Кир Булычев - Подземелье ведьм

— Скажите ему, пускай возьмет, это хороший чай, — сказала она.

— Спасибо, — ответил тунгус, принимая коробку. — Наверное, хороший чай.

Пока Пегги готовила ужин, Ниночка оглянулась и спохватилась. Как же так? Еще часа два назад они думали, как отнять у Дугласа и китайца бумаги Смита. Неужели все, кроме нее, об этом забыли? Вот сидят в избушке — Дуглас за столом, стучит ложкой о белую тарелку, Пегги возится у печки, кашляет, отмахивается от дыма. Китаец зашивает рубаху — то ли свою, то ли господскую. Вероника налила тунгусского целебного чая в фарфоровую чашку с видом моста через Темзу и дует на него, чтобы остыл. Может, и не исчезали бумаги, а зловещий образ китайца, словно сошедший со страниц романа Жаколио, — лишь плод Ниночкиного воображения? Мало ли какие бумаги мог читать Лю в лодке!..

Смит не мог пить из чашки, и потому Пегги с Вероникой поили его с ложечки. Нина почувствовала, что страшно голодна. От маленького котелка, который Лю поставил специально для Дугласа, вкусно пахло.

И тут Ниночка поняла, что о ней сейчас никто не вспомнит: Вероника и не думает о еде, Пегги перекусит что-нибудь, а ждать милости от Дугласа — нет, никогда!

Ниночка тихонько поднялась и вышла на берег.

Там уже горел костер. Вокруг сидели гребцы. Дождь перестал, от реки поднимался туман. Когда Ниночка подошла к костру и остановилась, протянув к нему замерзшие руки, тунгус сказал:

— Ты садись, кушай будем.

— Спасибо. — Ниночка уселась на обкатанное водой белое бревно.

Здесь было лучше, спокойнее, среди своих.

— Так что же, барышня, — сказал казак, — англичане между собой помирились или что?

— Не знаю, — проговорила Ниночка равнодушно. — Пускай сами разбираются.

— И то правильно, — сказал казак. — Наше дело маленькое.

Ниночке положили в миску каши. Каша была недосолена, пахла дымом. Было очень вкусно.

Тунгус стал петь — словно подвывал, никто не мешал ему.

Ниночка выпила крепкого чая и задремала, привалившись к плечу казака. Потому она и пропустила те важные события, которые произошли в избушке.

А там вскоре после того, как Ниночка удалилась, пришел в себя капитан Смит. Впервые за два дня. То ли подействовал тунгусский чай, то ли отогрелся в избушке.

Он долго смотрел на дочь, что поила его с ложки, потом губы его шевельнулись, и он спросил:

— Вероника? Ты почему здесь? Мы на «Венчур»?

— Ты не на «Венчур», отец, — ответила Вероника, не в силах сдержать радости. — Вспомни, ты же ушел с корабля, ты дошел до земли. Ты в безопасности, среди друзей.

— Ты здесь, моя дочь, — прошептал отец. — Мне трудно поверить. Конечно же, я не на корабле, здесь тепло… Как трудно, когда всегда холодно! Ты знаешь, дочь моя, как там холодно? Мы согревались коптилками с моржовым жиром. Всегда темно, всегда холодно… Где я? Скажи, мне это снится?

— Отец!.. — Слеза Вероники упала на грудь капитана Смита. — Я нашла тебя! Мы в России, в Сибири, на берегу Лены, через два дня мы будем в городе, там есть врач, он тебе поможет.

— Это очень важно! — Капитан Смит заговорил быстро, словно боялся, что не успеет все сказать. — Мы открыли большую землю, это громадная земля, я назвал ее землей покойного короля Эдуарда. Тут, в сумке, все мои записи, все расчеты… Я сделал все как положено — мы шли вдоль нее к северу от Таймыра. Там есть небольшой остров — это твой остров, девочка, остров Вероники… в сумке. И очень важно…

Вероника и Пегги смотрели на капитана. Никто из них не заметил, как китаец открыл висевший на груди медальон в форме дракона, высыпал в чашку с тунгусским чаем щепотку белого порошка.

Но это заметил Дуглас. Он сделал шаг к китайцу.

— Нет, — сказал он шепотом. — Только не это!

— Он должен замолчать… — прошептал в ответ китаец, отводя дрожащую руку Дугласа Робертсона.

— Возьмите, мисс, — сказал он, протягивая чашку Веронике. — Вашему отцу надо подкрепиться.

— Спасибо.

Вероника поднесла чашку к губам отца, но тот отстранил чашку.

— Спасибо, не надо, — сказал он. — Что бы со мной ни случилось, ты должна знать… я так счастлив, что ты встретила меня.

— К вашим услугам, сэр. — Над Смитом возникла чуть склоненная фигура Дугласа. — Будучи другом и женихом вашей дочери, я счел своим долгом сопровождать ее в этом дальнем путешествии.

— Долой, долой! — отмахнулся от него Смит. — Некогда. Я вас не знаю. Вероника, скажи, чтобы он ушел, мне так важно сказать тебе сейчас…

— Мистер Робертсон, — сказала Вероника, — оставьте нас, пожалуйста.

— Давайте я помогу вам, — сказал китаец, беря чашку из руки Вероники. — Вашему отцу надо отдыхать, надо пить чай. Я могу, я ему дам чай.

— Вероника, я же просил! — закричал отец тонким голосом. — Пускай все они уйдут. Я должен тебе передать… Все передать. И объяснить.

— Отец, может, тебе лучше отдохнуть? — спросила Вероника.

— Я сказал. Только скорее!

— Идите, идите. — Пегги стала подталкивать к двери Дугласа и китайца, но те как зачарованные не двигались с места. В руке у китайца была чашка.

— Ему надо выпить. Это лекарство, — настаивал китаец. Он передал чашку Пегги.

— Простите, — сказала Вероника. — Я должна выполнить волю отца, мистер Робертсон. Прошу вас выйти, или я вынуждена буду позвать русского солдата.

— Вероника! — воскликнул Дуглас, пожалуй, громче, чем следовало в этих обстоятельствах. — Неужели ты мне не доверяешь?

Смит откинул голову на подушку, он дышал мелко и часто, лоб его покрылся капельками пота.

— Дай чашку, — сказала Вероника.

Пегги протянула чашку, капитан отпил, поморщился…

Дуглас и китаец все еще стояли в дверях.

— Пегги, позови казака! — приказала Вероника.

Дуглас сказал:

— Идем, мы подождем снаружи.

— Достань мою сумку, — сказал Смит. — Ключ от нее у меня на груди.

— Нет! — воскликнула Вероника.

Она обернулась к Дугласу и произнесла в отчаянии:

— Дуглас!

И тот ринулся к двери.

Китаец выскочил еще раньше.

— Мне плохо! Как мне плохо… — простонал капитан Смит. Но этих его слов китаец и мистер Робертсон не слышали. Они уже были на берегу Власьей речки.

Ниночка, которая мирно дремала на плече у казака, проснулась оттого, что потеряла равновесие, ударилась локтем о камень… Казак вскочил.

От избушки к лесу бежали Дуглас и китаец.

Ниночка поднялась и смотрела вслед беглецам, понимая, что их бегство — плохой знак, но не зная, что надо делать.