Герберт Уэллс - Первые люди на Луне (пер. Лачинов)

Кавор первый прервал молчание.

— Мне кажется, — сказал он, — существуют два выхода из нашего положения.

— А именно?

— Либо мы можем попытаться проложить себе путь — пробиться силой, если понадобится — обратно наружу, на поверхность луны и продолжать поиски нашего шара до тех пор, пока мы не найдем его, или, пока стужа нескончаемой ночи не положит конца нашему существованию, либо…

Он остановился.

— Верно, продолжайте, — подстрекнул я его, хотя знал наперед, что он скажет.

— Либо мы могли бы попытаться еще раз установить добрые отношения и взаимное понимание с обитателями луны.

— Что касается меня, то я предпочитаю первый выход, как более благоразумный.

— Я сомневаюсь в этом.

— А я не сомневаюсь.

— Видите ли, — пояснил Кавор, — я не думаю, чтобы можно было судить о селенитах по тем экземплярам, которые нам пришлось видеть. Их центральный мир, их цивилизованные страны находятся там, далеко внизу, в более глубоких пещерах вокруг их моря. Эта область лунной коры, в которой мы пребываем, лишь глухое захолустье, это область пастбищ. Те селениты, которых мы видели, должно быть, лишь пастухи и машинисты. Употребление ими копий, по всей вероятности, для погони скота, недостаток воображения, какой они выказали, ожидая, что мы можем делать сплошь то же, что и они, их несомненная грубость — все, все, повидимому, указывает на их низкое социальное положение. Но если бы мы вынесли…

— Ни один из нас не в состоянии вынести длинного перехода по шестидюймовой перекладине через бездонную пропасть.

— Это верно, — сознался Кавор; но он пустился в новую сферу догадок. — Предположите, что мы заберемся в какой-нибудь уголок, где мы в состоянии будем отбиться от этого мужичья. Когда бы, например, мы могли бы продержаться на этой позиции с неделю или около того, то, вероятно, весть о нашем появлении мало-по-малу дошла бы и до более интеллигентных, более заселенных частей планеты…

— Если таковые существуют.

— Должны существовать; иначе откуда же взялись бы те грандиозные машины?

— Это возможно, но все же это оказалось бы худшим из двух шансов.

— Мы могли бы начертать надписи на стенах.

— А почем вы знаете, что их глаза увидят сделанные нами знаки?

— Ну, если мы вырежем их…

— Это возможно, конечно. — Мои мысли приняли другое направление. — Во всяком случае, — сказал я, — вы ведь не думаете, что эти селениты несравненно умнее людей?

— Они должны знать на много больше нас, чем мы, или, по крайней мере, знать много такого, чего мы не знаем.

— Да, но… — Я на минуту запнулся. — Думаю, вы вполне согласитесь со мною, Кавор, что вы человек исключительный.

— Как?

— Ну, вы… вы человек одинокий, то-есть были таким… Вы не женаты?

— Никогда не чувствовал к тому желания. Но почему вы заговорили об этом?

— И вы никогда не бывали богаче, чем в настоящее время?

— Никогда не имел и такого желания.

— Вы стремились лишь к знанию?

— Так что ж! Некоторое любопытство вполне естественно…

— Вы думаете? Вы думаете, что ум каждого человека жаждет познаний? Помню однажды, когда я спросил у вас, к чему вы делаете все эти изыскания, вы отвечали, что вам хотелось бы стать академиком, членом королевского общества, хотелось бы приготовить вещество, названное «каворитом», и тому подобное. Вы ведь отлично знаете, что занимались своими исследованиями вовсе не ради этого; но в то время мой вопрос захватил вас врасплох, и вы чувствовали, что надо указать какую-нибудь достаточно побудительную причину. На самом же деле вы производили все изыскания лишь потому, что это неодолимая потребность вашего ума.

— Может быть, и так…

— Но вряд ли найдется хоть один человек на миллион, который бы имел такую потребность. Большинство людей желает, разумеется, разных вещей, но лишь очень немногие жаждут знания ради знания. И я не из числа этих немногих. Селениты, видимо, подвижные, деятельные существа, но почему вы знаете, что даже самые интеллигентные из них заинтересуются нами или нашим миром? Не думаю, чтобы они даже подозревали о существовании нашего мира. Ведь они никогда не выходят по ночам на поверхность, — они замерзли бы, если бы вышли. Они, наверное, никогда не видели ни одного небесного светила, кроме ярко сияющего, жгучего солнца. Как они могут знать, что существует другой мир? Да и какое им дело до этого мира, хотя бы они даже знали о нем? А если им и случалось видеть мельком немногие звезды или даже прибывающий мало-по-малу серп земли, так что же из этого? Мыслимо ли, чтобы народ, обитающий внутри планеты, дал себе труд наблюдать такого рода вещи? Ведь и люди не делали бы подобных наблюдений, когда бы это не понадобилось для определения времени года и для мореплавания; на что же лунным-то жителям наблюдать эти явления?.. Ну, предположим, что здесь отыщется несколько философов, подобных вам. Так это окажутся как раз те селениты, которые никогда и не услышат о нашем существовании. Предположите сами, что какой-нибудь селенит спустился бы на землю в то время, как вы проживали в Лимпне; ведь вы оказались бы последним человеком в мире, до которого достиг бы слух об этом событии! Вы никогда же не читаете газет. Итак, видите, все шансы против вас. А ради взвешивания этих шансов мы сидим тут, сложа руки, меж тем как драгоценное время уходит. Говорю вам, мы влопались в очень скверное положение. Мы явились сюда безоружными, мы потеряли наш шар, мы не добыли себе пищи; мы показались селенитам и дали им повод считать нас какими-то диковинными, сильными и опасными зверями; так если эти селениты не совсем глупы, они будут гоняться за нами, пока нас не найдут, а когда найдут, попробуют поймать нас, и поймают, если смогут, а коли им не удастся забрать нас живьем, то убьют, и конец всему делу! Поймав нас, они тоже, вероятно, убьют нас по какому-нибудь недоразумению. Ну, а когда мы погибнем, они может быть, потолкуют о нас между собою, но нам от этого не будет легче…

— Продолжайте!

— С другой стороны, золото здесь, повидимому, такой же обыкновенный металл, как у нас на земле чугун. Если бы нам удалось захватить его с собой некоторую толику желтенького металла, да разыскать наш шар, прежде чем «лунари» на него натолкнутся, да вернуться себе во-свояси, тогда…

— Что тогда?

— Тогда мы могли бы поставить дело на более солидную ногу. Могли бы вернуться сюда в шаре более крупных размеров, захватив с собой ружья и пушки.

— Боже милосердный! — вскричал Кавор, как будто мои слова заключали в себе нечто ужасное.

Я яростно швырнул в трещину новый светящийся гриб.