Христо Поштаков - «Если», 2001 № 05

Они впихнули мне в рот еще меда, а потом двое наиболее крупных подняли меня и понесли в самую сердцевину скалы. Я ощутил тогда: чувства медленно ко мне возвращаются. Боли не было, но я почуял запах моей крови на полу.

Побудь часок со мной вдвоем,Да не робей, вставай с колен,Но не целуй меня, мой Том,Иль попадешь надолго в плен.

Комната, в которую они меня принесли, была больше церкви Святого Джайлса. Она освещалась маленькими фейри, ростом с пальчик, сиявшими ярче светлячков. Они сидели на карнизах или летали вокруг. Стены, насколько хватало взгляда, были испещрены ямками-комнатка-ми, большими и малыми, многие из которых были заняты огромными кожаными мешками или похожими на личинки существами. Существа эти как бы пульсировали за своими восковыми стенками. А в некоторых ячейках содержалось нечто более странное: застывший фонтан из серебра, гриб высотой в двенадцать ладоней, череп единорога, большая клякса, похожая на телячий студень, которая, однако, пульсировала и двигалась. Я подивился, как это мне удается почуять их запах через всю комнату, и вдруг понял: вся комната полнится запахами, прежде мне незнакомыми, причем каждый из них говорит со мною, сообщая свою тайну.

Затем я увидел Королеву. Ростом она была чуть меньше меня. Она ехала мне навстречу на спине трех стражников. Оказавшись передо мной, они бережно опустили ее на пол.

Мех, покрывавший ее тело, был зеленым и своим оттенком напоминал солнце, каким видишь его из-под воды, купаясь ясным днем в глубоком пруду. От стройного торса отходило двенадцать тонких лапок, за спиной свернулась пара крылышек. Талия у нее была еще тоньше и совсем безволосая — просто полоска сморщенной коричневой кожицы, казавшейся странно голенькой среди пушка, которым она поросла. Низ ее тела, грузный, тяжелый, выглядел плотным, напоминая спелый плод. Перистые усики на голове реяли, словно бузинные веточки. Она источала аромат роз и меда… и когда я его ощутил, мне показалось, что я услышал слова, и слова эти означали: НЕ БОЙСЯ.

Крошечная плоская фейри подлетела к ней, и Королева схватила ее верхними лапками и поднесла ко рту. Поначалу я решил, что Королева собирается ее съесть. Но потом ее плоский ротик открылся, и я увидел: в нем не было зубов, а лишь мягкая мясистая трубочка, которая выдвигалась вперед, пока не коснулась спинки крошечной фейри. Трубочка то сужалась, то расширялась, и вдруг из нее показалась единственная золотая капелька, которая упала на спинку малютки. Та взлетела, потом приземлилась передо мной, и слово, которое было запахом этой капли, означало: «Съешь мою сладость». Я понимал, что уже прошел слишком много дверей, чтобы поворачивать назад, а потому подхватил кончиком пальца эту каплю и проглотил.

Как описать мне речь Королевы? Ее слова? Вообразите, что вы сидите на самом роскошном пиру, которым когда-либо угощали короля или папу, и вкушаете яства, приготовленные поварами, искуснее которых не найдешь от Ирландии до Индии. Причем повара эти изучили твое тело и знают, какие кушанья ты любишь, лучше тебя самого. А теперь вообразите, что с каждым проглоченным кусочком вы вкушаете все перемены блюда сразу, сохраняя при этом вкус и запах каждого из них в отдельности. Вроде как пять струн, соединенные в арфе, что вместе звучат слаще, чем если просто тронуть одну из них.

А теперь представьте себе: с каждым кусочком, проглоченным на этом пиру, вы еще получаете книгу. Она священна, как месса, и веселит, как озорная шутка, и печалит, как самая грустная баллада… Причем вы знаете, что каждое слово этой книги — правда. Написана она кем-то, кто знает и понимает вас — и любит вашу истинную сущность.

Этот смысл открыл мне двери всех комнат во все стороны — я мог бы исследовать их дни напролет, — но в глубине меня звучал вопрос: «Каким именем называть тебя, человек с этого острова?»

Я задумался, как же сумею ответить, но тут же ощутил вкус сладостной речи, рождавшейся под языком. Речь эта приняла форму, сообразную моим мыслям, и я выплюнул ее на спинку фейри, стоявшей предо мной. Слово мое не имело вкуса, и форма его была неуклюжа, как первый лепет ребенка. Но все же я сумел сказать: «Приветствую великую Королеву». Затем я задумался о своем имени. «Томас» перевести было невозможно, так что я подобрал некий образ, который у меня в голове связывался со звуком моего имени. Но ведь меня еще прозвали Рифмачом, так что я как-то слепил слово, означавшее: «Я тот, кто соединяет вместе подобные вещи и звуки». Получив оба эти слова, фейри вновь полетела к Королеве.

Так мы общались, и постепенно я все свободнее управлялся с ее языком, а она все подробнее расспрашивала меня о моем мире. Многие из вопросов касались отношений мужчин и женщин, но, вообще — то, ее интересовало все, что знал я о других существах Земли. Некоторые вещи ее просто завораживали. Например, разведение скота, спаривание, скрещивание и тому подобное… или то, как наши корабли путешествуют из страны в страну. Она проявила также большое любопытство к пчелам, о каковых я мало что мог ей рассказать. Я тоже задавал ей вопросы насчет фейри и о том, что станется со мной, но она отвечала лишь тем же словом, что и раньше: «Не бойся».

Мы проговорили, должно быть, несколько часов. Наконец она сказала: «Спасибо, Томас Соединитель. Сегодня ты сослужил великую службу делу Жизни, хотя твой мир, возможно, не узнает об этом еще много-много дюжин твоих лет. Теперь мы подадим тебе другой напиток, благодаря которому все, что произошло с тобой, покажется сном, который, проснувшись, помнишь смутно. Но перед тем как ты вернешься в свой мир, можешь попросить у меня один подарок, и если это в моих силах, я просьбу твою исполню. Я могу рассказать о том, где в окрестностях твоего городка спрятан богатый золотой клад. Или дам лекарство от любых болезней для тебя и твоих домочадцев. Или же наделю тебя бочонком меда, который прокормит твою семью и друзей до их смертного часа… Выбирай, Томас Соединитель».

«Леди, — сказал я ей в ответ, и слова золотыми каплями скатывались с моего языка. — Через две недели исполнится семнадцать лет с того часа, как я появился на свет. Моя возлюбленная покинула меня ради другого, а семье моей безразлично, жив я или умер. На всем белом свете, который я успел повидать, — а я побродил от Бервика до прекрасного города Данди, — я не видывал ничего красивее комнаты, где мы сейчас стоим, и не пробовал яства слаще ваших слов. Я прошу не давать мне напитка забвения, а дозволить остаться здесь, в стране Фейри, насыщаться вашими словами и узнать ваши обычаи».

«Хорошо сказано! — сообщил мне запах Королевы, и смех ее прозвенел, словно целое поле цветов. — Когда мне не с кем разговаривать, кроме детей моих, мне иногда кажется, что я говорю сама с собой. Если ты вправду хочешь путешествовать с нами, отдай свой нож управляющему моим двором. Мы скоро отправимся в путь, и тогда силы, что понесут нас вперед, вырвут твой нож из-за пояса твоего и отшвырнут прочь, так что он пронзит и плоть твою, и пол, на котором стоим, и фейри, что окажется на пути».