Николай Амосов - Записки из будущего

— Вадим, дефибриллируй.

Он надевает перчатки. Под ноги — резиновый коврик. К груди собаки приставляет плоские электроды, обернутые мокрыми салфетками. Коля заряжает конденсатор дефибриллятора. Напряжение — пять тысяч вольт.

— Отключите приборы!

— Все готово? Юра, можно? (Спросил начальство. Хорошо.)

— Гулый, давай разряд!

Все замерли.

Раздался легкий щелчок. Готово. Юра командует:

— Включайте приборы. Толя, переключи электрокардиограмму на большой осциллограф.

Смотрим на экран. Нет.

— Фибрилляция продолжается. Вадим, нужно повторить. Юра, сколько можно дать максимально?

— Семь тысяч. Заряжай, Коля.

Вся процедура повторяется. Как в романах о летчиках: «Контакт! — Есть контакт!..» Настроение понизилось: может не пойти.

— Даю разряд!

Щелчок. Собака судорожно дернулась. Здорово дали.

— Включайте приборы!

— Ура! Пошло!

Пошло. Видим редкие всплески сердечных сокращений. Теперь их нужно усилить.

— Введите пять сотых кубика адреналина! Прямо в машину! Мила, хорошее дыхание, глубокое!

Вот стало лучше. Раз, два, три… Двенадцать за десять секунд. Хорошо. Нужно дать ему нагрузку.

— Уменьшайте производительность АИКа до одного литра. Постепенно, за две минуты.

Теперь мы смотрим на кривую артериального давления. Юра переключил ее на большой экран.

Давление низкое. Зайчик едва достигает линии 70 миллиметров. Диастолическое высокое — 60. Это зависит от работы АИКа — насос равномерно нагнетает свой литр крови в минуту.

Эх, если бы параллельное кровообращение было хорошо отработано! Гоняли бы и гоняли машину, пока сердце совсем восстановит свою силу. Но этого нет. А так, возможно, АИК мешает.

— Товарищи, а что, если мы попробуем остановить АИК?

Это ко всем. Молчат. Опыта нет.

— Игорь, пожалуйста, обеспечьте определение минутного объема сердца через каждые пять минут. Это очень важно. Возможно?

— Попробуем успеть.

— Тогда давайте останавливать. Поля, готово?

Машину остановили. Вот давление падает. Все падает. Остановились на пятидесяти. Мало. Но сокращения, кажется, хорошие. Продолжаем.

— Определяйте минутный объем, Игорь.

— Подождите немного, пусть установится режим.

Это Юра. Прав. Минут пять нужно ждать. Как раз пока меняют кровь в оксигенаторе. Потом можно подкачать свежей, если будет плохо.

Все-таки оживили. АИК стоит, а собака жива. Это уже успех. Очень рад. Нет, подожди. Она еще не просыпалась. Хирурги пишут, что главная опасность — мозговые осложнения. Закупорка мельчайших сосудов мозга сгустками из эритроцитов, потом его отек. Но у нас при низкой температуре была только плазма, закупорить нечем. Посмотрим.

Времени — четыре часа. Не так уж и поздно. Но я устал. Хочется лечь, а уйти нельзя. Еще могу принести пользу.

Отменить бы сегодня свидание. «Люба, я хочу сообщить тебе новость». Какую? «Хочу подвергнуть себя анабиозу». «Чего-чего?» Представляю лицо: недоумение и беспокойство. Выражение неудачное — «подвергнуть анабиозу». А как лучше? Не знаю. «Замороэиться?» «Законсервироваться?» Как замороженная клубника. В корзиночках. Нелепо.

— Ну как?

— Да ничего. Давление колеблется около 70–80. Венозное повысилось до 165. Сейчас минутный объем определят.

Похоже, что удалось. Конечно, может еще упасть. Большие пертурбации во всем организме — в его регулирующих системах.

Просыпайся, пес! Проснись. Заклинаю!

Нет. Пока нет. Это всего три часа прошло. А двадцать лет? Невероятно. Я ученый, реалист — и вдруг такие фантазии. Как мальчишка!

— Иван Николаевич, ребята! Просыпается! Смотрите!

Это Мила. Она помогает собаке дышать, поэтому все время смотрит на ее морду.

Все столпились. В самом деле: глаза открыты и взгляд осмысленный. Недоумение: «что со мной?»

— Как его зовут? Покличьте! (Черствый человек — даже не удосужился узнать кличку.)

— Дружок, Дружок!

Делает попытку пошевелить головой.

Проснулся пес! Проснулся! Два часа при температуре два градуса!

— Давайте уберем трубку? Она ему, бедненькому, сильно мешает.

Это сердобольная Лена. Юра протестует (как физиолог!).

— Нет, нельзя убирать. Дыхание еще неэффективное. Наоборот, мне кажется, нужно дать легкий наркоз, — например, закись азота. Пусть спокойно полежит, пока органы придут в норму. Да и записывать показатели будет удобнее, а то ведь он будет брыкаться.

— Можно увезти АИК? Нужно мыть аппарат, а то кровь присохнет, — Алла беспокоится о своем объекте.

— Да, конечно. Вадим, распорядись об удалении трубок из артерий и вен. Катетеры для измерений, разумеется, оставить.

Вадим занялся этим сам. Он настоящий экспериментатор, любит рукодействовать.

Еще раз смотрю на ленту с кривыми: все в порядке. Энцефалограмма показывает сон — высокие, редкие волны. Кровяное давление восемьдесят пять. Этого достаточно. Сердце частит: 140 ударов в минуту. Нужно попытаться замедлить. Есть лекарства.

В операционной шум. Разрядка. Открылся клапан. Прислушайся, о чем они? Вадим с Полей наклонились над собакой, заняты делом и мирно обсуждают дефекты опыта. Нужно было подольше погонять АИК. Проверить прерывистый режим — может быть, допустимы долгие перерывы?

Лена и Петя наносят на график цифры из таблицы. Сплетничают о ком-то: «…исчез и явился только к концу…». Наверное, о Семене. Он мне не нравится сегодня. Безучастный. Что-то за этот месяц произошло. Перессорились. Уже лагери, склоки.

Игорь и Рита ничего не делают, просто болтают и смеются. Да, о водных лыжах: «…как трахнется! Думала, не вынырнет…» Взгляды с тайными мыслями. Игорь тоже парень не промах. Пусть. Один Юра что-то сосредоточенно считает на карманной линейке и записывает в свою книжечку. У него там масса сведений.

Я завидую. Хочется вступить в один из кружков, смеяться, шутить, как все.

И не могу. Не умею, нет слов. И никогда не умел и всю жизнь страдал из-за этого. Ничего, переживем. Слабость. Боль в животе.

Домой можно бы идти, во еще хочется понаблюдать за собакой хотя бы часок. Чтобы чего-нибудь не пропустить.

Но и здесь оставаться не хочу. Стесняю. В кабинет. Поговорить с Юрой. Его можно позвать: выхаживание собаки поручено Вадиму.

— Юра, пойдемте в кабинет, обсудим кое-какие клинические вопросы. (Чтобы другие не ревновали.) Вы можете оторваться?

— Да, конечно. Теперь записи редки.

Идем молча. Каждый — о своем. Пропустил я чего-то в жизни. А может быть, и нет. Нельзя все — чем-то нужно жертвовать. Хотел бы ты изменить свою жизнь? Нет, но все равно жалко. Оставим.