Алексей Корепанов - Время Черной Луны

"Нет, - сказали в моей голове. - Меня отстранили от выполнения поручений и сбросили в пропасть. Тут очень удобно и никто не мешает. Вскоре ко мне присоединится Ни".

"Как? - беззвучно поразился я, обрадованный тем, что бедж вновь вступил со мной в беседу и одновременно опечаленный тем, как с ним поступили. Несомненно, он пострадал из-за того, что спас меня и Илонгли. - Как это им удалось? Ты ведь должен был знать все заранее".

"Знал, - отозвался бедж, - но не хотел им мешать. А удалось очень просто: они разблокировали одну из ловушек на горной дороге, там их много. Плита наклоняется вбок и ты падаешь в пропасть. Весьма эффективно и совсем несложно".

"Но с тобой все в порядке, Сю? Там ведь падать-то высоко..."

"В полном порядке, - заверил Сю. - Совпадение граничных точек посредством предельной минимизации вектора. Можно. При желании и предварительной подготовке. А я был готов".

"Мне ужасно неловко, Сю, что ты из-за нас пострадал. - Мне действительно было очень неловко. - Но ты нас выручил. Вряд ли когда-нибудь смогу отплатить тем же, и ей-Богу, безмерно тебе благодарен. Я пытался связаться с тобой, однако ничего не получилось".

"Не всегда необходимо. Повторяю, у меня нет каких-либо затруднений или неудобств. Беджам безразлично место пребывания. Что касается твоих предположений, по поводу которых ты хотел бы узнать мое мнение, то дело здесь обстоит так: есть вопросы, на которые невозможно ответить. То есть ответы объективно возможны и существуют, но невозможны в любой конкретной ситуации. Вам не случайно не дано знать, что ожидает вас там. Нигде и ни в чем нет ничего случайного. Вовсе не случайно вам приходится довольствоваться догадками, не ведая - истинные они или ложные, потому что если бы ваши догадки..."

- Слышь, мужик, дай-ка закурить.

Я открыл глаза, возвращаясь к здешней действительности. На дорожке валялись пробки от пивных бутылок и расплющенные окурки; газон искрился на солнце битым стеклом; в развилку ближайшего дерева был воткнут измазанный землей треснувший граненый стакан; воробьи ковырялись в кучках собачьего кала; по глади грязного водоема пластались обрывки плакатов очередных кандидатов в очередные депутаты; в кустах валялись пустые флакончики из-под одеколона; из опрокинутой урны кисло воняло; на скамейках вокруг водоема сидели компании каких-то безликих, курили, плевались и пили из горлышка, хохоча и ругаясь; из-за груды выкорчеванных пней с растопыренными обрубками корневищ пялился остекленевший выпученный глаз...

Перед нашей скамейкой стояли два молодых мордастых парня, экипированных в потертые джинсовые костюмы, и что-то жевали, неустанно работая мощными челюстями. От них несло запахами всех рюмочных и закусочных этого города. Илонгли тоже очнулась и с некоторым недоумением смотрела на представителей местной молодежи.

- Оглох, что ли, мужик? - сказал один из парней и плюнул, явно целясь в мою ногу, но не попал.

- Сява, и на нас возьми, - донеслось от соседней скамейки.

Там сидели еще два молодца и юная барышня с длинными светлыми волосами и старательно и беспощадно раскрашенным лицом классической представительницы системы профтехобразования. В руке барышня держала стакан, а на скамейке стояли три бутылки; еще две, уже опорожненные, валялись под ногами парней.

- Ухи заложило? - поинтересовался все тот же джинсовый субъект, подступая ко мне.

- Не курю, - сдержанно ответил я, очень желая, чтобы на этом дело и закончилось.

Но мутноглазые жаждали продолжения. Им хотелось развлечений.

- Смотри-ка, Сява, не курит, а расселся здесь, как у себя в хате, - с театральным недоумением обратился один мутноглазый к другому и вновь повернулся ко мне. - Давай, ищи, мужик, и ты, рыжая, ищи, а то мы сами у вас поищем. В мохнатке твоей поищем, рыжая!

- Сява, давай быстрей, дымить хочется до усрачки! - капризным пьяным голосом проблеяла представительница профтехобра и вдруг задрала плащ и юбку и, с хихиканьем глядя в нашу сторону, похлопала себя по лобку.

Ситуация была безнадежной. Рассчитывать на помощь посторонних мог только какой-нибудь малолетний романтик, но никак не я, знакомый с местными нравами; милицию парк не интересовал, у нее хватало забот посерьезней. Убежать не позволял тот самый внутренний тормоз, что сработал когда-то на темной аллее, где против меня и моей девушки была целая стая... Оставалось получить свою порцию пинков ногами (обутых, слава Богу, не в кованые сапоги, и не в тяжелые ботинки, а всего лишь в кроссовки) и уповать на то, что кто-нибудь все-таки вмешается или же мутноглазым надоест это развлечение и они отправятся дальше на поиски курева.

- Чего они от нас хотят? - сдвинув брови, спросила ничуть, по-видимому, не испуганная Илонгли. - Ты им что-то должен?

- Ребята просто желают размяться, - мрачно ответил я и поднялся, закрывая ее своим далеко не спортивным телом.

- Издеваешься, с-сука? Да я вам сейчас матки повыворачиваю! заорал вдруг широкоплечий Сява и резко, без замаха, ткнул ногой мне в пах.

Увы, он не промахнулся, и меня скрючило от боли, обжегшей живот и ударившей в поясницу. Я присел, потом встал на четвереньки, ерзая коленями и локтями по грязному гравию и с трудом сдерживая стон. Казалось, в мире не осталось ничего, кроме боли, я был поглощен болью, я забыл обо всем остальном и не видел ничего окружающего...

Когда мне стало чуть полегче, я попытался подняться, со страхом думая об оставшейся без защиты Илонгли (хотя какой там я был защитой!), и это мне удалось, и я вновь обрел способность воспринимать действительность. А действительность была такова: Сява корчился в мусоре возле урны, безнадежно пачкая свой джинсовый прикид и молча разевая окровавленный рот, а его сотоварищ возился на земле, привалившись спиной к ограде водоема, и никак не мог подняться. Судя по его перекошенному лицу, он имел проблемы с челюстью. Илонгли стояла между ними в боевой позе пантеры и поправляла свои черные перчатки. Казалось, еще мгновение - и она тряхнет рыжими волосами, издаст воинственный клич и ринется крушить компании безликих, враз переставших хлебать, плеваться и хохотать на своих скамейках. Юная барышня, белая-белая, как на гробе глазет (несмотря на раскраску), уронила стакан на колени и тупо моргала. Сидящий рядом стриженый под нулевку парень лихорадочно шарил в карманах куртки, а еще один, пожалуй, здоровее всех остальных вместе взятых, медленно наступал на Илонгли, сжимая в руке горлышко разбитой бутылки с острыми краями.

С трудом удерживаясь на дрожащих ногах и морщась от боли, я доковылял до девушки и остановился рядом, но она даже не заметила меня. Не дожидаясь, пока очередной боец приблизится, она черным вихрем сама рванулась к нему, взвилась в воздух и врезалась ногами в широкий блин его лица. Здоровяк еще падал, выпустив из пальцев свой инструмент, а она уже метко ударила его ногой в пах (я буквально ощутил его боль, подобную моей боли, и невольно содрогнулся) - и юноша сначала осел на дорожку, а потом очень знакомо мне раскорячился на четвереньках и, оттопырив зад, неистово закачался, словно имитируя сцену совокупления из эротического фильма. При этом он еще и мычал подобно охваченному страстью быку, дорвавшемуся до ненатуральной Дедаловой коровы, в которой разместилась любительница острых ощущений Пасифая. Тот, который только что рылся в карманах куртки, уже поспешно ломился сквозь кусты, удаляясь от места устроенного Илонгли побоища, а бледно-глазетовая барышня все так же тупо хлопала раскрашенными ресничками.