Евгений Прошкин - Слой Ноль

— Не поинтересуюсь, — подтвердил Мухин. — Всего хорошего.

Он скорым шагом, почти бегом, покинул школу и направился к машине. Съемки проходили не в павильоне, а в реальных интерьерах и с реальной массовкой. Как пояснил режиссер на установочном собрании — «для фактуры». Виктор не возражал, получалось действительно славно. Дети не манерничали, не пережимали, многих героев, плюнув на результаты кастинга, взяли прямо «из жизни». Да хоть и этого мальчишку, Нуркина. Ему даже фамилию менять не стали. Все, что предлагал сценарист, казалось вымученно и фальшиво, а эта фамилия была настоящая, она была живая.

Когда Мухин подъехал к кафе, минутная стрелка на больших рекламных часах зашла далеко за цифру «12» и уверенно клонилась к шестерке.

— Прощен, — заранее отмахнулся Борис. — Что с вас взять, с богемы! А мы тут тебя обсуждаем, — добавил он лукаво.

— Кого же еще тебе обсуждать с моей женой? — Виктор чмокнул Люду и присел на свободный стул. — А-а! Вот как вы обсуждаете...

— С пристрастием, — медленно выговорил Борис, поднимая пластиковый стаканчик.

Мухин плеснул себе коньяка и взял с блюдца кружок лимона.

— Как твоя нога, Боря?

— Отлично. Уже танцую.

— Лишь бы не пел... Ну а вообще?

— Вообще — потихоньку. Думаю.

— Серьезно? И о чем?

— Да все о том же... А как дела у вас?

— У нас все нормально, — сказала Людмила.

— Когда женщина так отвечает, она обычно поглаживает себя по животу.

— Нет пока еще. Тоже думаем.

— Блин, неглупая у нас компания, — заметил Виктор, снова разливая. — Тут по ящику видел... Общественное движение какое-то организовалось. А-кэ-эм.

— Абсолютная Культурная Миссия, — произнесла Люда. — Хорошее название. Я же говорила, не пропадет.

— Так вот, я что-то сомневаюсь...

— А ты не сомневайся, — сказал Борис. — Петя, кто же еще. Собрал зверенышей малолетних, мозги им крутит... Да пусть!

— Пусть крутит, для мозгов это полезно. Только Петя же...

— Чистое совпадение, — отозвался Борис. — Петр ничего не помнит. Или не хочет.

— Может быть, и правильно... — Виктор не спеша выпил. — Я мимо улицы Возрождения часто проезжаю...

Борис лениво поболтал в руке стаканчик. Про это он знал и сам, но перебивать все-таки не стал.

— Заваливают, — продолжал Мухин. — Построили рядом целый бетонный заводик, днем и ночью льют и льют, льют и льют... Может, там опять что-то открылось? — хохотнул он, но, посмотрев на кислую физиономию Бориса, вздохнул. — Ну и мы тогда нальем...

— Ты ведь за рулем, Витя.

— У нас проблема, — пожаловалась Людмила. — Его узнавать начали.

— Так это же здорово!

— Ох... — Мухин улыбнулся. — Менты на дороге — здорово, а все остальные — не очень. Главное, они во мне видят не меня, а роли. Вот, говорят, то, что ты заложников спас, — это ты герой. А что пенсионерке репу расколол — гнида. Как дети, ей-богу... О, еще же новость есть. Костик женится!

— На ком?

— На ней. На моей бывшей. Или на своей бывшей...

— Каким макаром они сошлись? — удивился Борис.

— Это я их с Настей познакомил, просто ради прикола. А они, дураки, жениться решили... Давай!

— Ребят... — молвила Люда. — Мы чокаться когда-нибудь начнем?

— Начнем. — Борис поджал губы. — Когда первый ящик закончится. Мы его Саперу обещали, так что это не наш коньяк... Ладно. За бессмертную душу...

Мухин замер с поднятым стаканом.

— Это в каком смысле?

— В метафизическом, Витя.

— В метафизическом — можно, — кивнул Мухин.

—А все-таки... — Борис прожевал лимон и сразу налил еще. — Почему потомством не обзаводитесь? Кто в старости грелку подаст? Кто утку вынесет?

— Кто табуретку из-под ног выбьет... — добавил Мухин. — Нет пока уверенности...

— В завтрашнем дне, что ли? Тебя же на улице узнают!

— Не в завтрашнем, Боря... — Он достал сигарету и бросил на стол мятую пачку «Captain Black». — В сегодняшнем. Понимаешь? Ты ведь об этом думаешь, правда? И мы думаем.

— И что надумали? — поинтересовался Борис. Людмила молча покачала головой.

— Я тоже, — сказал он после паузы.

Виктор прикурил и закинул локоть на спинку стула. Столик стоял в самом углу, люди приходили и уходили, садились и вскакивали, встречались, ругались, флиртовали и затягивали нетрезвые песни, все — где-то в стороне. Совсем близко, на этом же пятачке у Охотного Ряда, но в действительности — так далеко, что как будто и не здесь.

Две девушки, смотревшие на него уже несколько минут, наконец-то отважились помахать ручками. Мухин отвернулся.

— Знаешь, Боря, что меня угнетает... — неожиданно сказал он.

—Ну?

— Я боюсь, что у нас были и другие варианты. Хуже, лучше — дело даже не в этом. Они были... Так мне кажется.

Борис пожал плечами.

— А знаешь, что меня угнетает еще сильней?

— Ну...

— То, что я ничего не желаю менять. То есть не могу. Но если б и мог — не стал бы.

— Это старость, Витя.

— Ага... Грелка, утка, табуретка... — усмехнулся Мухин.

— Ты не сходишь за соком? — спросила Люда. — Ладно, я сама...

Борис взял бутылку и, дождавшись, когда Людмила уйдет, налил по полному стакану.

— А сказать теперь, что угнетает меня? — произнес он, наклоняясь к столу.

— Не надо.

— Я скажу. Ты... когда ты был внизу... ты действительно что-то видел. Тебя отсюда чуть не выдавило. Куда? Если там нас нет...

— Нет, — уверенно заявил Мухин.

— Так куда же?

— Не знаю.

— Врешь.

Виктору на глаза вдруг попалась узкая перетяжка, белым парусом раздувавшаяся посреди улицы.

Выбери свою...

Третье слово скрывалось за углом — чтобы его прочитать, нужно было встать и сделать шаг в сторону.

Мухин сидел, терзая зубами истлевшую сигарету. Вставать не хотелось. И читать третье слово — тоже. И тем более — что-то выбирать.

— Я хочу остаться, Боря. Остаться где-нибудь навсегда. Я хочу определенности.

— Полная определенность бывает только на кладбище.

Виктор залпом выпил и взял с блюдца последнюю дольку лимона.

— Ты слишком высокого мнения об этом мире.