Алексей Свиридов - Человек с железного острова

Да, это Кун, конечно, лихо придумал. Но если он думает, что горючего у нас девать некуда, кроме как егойных послов возить, то он жестоко ошибается. По крайней мере, в мои времена всегда напряженка была. Самое большее, что мы для него можем сделать – это связь через спутник и нашего наблюдателя здесь. Однако разочаровывать Куна я не стал, и пора уже собираться.

Последний раз захожу во дворец министров, беру все, что наготовил, выхожу и вьючу помесь. Она недовольна, но я ей говорю: «Надо, потом гулять будешь». Последний, опять же, раз проезжаю через город, по дороге чуть кого-то не задавив, и присоединяюсь к каравану, идущему на озеро.

На передней повозке сидят послы – батюшки святы! Главным послом у нас Ар Лучанарги, я его знаю хорошо, он дипломат бывалый, с высокими эльфами дела вел, пока они еще здесь были, но это ладно, а вот помощником – никто иной, как Ларбо-младший. Это, честно говоря, меня радует, как и все в этот день.

Дорога по лесу идет, и, несмотря на пасмурную погоду, он веселый и красивый, и так до озера, а на нем уже и лодка сидит, а на берегу народ толпится. Резинка с экипажем уже у берега, елки-палки! – я уже и забыл, что на свете резиновые лодки существуют. Церемонии, прощание, и посольство в лодку грузится. На берегу в куче мешков-ящиков сидит мой преемник – он несколько оробелый. Я ему растолковываю, где лежит мое политическое завещание, и тоже лезу в резинку – все.

Самолет издали кажется маленьким и изящным, как летучая рыба, но вблизи он напоминает скорее кита, неведомо как отрастившего себе длинные крылья. Пассажирский отсек у него, по идее, большой, но сейчас его на две трети занимает топливный бак, и в нашем распоряжении всего десяток кресел. Резинка вновь уходит к берегу, а я пока выспрашиваю оставшегося летчика, что нового на базе. Они с напарником новички, их месяц назад только сюда перебросили, как раз вместе с лодкой, и он просто рассказывает то, что есть. Бербаза уже превратилась в немаленький поселок, народу там под три сотни, и еще один поселок поменьше на Долгом озере есть – оттуда лодка и летает. Правит в Прибрежье и до стены все тот же Маршал, хотя и постаревший. Был еще один сухопутный поход, на север, и на этот раз славная карьера моего бегемотика окончилась. Где-то на левом берегу Пещерной реки он сначала завяз в болоте, а как только экипаж начал его вытаскивать, напали гномы. Умело очень напали, ребят в плен похватали, как их вытаскивали – целая история была, с пальбою и десантом. А танк до сих пор стоит в тех карях, время от времени планы его вызволения у руководства всплывают, но до дела не доходит никак.

Снова подходит резинка, и в распахнутую дверь втаскивают подряд три здоровых сундука – казна на расходы, подарки Маршалу и посольские шмотки. Ларбо сидит с грустной физией, такой, что, кажется, и утопившись, не обрадуется. Я его могу понять, но зачем тогда ехать соглашался? Так и спрашиваю:

– Ну что куксишься? Оставался бы, другого младшего посла найти – проблема, что ли?

– Да я, – говорит, – ненадолго, на год, не больше. Меня и отец уговаривал, и самому новые места посмотреть хочется. А потом вернусь. Да и она особо грустить не будет, вон, даже попрощаться не пришла.

Она – это некая Анлен, за которой Ларбо увивается уже с год, с небольшими перерывами на случайные увлечения, да и она тоже – то ли ей этот Ларбо до лампочки, то ли просто кокетничает девка сверх меры и резону.

Дальнейшие лирические разговоры прерываются сначала шипением, а затем нарастающим ревом – экипаж запускает двигатели. Затем закрывается люк, и шуму становится поменьше. Минуты две идет прогрев, рулежка по озеру, и, развернувшись против ветра, лодка коротко разбегается и резко берет вверх. Все, кто есть в салоне, лезут к окнам, даже Ларбо, хоть он не раз и не два летал на шарах. Мы делаем большой круг над озером, а затем экипаж ложится на курс, все больше поднимаясь к синеющему небу на восток. Я, Чисимет и один из летчиков – его зовут Андрей, он, вообще-то, немец, но живет в России – откидываем кресла и отправляемся на боковую, а посольство все от окон не оторвется.

Мне засыпать недолго, все же ночь не спал, а просыпаюсь от того, что мне кто-то с размаху наступает на ногу. В салоне – разбуженное сонное царство, а в дверях – спина Андрея, он и пробежался по мне, по логике вещей судя. Вякает сирена, и загорается табло «Пристегнуть ремни», послы на него глядят непонимающе, а Чисимет зачем-то меч достал. Я тоже лезу в кабину и уясняю обстановку: нос лодки уткнулся в черное небо, на нем ярко и ровно светят звезды. На стеклах изморось, высота – пятнадцать тысяч, вертикальная скорость как у истребителя, а остальные цифры вразброд скачут. Штурвал отдан от себя до отказа, но машина прет вверх, как заведенная. Второй пилот начинает ее раскачивать, надеется соскользнуть набок, а может, просто обалдел. На индикаторе уже семнадцатый километр, когда, наконец-то, лодка опускает нос к земле и останавливается – по высотомеру воздушная скорость у нас километров шестьсот, моторы на полном газу, а линия горизонта на лобовом стекле раскачивается без всякой связи со всем остальным.

Так проходит минуты три, у меня уже и первый шок выветрился. Да еще и Андрей, пассажиров попристегивав, на свое место вернулся и меня, соответственно, выйти обратно в салон ненавязчиво попросил. Только я туда вернулся – и новые приключения. Мощный удар в крыло, машину переворачивает вверх брюхом, и я разбиваю головой плафон на потолке. Рывок вниз, я всплываю вверх ногами, некоторое время ощущая невесомость, а потом начинается карусель и цирк. Я летаю по всему пространству пассажирской кабины и до того, как уцепиться за проем, успеваю врезать Ару под дых головой и расквасить нос об Аровское же колено, так что наш с ним счет один-один. Хотя и не до этого, но все же я отмечаю, что снаружи слышны короткие, но мощные раскаты наподобие грома, причем при каждом из них по самолету как молотком бьет. Мне не до размышлений на тему их природы, мне бы за косяк удержаться, но тут еще один удар, во всей лодке гаснет свет, и двигатели глохнут. В наступившей тишине слышно, как в кабине второй пилот выражает свое мнение по поводу матери и отца этой планеты, мнение весьма нелестное. Но зато полет теперь ровный и спокойный, и свет пытается загореться – разбитый мной плафон только щелкает. Я наконец-то добираюсь до сиденья, фиксируюсь и гляжу в окно: мы валимся в непролазную темень. Свист за обшивкой наводит на разные мысли типа с какой скоростью мы с землей столкнемся и что из этого получится. Для создания общей бодрой атмосферы я начинаю рассказывать обществу о необходимости сразу после посадки организовать охрану и оборону местности, подразумевая, что успешное приземление – вещь сама собой стопроцентная. Чисимет, видимо, в же этих целях, начинает со мной спорить по каким-то деталям, и тут лодка сначала ломает брюхом деревья, затем плюхается в воду, жестокий удар по днищу, еще один, резкий крен и последний раз скрежет по брюху. Из кабины появляется Андрей: