Сергей Алексеев - Мутанты

- Ну да, про него и говорю! - опомнился Вовченко. - Побегал, попрыгал и рухнул замертво. Думаю: сдох, что ли? Подходить опасно… А он встает, распрямляется, а в руках уже лук. Иван-царевич, честное слово!

- Какой лук? Репчатый, что ли?

- Да нет, из которого стреляют…

- И что?

- Заворчал и пустил стрелу.

- Куда?

- В стену! А она ведь из немецкого железобетона, так стрела даже не воткнулась. Отскочила и в траву упала…

- Зачем он в стену стрелял?

- Не знаю, может, тренировался…

- А дальше что?

Разговор о мутанте оказывал терапевтическое воздействие - Шурка заметно успокаивался и про Тамару забывал.

- Видно, мутант сильно расстроился, - сочувственно произнес он. - Лук бросил, сел у костра, голову обхватил и завыл, как волк… Я сначала уйти хотел, мало ли, вскочит и схватит. Потом вспомнил - он же только на женщин нападает… Думаю, может, удастся в контакт вступить. Из чистого научного любопытства! Никто же не вступал, все от него шарахаются. На вид вроде и не агрессивный… Тамара Шалвовна тоже на вид была…

Он осекся, видимо усилием воли подавляя память о пережитом, и Оксана помогла ему:

- Что-нибудь необычное заметил?

- Он весь необычный! - почти с восторгом воскликнул Вовченко. - Например, третий глаз есть! Правда, узкий такой, прищуренный, недоверчивый… Ты знаешь, Оксана, у кого третий глаз открывается? Как медик, сталкивалась? Это же натуральный феномен! Не знаешь?

Оксана взглянула в единственный глаз несчастного естествоиспытателя - другой уже заплыл и запечатался так плотно, будто его там никогда и не было.

- В пробирках видела заспиртованных уродов, - призналась она, раскрашивая его йодом. - В институте. Но у них по четыре, в разные стороны…

- У этого во лбу! Пишут, кость проламывается, и образуется орган высших, божественных чувств. Прямое продолжение обнаженного мозга…

- Ты лучше скажи, как наладил контакт?

- Зачем тебе? Тоже научный интерес?

- У меня не научный, у меня бабский.

О таком интересе Вовченко имел смутное представление, однако положительные эмоции возобладали, и в голосе послышалась уверенность в самом себе.

- Я же знаю, как устанавливать контакты. Даже с гуманоидами… Стрелу под стеной нашел, поднял над головой, вот так, - изобразил он. - Этот древний жест означает - иду с миром. И осторожно к нему, в яму. Он меня увидел и третий глаз открыл. Всего на один миг, но меня насквозь будто лучом пронзило! Это он так информацию считывал. Я к его костру сел и стрелу ему подал. Он принял, достал трубку и стал табаком набивать. Сигареты ломает и набивает… Потом от уголька прикурил, и я чую, есть контакт - мне трубку подает! У мутантов, вероятно, как у индейцев, обычай такой… Я же вообще-то не курю… Но тут надо… Понять природу поведения…

Все-таки остаточные явления сильнейшего стресса еще наблюдались, Шурка косил глаз на круглый проем башни, терял ниточку мысли и готов был вновь вернуться к воспоминаниям о Тамаре Кожедуб, поразившей его воображение.

- Он что, и живет в этой яме? - не позволила зациклиться ему Оксана.

Вовченко встряхнулся:

- По моим наблюдениям, там святилище. Или ритуальное место, жертвенник. И костер у него наверняка священный. А вокруг тропа набита. Тоже будто бы танцует…

- То есть он там появляется?

- Думаю, регулярно, по ночам.

- А ты с ним разговаривал?

- Пытался! Да ведь он ни русского, ни вашей мовы не знает. Только рычит. И звуки такие, как у разъяренного тигра. Силится что-то сказать, какие-то зачатки речи есть! Так ничего не разобрать, а материться умеет!

- Как - умеет?

- Да обыкновенно, как мужики! Видно, имел общение. Кроме мата ведь еще лук и стрелы освоил, курить научился… Потому и думаю, это не мутант - первобытный человек. Может, неандерталец. Или потерянное звено… Но не в чистом виде, может, потомок. Надо в Академию наук сообщить! Срочно! Не то хохлы перехватят. Или, того хуже, американцы…

Оксана спрятала йод, подхватила баул и решительно отвела засов на двери:

- Поехали! Сама хочу вступить в контакт!

Вовченко ослаб, затрясся и с ужасом вжался в угол: психика была безнадежно нарушена…

Мутант раскурил трубку и сгорбившись медленно поднес ее деду - словно великую драгоценность, а может, резким движением спугнуть боялся. Тот не шелохнулся, наблюдая, что же будет: серый, пасмурный рассвет едва озарял могучую, зловещую фигуру чудища, и в какой-то миг Куров ощутил, как захолонула душа и вдруг ожили под шапкой жидкие остатки волос.

- Да не курю я, - произнес он, чтобы стряхнуть оцепенение. - Бросил давно. И ты давай осторожнее с огнем-то. Видишь, нынче сухо в лесу.

А тот вдруг чуть распрямился, прислушиваясь к голосу деда, и неожиданно гортанно выдавил:

- Суха… Саха…

- Вот-вот! Сухо, - подтвердил Куров. - Одна искра, и пойдет пластать…

- Саха-Якутия, - вдруг сказало чудище довольно разборчиво, но не голосом, а животом, как чревовещатель.

Куров подпрыгнул, чем и спугнул мутанта.

- Что - Саха-Якутия?! Ты что сказать хочешь?

- Тундара кырдан! - зарычал тот. - Уктээн айбасы! Ку-батыныны! Ай-яй-яй… Санаабар кириккитте! Кургыттара Арсан!

- Погоди-погоди… Ты по-каковски лопочешь? При чем здесь Саха-Якутия? Ты что, оттуда?!

- Халаам канул! Уорэ сохнут! Саха, саха! Сохнут канул. Кель тундара, тундара хотун!

Дед головой потряс:

- Ничего не понял! Если это якутская мова, то я ее немного знал. А тебя совсем не понимаю! Вроде похоже, да не то… А по-русски-то совсем никак?

Третий глаз во лбу приоткрылся, зато два других прищурились, создалось впечатление, будто речь-то мутант понимает, только сказать не может.

- Ятимать! - внезапно выпалил он.

- Во! Это я понимаю. А еще что знаешь?

- Тутан, тутан ! - Он запрыгал, потрясая дымящейся трубкой. - Ойху-дьарзаа, ойху! Ойху! Хатыныны уктээн - арыы! Арыы! Кель манда! Кель манда! Кель!

- Да ты шаман, что ли? - изумился Куров. - Пляшешь-то эдак!

- Шаман, шаман! - подхватил мутант. - Тутан! Тутан! Ырыатын лабба! Ай-яй-яй! Кырык тёбё! Арсан Дуолайя ты-ала. Айбасы? Айбасы! Айбасы!

- Слушай! - У деда дыхание сперло от догадки. - А ты не от Юрко ли пришел?

- Юрко! Юрко! - гортанно выкрикнул шаман. - Дыда Кур! Дыда Кур!

- Точно, я Куров! Степан Макарыч. А прозвище было Кур!

- Дыд Кур! - Все три глаза распахнулись. - Чуумпу тыала? Ил-гынна абасы! Баба! Баба Игылыз! Сава!

- Баба? Есть бабка Сова! Елизавета Трофимовна…

- Сова! Баба Сова! Дыд Кур!

- Так ты от Юрко пришел? Из самой Якутии?! Неужто Юрко прислал?

- Якутия! Саха-Якутия! Ятимать!

Куров приблизился и наконец-то разглядел, что одет пришелец в драную, до ремешков, вытертую и потому неузнаваемую якутскую малицу с капюшоном. Даже когда-то расшитую бисером и цветными нитками мулине, от которых сейчас остались висящие отдельно горошины и охвостья. Штаны на нем тоже были меховые, из пыжика, но разошедшиеся по швам, так что в прорехах зияло смуглое тело. Сквозь густую, торчащую во все стороны бороду едва проглядывали костистые, морщинистые скулы и пара блеклых глаз. Третий, на узком лбу, был почти прикрыт почему-то среднеазиатской тюбетейкой. На вид этому шаману было лет за шестьдесят, не меньше, однако подвижность его на удивление казалась молодой. Вот что значит - всю жизнь дурака валять, скакать и прыгать возле костров, с бубном…