Александр Мееров - Сиреневый Кристалл

— Ну, а Николай Николаевич? Он-то что же?

— Иван Александрович, так ведь у Шираста в руках взрыватель. Мы с Александром Ивановичем было к нему, а он говорит: «Не подходи — взорву!» Николай Николаевич тогда и распорядились удалить всех с плота. Боялись, видать, как бы этот шалый и с людьми не рванул. С него станется!

— Ну, ну, Борис, не забывайся. А баржи? Баржи-то как? Оборудование?

— Николай Николаевич приказали отбуксировать.

От коляски к катеру Вудрум бежал, не отставая от Шорпачева, забыв про свои пятьдесят два года. Такого паутоанцы еще не видели. Они привыкли к тому, что европейцы метрополии не идут, а шествуют, не говорят, а изрекают и уж никогда, конечно, не бегают.

Катер шел к островку на предельной скорости. Вот уже видна мрачная оголенная вершина острова — Себарао, вскоре в бинокль можно будет увидеть, что делается у подошвы горы, у берега, близ которого стоят баржи экспедиции. Но поздно. Еще не показалась белая полоска прибоя, а Вудрум и Шорпачев увидели гигантский столб воды, выброшенный над тем местом, где еще утром велись работы экспедиции.

Взрыв в лагуне взбудоражил Макими, отвлек в какой-то мере внимание паутоанцев от истории, связанной с похоронами Преойто. А история эта была довольно загадочной. Утром в понедельник, когда толпы людей стали стекаться к домику Преойто, было объявлено, что он, согласно его последней воле, похоронен на скалистом безлюдном островке Биу, в самой дальней, восточной части архипелага. Как и когда это произошло — осталось невыясненным. Возбуждение толпы было огромным, но никто не знал, что предпринять. Взрыв у берегов Себату усилил растерянность. В толпе начали сновать какие-то люди, распространяя слухи о гибели дерзких ученых, посягавших на паутоанскую святыню. Кто-то уже говорил, что находящийся в Буатоо обломок статуи Небесного Гостя шевелится и начинает расти. Многие поспешили к храму, многие устремились в порт. Словом, замешательство было изрядным и усиливалось тем, что еще ночью были арестованы наиболее активные, преданные Преойто паутоанцы.

…Вудрум нашел Шираста в экспедиционном поселке. Едва владея собой, он закричал:

— Кто дал вам право, господин Шираст, бесчинствовать?!

— Присядьте, профессор. Вот стаканчик холодного аполлинариса, и давайте поговорим рассудительно, спокойно.

— Не паясничайте, господин хороший, я еще раз вас спрашиваю: какое вы имели право самолично, не сообразуясь ни с моим мнением, ни с мнением прочих членов экспедиции, варварски загубить дело, на которое нами уже потрачено столько усилий? Что все это значит, наконец? — Вудрум все же сел и залпом выпил искристый, чуть запотевший стакан минеральной воды.

— Иван Александрович, я ведь предупреждал вас. Я ставил вас в известность о том, что подводные раскопки необходимо прекратить, но вы не посчитались с нашими требованиями и настаивали на продолжении работы.

— Мы получили на них разрешение губернатора.

— О, с тех пор многое изменилось. И в этих изменениях немаловажную роль сыграл ваш неосмотрительный поступок. Вы меня простите, профессор, но нельзя же в наше время вмешиваться в дела политические, не учитывая, к чему это может привести.

— Вы отлично знаете, что я ни в какие политические дела не вмешивался.

— А ваш дар храму Буатоо? Он-то и сыграл в политике Паутоо немаловажную роль. Вы ведь знаете, что в народе давно стала угасать вера в Небесного Гостя и жреческая партия влачила довольно жалкое существование. Теперь, обретя «святыню», она воспрянула духом. Со всех сторон архипелага к храму Буатоо начали стекаться тысячи паутоанцев. Но самое неприятное заключается в том, что жреческая партия, сама по себе слабая, объединилась с национальной партией, а та, пользуясь этим, стремится приобрести влияние на народ, возглавить его борьбу с властями колонии, чего, само собой понятно, метрополия допустить не может. Мы живем в реальном мире, и, поверьте, как ни увлекает меня перспектива заняться историческими изысканиями, я всегда должен считаться с тем, что происходит в окружающей нас действительности. Вот и теперь, вместо того чтобы отдаться дорогому мне делу, я обязан был улаживать вызванный вами конфликт.

— Ах, вот вы как поворачиваете! Значит, по вашему разумению, я во всем и виноват?

— Хотели вы этого, профессор, или нет, но вы способствовали усилению на Паутоо революционного брожения.

— Ерунда какая-то.

— Вовсе нет. Это жизнь. Согласитесь, религия — это всегда политика. Вот политика — это уже не всегда религия. Жрецы на Паутоо, кому бы они ни поклонялись, могут существовать и усиливать свое влияние только в том случае, если они будут опорой колониальных властей. Сейчас они все больше и больше уходят из-под контроля метрополии. Вот потому и нельзя было допускать, чтобы продолжались раскопки храма. Теперь уже найдены такие реликвии, как ветка из священной рощи, рука Лавумы. Фанатики, подогреваемые националистами, потребуют их, ведь о находках уже знают. Что прикажете делать тогда?

— Отдать, конечно.

— О, нет, дорогой профессор! Это не так просто. Отдать реликвию — это значит усилить мощь паутоанского движения, не отдать — это может послужить поводом к всеобщему подъему колонии против метрополии. Храм Буатоо надлежит держать в руках. Кто владеет храмом, тот владеет сейчас огромной силой.

— Ваши соображения, может быть, и верны, но они меня не интересуют. Я занимаюсь своим делом и не намерен ввязываться в ваши дела. Я считаю себя свободным от обязательств, данных Гуну Ченснеппу.

— Вот как?!

— Разумеется. Вы, его полномочный представитель, первым нарушили договоренность, прекратив раскопки без согласования со мной.

— Я же объяснил вам причины…

— А мне это безразлично. Договариваясь с Ченснеппом, мы не рассматривали вопрос, сообразуясь с политической ситуацией на Паутоо. Не так ли?

— Совершенно верно, профессор, но поймите мое положение; я обязан соблюдать интересы Ченснеппа и вместе с тем я не могу отказаться от возможности вести с вами работу. Я получил от вас так много. Сделанные вами открытия, перспектива опубликования совершенно неизвестных науке данных о силициевом Веке Созидания на Паутоо — ведь это…

— Это все, видимо, вас интересует меньше, чем доходы, получаемые с Паутоо как Ченснеппом, так и вами. Ведь вашим батюшкой, если не ошибаюсь, немало средств вложено в здешние плантации.

— Я не делаю из этого секрета. Отец мой — состоятельный человек, это и дает мне возможность заниматься интересующей меня областью науки. Ведь и вам, господин профессор, потребовались немалые средства, чтобы осуществить свои планы. Ведь и вы столкнулись с необходимостью прибегнуть к финансистам.