Евгений Прошкин - Слой Ноль

— Ты не спрашивал.

— Как я мог спрашивать, если ничего не знал?

— Как я могла рассказать, если не знала, что тебя это интересует?

— Забавный у нас разговор получается...

— Ты, помнится, жаловался, что работа на порностудии тебе не нравилась, — выразительно произнесла Людмила, запахивая халат. — Ну-ка отсядь от меня.

— Да что ты ерунду какую-то несешь?! — возмутился Мухин. — Очень надо к тебе заглядывать!.. Я что, ребенок? Чего я там не видел?

— Надеюсь, ничего... — Она поднялась и открыла дверь.

За дверью оказался Константин. Он удержал Людмилу и, шагнув внутрь, перевел взгляд на Виктора.

— Ну и чем вы тут занимались?

— Костя, не валяй дурака.

— Курили. Я же просил!.. Еще чем баловались?

— Угомонись, кретин, — сказал Мухин.

— А ты вообще заглохни, — процедил Константин.

— Че-его-о?!

— Пусти! — крикнула Люда. — Тесно тут втроем.

— А вдвоем не тесно было?

— Морду тебе разбить? — прошипел Виктор.

— Щас свою собирать будешь!

— Да пусти ты меня! — возмутилась Людмила.

— Стоять!!

— Эй... — раздалось в коридоре. — Дайте умыться, придурки.

В дверях появился Сапер — всклокоченный и опухший, как после недельного загула.

— Что не поделили? Женщину?

— Я ее не делю'!

— Я сама не делюсь!

— Ну-к выметайтесь, — подытожил Сапер. Скандал переместился на кухню — Виктор хотел было поучаствовать, но увидел, что Костя с Людой справляются и без него. Бестолково потоптавшись в коридоре, он ушел к себе в комнату и завалился на кровать.

Жить в этой банке предстояло еще целый месяц, и он не знал, выдержит ли. За первые сутки он уже поцапался с Константином, разочаровался в старом фашисте Немаляеве и возжелал жену ближнего. Хотя назвать Костю ближним было бы натяжкой и Людмила ему пока не жена, а все ж нехорошо...

Включив телевизор, Мухин попал на выпуск новостей, и ведущая сразу же заинтриговала его некой «сен-цией». Какие в субботу могут быть сенсации, Виктор не представлял, однако новости оставил.

— Российские ученые-химики разработали уникальную технологию переработки сырой нефти, не имеющую аналогов во всем мире, — объявила дикторша. — Изобретение позволяет существенно снизить затраты на производство бензина и других нефтепродуктов. Само же производство из экологически вредного превращается в безопасное.

Экран показал нефтяную вышку, потом длинную-предлинную трубу, потом танкер и черный прибрежный песок, похожий на взрыхленный асфальт. В песке ковырялась перепачканная мазутом птица.

— По оценке специалистов, данное ноу-хау опережает нынешнее развитие науки на десять-пятнадцать лет, — вещал голос за кадром. — Одна только продажа технологии за рубеж сулит... — ведущая споткнулась о непривычное слово, — сказочные прибыли. Детали пока держатся в секрете, но США и Франция уже выразили желание приобрести технологию. Некоторые эксперты полагают, что продажа ноу-хау позволит России сократить внешний долг на сорок-шестьдесят процентов. Переходим к другим новостям...

Виктор убрал громкость и рассеянно поиграл пультом.

— Порошочек...

Он все ждал упоминания фамилии Пущина, пока не сообразил, что в этом слое Пушин может играть на кларнете, летать в космос или обувать лохов на вокзале — и не иметь к химии ни малейшего отношения. Вероятно, так и было, иначе зачем Людмиле понадобилось соваться в тлеющий слой и получать от Ренатика пулю в сердце.

Мухин подложил руки под голову и мысленно приставил к стене резной письменный стол. По углам — два телефона: в Кремль и в Пентагон. Нет, еще третий — в ЦРУ. А друзьям звонить по мобильному... На стену он добавил шелковый флаг и фотографии в золотых рамках: Шустрофф и семья, Шустрофф и Римский Папа, Шустрофф играет в гольф. Загорелый, белозубый, прочитавший три страницы из Библии и пару новелл из студенческого альманаха. Уверенный, фатально успешный. Респектабельный: в носках за триста баксов и в кроссовках за полторы тысячи. Женщины плачут и возбуждаются. Мужчины тоже плачут и гордятся. Дети мечтают быть достойными... Анкл Шуст! Президент, не отдавший приказа бомбить Россию. Спасший мир. Подучивший в награду титул английского лорда, орден Дружбы народов и коробку сигар от Фиделя Кастро... Не сейчас, через месяц. Надо дождаться.

Глава 12

"Дорогая Красивая Девушка! Когда же ты закончишь свои конспекты ? Я давно все сделал и сижу только ради того, чтобы дождаться тебя. Мы вышли бы на улицу, и я бы сказал что-нибудь веселое. И мы бы познакомились и могли бы куда-нибудь сходить.

Кстати, меня зовут..."

Виктор оторвал взгляд от тетрадного листа. Впереди было два ряда школьных парт — коричневых, расшатанных, таких же, как та, за которой сидел он сам. За другими партами тоже сидели и что-то строчили. В окно било солнце, било и звало — в кино, за мороженым или просто погулять — все равно, лишь бы куда-нибудь, лишь бы отсюда. Возле окна теснились грубые фанерные шкафы, поделенные на квадратные секции — к каждой был привинчен алюминиевый кармашек с белой картонкой. Вроде такой: «А-Б». Или такой: «В-Г». Правее находились еще два ящика с одной только буквой "Г". На "Г" был Гоголь, а про него накропали столько, что Николай Василич проклял бы их всех, литературоведов поганых. Уж Виктор-то знал. Полдня проторчал тут с «Ревизором» — и десяти процентов не освоил. Хватит, обойдутся. Доклад нормальный получился.

Он погрыз ручку и зевнул. Полюбовался на пианино в Углу... Что за идиот притащил пианино в читальный зал? Мухин вообразил, как эту бандуру поднимали на третий этаж, и опять зевнул. Согнутые спины очкастых перхотных девиц вызывали у него отвращение и гасили даже его юное, не слишком притязательное либидо. Стоп, а юное-то почему?..

Виктор охнул — громко, на всю комнату. К нему обец нулись. Он закрыл глаза, потом открыл, пощупал себ< как неживого, и вновь охнул, но уже молча.

Ему было четырнадцать лет. Четырнадцать лет и два месяца, если это имеет какое-то значение... Да, пожалуй, что не имеет.

На нем была красная футболка с надписью по-русски «МЫ УЖЕ ИДЕМ» и странные джинсы с карманом прямо на ширинке. Впрочем, Виктора волновала не одежда, а тело. Его собственное тело, которое он не мог узнать.

С переходом в Суку он тоже потерял в возрасте — аж десять лет, но там была потеря небольшая. Тогда он не чувствовал разницы, а теперь... То, к чему он привык, отличалось от того, что он имел в данный момент, как соленый огурец от свежего. Да, сейчас он был свежий — невероятно бодрый, весь какой-то напружиненный, готовый в любую секунду вскочить, подпрыгнуть, побежать... Ведь он почти не курил. Так, только баловался. Пиво — ноль тридцать три, не более. Водки ни-ни, уж очень она невкусная, разве что винца стаканчик сухенького. И наркоты никакой еще не пробовал, сознание себе не расширял. И с женщинами тоже пока... В общем, много чего не успел попробовать. В четырнадцать-то лет...