Сергей Булыга - Ведьмино отродье

- Шу - это вам не кубик. Тут надо... Да! Даже Крактель, и тот со мной не совладал! Ух, погонял я старика под стол! Ух, попинал я его там!

И горделиво щурился, показывал особенно полезные ходы и объяснял, как лучше бить на упреждение, заманивать, чем можно жертвовать, а как наоборот... И вскоре Рыжий наловчился и стал играть с князем почти на равных. Князь говорил:

- Ну вот теперь совсем другое дело. Теперь... Вот так!

И делал ход. И Рыжий хмурился, сопел. Князь, подождав, вставал, бил лапой по столу. Входил слуга и подавал вина и жареных орешков. Луна катилась на исход. Дымск спал. Лучина догорала...

Ну, а когда случались письма от Юю, князь, развалясь на шкуре чудо-зверя, говорил:

- Читай.

Рыжий читал. Письма всегда были пустые, ни о чем - о Дангере, то бишь о длинноухом, танцах, пирах и прочей чепухе. Ну а в конце она всегда перечисляла приветы - поклоны. Последним был всегда поклон и "нашему покорному слуге". Услышав про "слугу", князь каждый раз весело улыбался, говорил:

- Дерзка! Дерзка! Но ты не обижайся. В Фурляндии они все там такие. А в Харлистате что! А что у горцев!..

И так всегда - о чем бы князь ни говорил, он каждый раз все сводил на Горскую Страну. Вот только что было о чем-нибудь другом, а он уже опять: слушай, Рыжий, смекай: там, за Морляндским страшным перевалом на тайных приисках работают слепые невольники. Это чтобы никто из них не убежал, их сразу ослепляют. И там, на этих приисках... Так и на этот раз:

- Так вот, - князь продолжал, - на этих приисках только на Ближнем Логе в день намывают семь туганов золота. А это в пересчете на монеты... и посмотрел на Рыжего.

Тот, помолчав, сказал:

- Пять тысяч двести шестьдесят.

- Да, правильно. И ты теперь представь, что будет, если мы...

Ну, что там будет, так это пока неизвестно. Пока что было только то, что вот уже два года князь усиленно готовился к Горской войне. Скупал оружие и набивал склады провизией. Писал в Тернтерц, интриговал. Он и Юю отдал за Дангера в надежде на военный союз. И Лягаша послал... А летом сам два раза ездил на границу. Рыжий, оставшись за него, один спускался на крыльцо, судил и принимал гонцов, метался по купцам, по мастерским. Князь возвращался, он докладывал. Играли в шу. Охотились. Рыбачили на Низких Островах. И там, на Островах...

Да, тогда ночь была. И догорел уже костер. Спал князь, и спали лучшие. Взошла Луна. Рыжий поднялся, вышел из шатра и, никого не разбудив, спустился к берегу. Сидел, смотрел на лунную дорожку на воде. Ждал. Ждал... Чего он еще ждал? Он, бывший дикий рык, всего за один год взошел на самый Верх. Он теперь первый воевода. Спит на пуховом тюфяке и пьет только шипучее. Он любит хвойный дух, и слуги каждый день меняют на полу иглицу, которые нарочные гонцы везут издалека. Вот он каков теперь! Вот он в какой силе! И все ему завидуют. А он... Чего это он здесь, на берегу, сидит? Ждет, что ли? Зря. Да он и сам прекрасно знает, что он напрасно ждет, никто ему больше не явится. И то не потому, что Незнакомца и в помине нет, а просто потому, что он в него давно уже не верит. И так случается со всеми; все поначалу верят в чудеса и ждут этих чудес, надеются, а после, помудрев, уже не верят - только притворяются. И так и он теперь. Смотрит на воду и пытается представить чудо, а в голове-то у него совсем другое! В Дымске две тысячи четыреста четырнадцать домов, в них девять тысяч триста двадцать восемь едоков, а недоимок числится на каждого по шесть с полтиной. И если...

Да! Вот то-то и оно! Он встал, прошел в шатер и лег. Зажмурился. Как жаль, что глупость, как и детство, не вернуть. Как жаль, что если даже вдруг Юю возьмет да и приедет в Дымск... А не приедет ведь! Она ж теперь, как и Убежище, - видение.

А может, и вся жизнь - это только видение?

Глава пятнадцатая

УРВАН

А время шло. На Летний Поворот, то бишь на самый длинный день в году, в Дымске было гуляние. То есть это одним гуляние, пьянь да кураж, а другим держи ухо востро! Рыжий расставил стражу по постам, весь день был на стопах, умаялся. Потом, после гуляния, все помаленьку унялось, опять пошло по-старому: князь съехал, все свалил на Рыжего - и тот опять один по целыми дням судил, рядил да составлял "известия". Раз в месяц приходили письма от Юю. Потом вернулся князь и снова говорил о приисках, о будущем походе. А по ночам снился Лягаш. Однажды снились Выселки - бежали косогором, он кричал... Проснулся - нет, привиделось, не Лес это, а Дымск. На улице шел дождь. Начинало светать. А он лежал не шевелясь и хмуро улыбался. Бежал на четырех - приснится же такое! Да разве первый воевода бегает? Ему ж теперь даже на двух, пусть даже и рысцой, - и то не в честь, ему ж даже ходить, и то себя ронять! Он только выйдет на крыльцо - ему сразу каталку! Зимой волокушу. А тут...

А! И закрыл глаза. Просто лежал, тяжко вздыхал. Потом...

На Первый Желтый Лист был, как всегда, Великий Смотр. Еще за две недели до того отправили гонцов во все уделы. И начали съезжаться воеводы. Они тянулись в Дымск кто в лодках по реке, кто берегом на крашеных, увешанных висюльками каталках. Все как один они были холеные, надменные и ехали они неспешно, важно, с холопами и няньками, узлами всякого добра и снеди, под бубенцы и гиканье, пыль, топот, скрип. И каждого из них сопровождал отряд личной охраны - два, три десятка лучших, но удельных. Удельных лучших отводили на Пустырь, туда, где летние землянки. Там их определяли на постой, там их кормили, угощали брагой. А воевод, тех принимали в княжьей трапезной. И вот там...

Там это было обставлено так: тишина, полумрак - из-за того, что окна плотно занавешены, - и длинный пустой стол; в его дальнем конце, во главе, сидел князь на высокой скамье, а рядом с ним, но чуть пониже, Рыжий. Вот туда и входил воевода, за ним следом вносили подарки. Потом чернь уходила, воевода оставался. Князь на подарки не смотрел, садиться тоже не велел, а только, вдоволь насмотревшись на вошедшего, вдруг говорил:

- Кость в пасть!

- В пасть, - отвечал удельный, - в пасть.

И после кто из них сопел, кто щурился, а кто даже зевал. Но - это сразу чуялось - все как один очень сильно робели. А князь не угрожал и не рычал, как в мастерских, а начинал издалека. Сперва расспрашивал о близких, о дороге. Потом - о податях, о слухах, о границе. Удельный отвечал как только можно подробнее. Князь улыбался и кивал... А после, обернувшись к Рыжему, строго приказывал:

- А огласи-ка нам "известия"!

И Рыжий доставал из сундука густо исписанный листок, неспешно расправлял его...

"Известия"! Кроме Приемного Крыльца в княжьем тереме был еще и черный ход. И там, обычно по ночам, толпились ходоки - точнее, бегуны - со всей Равнины. Рыжий спускался к ним, уточнял, кто откуда, а после отводил по одному в укромный закуток, и уже там, с глазу на глаз, расспрашивал подробнее, записывал, сводил в "известия"... И вот теперь читал. Скажем, такое: Замайск, воевода-ответчик Всезнай. По свинам в том Замайске так: сокрыли молодняк в полтысячи голов и, закоптив, свезли в Фурляндию и продали, а прибыль поделили. Прибыль ушла мимо казны. Кроме того, в Замайске же змеиных кож в этом году было украдено... Также железа... Также юфти... Также рыбы... Или Горелов, воевода Растерзай. Здесь деготь... Так, еще дрова... Так, еще так... Глухов: ответчик Душила. Ну, здесь куда ни кинь: мед, сало, деготь, ягоды, грибы, потом еще... Всего не перечесть! Или Столбовск - там тоже самое! Такой же и Копытов. Такой же Погорельск. Такой же и... Да какой ты удел ни возьми! Воровство, воровство, воровство - везде все одинаково!