упускают момент пустить вслед обидное оскорбительное словечко и, хуже того, для забавы бросить в нее чем-нибудь. Но до обеда поиски оказываются часто бессмысленными. Пьют после обеда, ближе к вечеру, но в это время среди сборщиков стеклотары установлены свои территории и порядок, нарушить который чревато дополнительными травмами и синяками. Бои случались нешуточные. Один раз случилось оказаться Светлане очевидцем и чуть ли не участницей разборки. Пришлось до темноты ожидать в колючих, полных кусачих насекомых, кустах окончания потасовки. Потом тело зудело и чесалось с неделю. Нет, проще, хоть с трудом, но в полной безопасности разыскать одну бутылочку, позволяющую прожить два дня в сытости, зато никто не угрожает, не дразнит, не пинает. Даже от этих редких находок Светлана умудрялась выкраивать по кусочку хлебушка для просушки и дальнейшего складирования в мешочек для зимних запасов. Снег может лишить последних надежд на добычу, когда, возможно, запасы будут единственным средством существования.

23

Полет в бездну, казалось, растянулся на вечность. Время, расстояния, формы приобрели смутные расплывчатые очертания, густой туман, теплый, нежный, протекал сквозь одежду, обнимал тело, щекотал кожу, проникал через все отверстия внутрь тела, сливаясь с организмом воедино. А может это Влад растворился в тумане, потому что этот туман стал им самим. Затем туман закрутился в вихре, концентрируясь к центру в тонкий луч, и быстрым рывком вверх растаял в облаках.

Затем сон медленно перешел в пробуждение, телу постепенно возвращался вес, осязание, неведомые запахи, и сквозь закрытые глаза пробивался свет. Глаза открывать пока было страшно. Хорошо, если в раю, но, судя по прожитым годам, хоть грехов особых за собой не ощущал, но потребностей в вере не испытывал, и на уговоры родных о крещении отзывался крамольно. Веру в бога иронизировал и подвергал жесткой неэтичной критикой.

Однако благая тишина, легкий запах озона и нежное наружное тепло с прохладой в корне отметали предположения о чертях с жаровней. Стало быть, какая-то промежуточная субстанция. Набрался смелости и открыл глаза. Видимое не внесло ясности. Небольшое овальное помещение без углов, без мебели, кроме лежака, в котором, полусидя, лежал Влад. Вдоль стен и по потолку переплетаются трубки, шланги, блестели и переливались свечением шары, не то стеклянные, не то пластмассовые. Дверей и окон не наблюдалось. Словно он в центре яйца и еще не вылупился, поскольку сфера не имела ни входа, ни выхода.

Ну и чья это приемная — бога или черта? Возникали кое-какие смутные предположения, которые за излишнюю невероятность подавлялись в самом зародыше. Но уж больно все смахивало на фантастическое приключение с посещением инопланетных существ. Пока самих существ не наблюдалось, но окружение имело сходство с безумной фантазией фантастов. Допустим. И какое теперь это имеет значение, если лихачество водилы с кавказским профилем поставил жирный крест на земном проживании. Любой исход сулит жизнь. Неизвестно, сколько и где, но все мое. По крайней мере, больничную палату с реанимационными последствиями Влад отмел сразу. Конечности и туловище, к которому они крепились, чувствовали не только здоровую живость, но и дополнительную энергию. Голод и легкая жажда только подтверждали предположения. Точнее, отрицали больничный вариант. Чего подтверждать, еще он и сам не догадывался. Но тогда можно допустить, что у пришельцев иной режим жизни, если вообще не противный человеческой сущности. Ежели у них нет цели, загубить Влада голодом и жаждой, можно предположить, что им об этой странности человеческого желудка неведомо. Нужно дать знать о себе и о своих потребностях.