Майкл. Гилберт - Искатель. 2009. Выпуск №1

Данилевич самодовольно ухмыльнулся, многозначительно посмотрел на Леру, но ничего не сказал.

— Пап, я тебе не говорила, — выручила его Лера. — Пока ты был в больнице, я подала документы в университет на юрфак.

— Какой из тебя юрист… Провалилась?

— Вот еще! — фыркнула дочь. — Виктор Васильич помог. Поддержал. Поступила.

— Молодец, — рассеянно похвалил ее отец. — Виктор, я твой должник до гроба.

— Но это еще не все, — загадочно улыбнулась Лера. — Пап, я должна сообщить тебе одну вещь. Ты готов?

— Откуда я знаю, что у тебя на уме.

— Лера, не торопись, — остановил ее Данилевич. — Отцу надо хорошенько отдохнуть. Приедем домой, пообедаем, пропустим по рюмочке…

— А в чем дело? — насторожился Вениамин.

— Пап, короче… Я выхожу замуж! — не утерпела Лера.

— Вот тебе раз! Вы же поссорились.

— Правильно, Что, на нем свет клином сошелся, что ли?!

— Тогда, я не понимаю, кто твой жених?! Насколько это серьезно?

— Старик, поверь мне, это очень серьезно, — подал голос Данилевич. — Видишь ли, я очарован красотой твоей дочери и намерен украсть ее у тебя.

— Да вы оба с ума посходили, — начал было Лебедянский, но Лера, повысив голос, перебила его:

— Папа, давай договоримся: все, что ты хотел сказать по этому поводу, ты уже высказал!

Вениамин какое-то время смотрел на дочь не мигая, потом махнул рукой:

— Делайте что хотите.

Конечно, он обиделся. Но болезненное самолюбие в его душе боролось сейчас с непонятным безразличием, будто речь шла вовсе не о судьбе его дочери, а о чем-то отвлеченном, абстрактном. Лера закусила губу и боялась смотреть на отца, Данилевич сделал каменное лицо, и все трое молчали…

…Так же молча садились за стол. Лера подала румяного цыпленка, Данилевич поставил на стол бутылку коньяка, и только после первой рюмки напряженность спала.

— Предлагаю тост за хозяина, вернувшегося в родное гнездо! — громогласно объявил Данилевич, но Лера перебила его:

— Давайте помянем маму…

После второй рюмки мужчины вышли в коридор покурить.

— Я гляжу, старик, ты на глазах молодеешь, — пристал к Вениамину Данилевич. — Непонятно, как это у тебя получается? А курить когда научился? Ведь ты же никогда не курил.

— Это, Витя, от нервов. Что ни день — то сюрприз. Главным образом неприятный. Ты зачем Лерке мозги запудрил, зятек?! У вас же разница — тридцать с лишним лет. Скорее уж, ты на глазах молодеешь, а не я.

— Твоя дочь выходит замуж по любви. Я уважаю свободу выбора. Ты ни о чем не пожалеешь.

— Я уже жалею… Помнишь зимнюю рыбалку в шестьдесят восьмом? Помнишь, как тебя под лед поволокло? Помнишь, кто тебя тогда вытащил?.. Так лучше бы я этого не делал!

Данилевич ушел, хлопнув дверью. Лера закрылась в своей комнате. Включила телевизор. Вениамин почувствовал облегчение, хотя понимал, что облегчение это временное. Поразмыслив немного, померив шагами диагональ комнаты, он вернулся к столу и в гордом одиночестве продолжил трапезу…

…На другой день Вениамин заехал в редакцию, получил гонорар и немного поболтал с Левановским.

— С трудом узнаю! Ты ли это? — театральным жестом встретил гостя главред — дородный бородач с лицом, похожим на клеклый блин.

— Да я, я, — махнул рукой Лебедянский. — Все говорят одно и то же. Устал это слушать. Вот и тебе, вижу, завидно. А завидовать, если честно, нечему.

— Согласен, у каждого свои проблемы. Фотографию в паспорте еще не поменял? — ехидно усмехнулся Левановский. — Ну да ладно, давай к делу. Ты мне нужен, и срочно. Твои статьи в духе Реймонда Моуди пошли на «ура», и редакция заинтересована в дальнейшей разработке темы «Жизнь после смерти». Как настроение?

— По-разному. Иной раз хочется все бросить, а бывает наоборот — писал бы и писал ночь напролет. Сейчас задумал нечто автобиографическое.

— Мемуары? — недоуменно приподнял брови Левановский.

— Не совсем. «Опыт загробной жизни», или, если короче, «Психадж».

— Паломничество душ?! Неплохо. Слово емкое, можно сказать, свежее. А ты в самом деле пережил клиническую смерть? Ты был там?

— Был. И ты знаешь, воспоминания до сих пор очень свежи, контрастны — настолько крепко врезались в память. Просто просятся на бумагу.

— Значит, новая книга?! А ты пока напиши какие-нибудь наброски, этакие путевые заметки с того света, а я их опубликую под грифом «готовится к печати».

— А не боишься?

— Чего? У моего журнала репутация скандальная, не привыкать. Пиши, а я посмотрю, насколько это интересно и наукообразно…

…От Левановского Вениамин ни с того ни с сего поехал в таксопарк — туда, где раньше работал Сергей. Почему-то захотелось взглянуть чужими глазами на то, что прежде считал родным. Вениамин обошел здание таксопарка по периметру, но войти внутрь так и не решился. Проходили мимо бывшие сослуживцы, мелькали знакомые машины, и такая тоска сдавила вдруг сердце, что хоть умри — легче не станет. Вспомнилась старенькая бежевая «Волга». Где-то она сейчас: пошла в переплавку или еще ржавеет на какой-нибудь свалке?

«Впрочем, какая разница, — подумал Сергей. — Ты частично вернул себе прежнюю внешность, но прежнею жизнью в полном объеме тебе не жить уже никогда!»

Все-таки с горя люди и плачут, и пьют чаще, чем от радости. Ни Вениамин, ни Сергей из этого правила исключением не были. А потому, вопреки здравому смыслу, Лебедянский купил в магазине бутылку водки, сырок и… утолил свои печали «в скверу, где детские грибочки».

За Сергеем был грешок: раз в месяц обязательно приходил домой на бровях, ну а с Вениамином такое случилось впервые. Лера открыла отцу дверь и остолбенела: таким она его еще не видела. Лебедянский приветствовал дочь нечленораздельной цитатой из Крылова:

Голубушка, мне странно это… — Говорит ей муравей.

На большее его не хватило. О дальнейших событиях этого дня у Вениамина сохранились лишь отрывочные воспоминания.

Глава 11

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Со дня смерти Сергея прошло полгода. Намел сугробы декабрь, белым снегом скрыл от любопытных глаз вдовью боль и тоску. Людмила жила как во сне, одними надеждами на то, что сон этот однажды сбудется. Порой она грустно улыбалась, сравнивая себя с бедной Ассоль. Только каких парусов ждать ей, вдове?!

Время неслось стремительно. Работа — дом, дом — работа, да еще к дочери надо успеть, что-то купить: Наташка на восьмом месяце.