Александр Логачев - Красный терминатор, Дорога как судьба

- В селе, - ответил успокоенный Гришка.

- Беги к мамке.

- До свидания, Федор Иванович, - сказал Гришка, поднимаясь с травы. Спасибо вам большое.

- Пожалуйста, - ответил Назаров. - Давай уматывай, а то передумаю.

Обратясь уже к Ларисе, сказал ей:

- Задал мне малец работу, третий раз с его ружьем таскаюсь.

На это девушка ничего не ответила, а только еще раз посмотрела на пожарище.

- Пойдем, - сказал ей Федор.

- Подожди, - Лариса взяла его за руку. - Ты знаешь, когда умер Владимир Иванович и из его дома доносились песни и пьяная ругань, даже тогда я считала происходящее жутким сном. До сегодняшнего дня я верила, что когда-нибудь сон кончится и я снова проснусь в Усадьбе, где Владимир Иванович вместе с Карлом Леопольдовичем пьют утренний кофе и его аромат перемешивается с утренним запахом чайных роз.

Лариса прижалась к его груди, обняла. Всхлипнула, потом вздохнула глубоко, будто на что-то решаясь.

- Может быть, я покажусь тебе... нехорошей женщиной. Но мне нужно что-то светлое в жизни... Какое-то хорошее воспоминание. О чем я могла бы думать, когда мне станет грустно и тяжело... Пойдем со мной. Здесь неподалеку есть заброшенный хутор... И ничего не говори...

А потом был сеновал, запах сена, лучи утреннего солнца, пробивающиеся сквозь дыры в крыше, чириканье цтиц, рассевшихся на деревянных балках, и была любовь. Скромность, как оказалось (и не в первый раз уже оказалось), нисколько не мешает страстности. Ничто ничему не может помешать, даже революция и гражданская война, если двух людей тянет друг к другу...

Несколько часов спустя они шли по селу. Народа на улице не было. Лишь иногда какие-нибудь мужичок или баба осмеливались выйти на крыльцо. Но за ворота не показывались: вдруг беда, разразившаяся над Усадьбой, перекинется и на них.

* * *

Проснулся Назаров от звука кавалерийской трубы. Он тотчас поднял маузер, лежавший у изголовья, и подошел к окну.

По улице рысью скакал отряд человек в тридцать. Над одним из всадников развевалось красное полотнище огромаднейших размеров. Отряд направлялся к Усадьбе.

- Ну никакого покоя в этой деревне, - пробормотал Назаров и снова заснул.

Некоторое время спустя раздался стук в дверь. Назаров глянул в окошко и отворил стучавшему.

На пороге стоял невысокий белобрысый парнишка. На его фуражку была нацеплена жестяная, плохо окрашенная звезда. Во дворе переминались две оседланные лошади. Не успел Федор задуматься, где же второй всадник, как парнишка обратился к нему:

- Боец революционного полка Красной армии имени Жоржа Дантона, Василий Селиванов. Вы товарищ Назаров?

- Он самый, - ответил Федор.

- Товарищ Назаров, наш командир вас требует. Он возле помещичьего дома остановился, что вчера сгорел. Приказал вам коня прислать - скорей видеть хочет.

- Погоди, я оденусь, - сказал Назаров и скрылся в избе.

- Федя, тебя заарестовать хотят? - спросила Фекла Ивановна.

- Если бы хотели, так прислали бы конвой, а не парня с лошадью. Зачем-то я командиру понадобился. Я схожу узнаю, а ты пока завтрак приготовь.

- Федя, а вдруг задержишься? Хоть хлебца с молоком поешь.

- Это можно.

Назаров неторопливо оделся. За это время бабка поставила на стол крынку с молоком и нарезала хлеба. Потом она с другой крынкой, поменьше, выскочила на крыльцо. Некоторое время оттуда доносились возгласы красноармейца: "Да не положено, не положено", однако когда Назаров вышел из дома, посланец уже допивал молоко и доедал краюху.

- Ну пошли, - сказал Федор.

- Товарищ Назаров, - взмолился парень со все еще набитым ртом. - Сядьте на лошадь, быстрее будет.

- Я верхом ездить не люблю.

- Сядьте, пожалуйста. Командир заругается, когда узнает, что приказание не выполнено - вас на коне доставить.

- Заругается, говоришь?

- Еще как заругается.

- Ну ладно, прокачусь.

Назаров с земли, по-казачьи вскочил на лошадь. Это немного удивило красноармейца, который счел нелюбовь Назарова к верховой езде непонятной блажью, но пришпорил коня и поскакал к Усадьбе, стараясь не опережать Назарова.

Над родовым гнездом дворянского рода Зиминых стоял скудный угольный дымок. Каменный остов по большей части сохранился, лишь внутри дома рухнула часть перекрытий и лестниц, но все, что могло сгореть - сгорело. Ветра не было, и огонь пощадил большинство прилегающих построек: конюшню, каретный сарай, флигель управляющего. Вокруг них копошились деревенские бабы, с плачем выискивая тела тех, кто погиб в стороне от здания. Несколько красноармейцев бродили вокруг, удивленно разглядывая место недавней битвы. Вдовы комбедовцев и матери кулаков плакали над трупами своих родных и оттаскивали их подальше, на чистую от пепла траву, пачкая руки обгорелой одеждой.

А другим даже всплакнуть не над кем было - муж или сын погибли внутри дома, и тела их смещались с пеплом. Такие вдовы плакали друг у друга на плечах, так и не в силах понять, за что обрушилась на них такая беда. Кулацкая жена стояла перед вдовой комбедовца, уткнувшись ей лицом в платье...

За три военных года Назаров привык и к пепелищам, и к бабьему вою, но тут было другое дело. Немного не по себе стало Федору Назарову: вдруг какая баба своим бабьим чутьем догадается, что именно его пуля свалила дорогого муженька?

Однако ничего такого не случилось. Провожатый сразу свернул в сторону флигеля управляющего, где ни трупов, ни баб не было. Зато там сидел командир отряда - высокий, бородатый человек.

- Товарищ командир, по вашему распоряжению товарищ Назаров доставлен.

- Отдыхай, товарищ Вася. А нам, товарищ Назаров, надо будет во флигелек зайти, с одной формальностью разобраться.

Назаров и командир зашли в кабинет бывшего управляющего-учителя. В отличие от самой Усадьбы, пристанище Карла Леопольдовича уцелело почти полностью.

Медведев закрыл дверь и обнял Назарова:

- Федька! Сто лет, черт возьми, тебя не видел!

- И двух лет не будет, Ванька. Мы же с тобой под осень шестнадцатого расстались. После того румынского дела. Я не доктор, но еще до того, как мы к своим добрались, понял: лежать тебе в лазарете раза в два побольше моего.

- Так оно и случилось. А когда вышел, так и повоевать-то толком не успел - революция. Мои отношения с начальством - сам знаешь, а солдатам я приглянулся. Был царский прапорщик - стал революционный командир. Потом уже, к осени ближе, надоел мне Керенский, и стал я большевиком. Весной дрался с немцами, в отрядах завесы, пока мир не заключили. Теперь я начальник местного гарнизона - комплектую революционную дивизию. Разъезжаю по округе, по разным делам. Ну, чего это все я да я. Ты про себя расскажи.

- Про мои дела рассказывать дольше. Если заставишь - так знай, слушать придется до вечера.