Александр Житинский - Полдень, XXI век, 2009 № 02

— Ты? — обрадовался князь, увидев упавшего ему в ноги племянника.

— Я, — вынужден был признать Хитрожоп.

Хитрожопова мать была из племени недомерков, которых за людей не считали. То, что Жуткослав её обрюхатил, было большим скандалом. Даже простые мужики на укорот их не покушались, брезговали, но Жуткославу было всё равно, он оприходывовал и коров, и овец, и ослов. Только от ослов дети у него не задавались, а тут родился, и даже полноценный. Жуткослав ребёнка признал, хоть и как незаконнорожденного. Краснославна была уверена, что если парень и умрёт, никто плакать не будет.

Дело было сделано. Вскоре коротышка и Хрустомудр уже пили чудодейственное средство. Князь из большого ковша, племянник из маленького кубка.

Лабирцам легко удалось убедить собравшихся, что на время действия лекарства им лучше покинуть опочивальню. Остаться хотел лишь Жуткослав, но князь так свирепо посмотрел на него, что и Жуткославу стало жутко, и вышел он одним из первых.

Краснославна за мужа переживала, поэтому не ушла на женскую половину, а устроилась за стенкой, кликнула девок с пряжей и стала ждать.

Оказалось, что ждать недолго. Сначала раздался громогласный рык её мужа, затем — стон Хитрожопа, потом снова рык и снова стон. Вскоре звуки стали более разнообразные, то как дождь, стучащий по крытой дранкой крыше, то как звук лопающейся кожи и похожий на хлопанье ставень, то как мычание ведомых на убой коров, то как бурление воды в котле, то как звук водопада…

Краснославна гордо вскинула голову. Всё же муж её — настоящий вождь, даже по-большому ходит громогласно, как дракон! Не то что тщедушный Хитрожоп, который и бекает как овечка, и стонет тоненько, и гадит помалу.

Хитрожоп лежал на сене возле конюшни, дышал полной грудью и чувствовал себя заново родившимся. Нелегко оказалось быть соратником вождя в деле борьбы с Нервом. Его и так полоскало не меньше князя, а от устроенной вони стало полоскать ещё пуще. Казалось, что он наизнанку выворачивается, так было дурно. После перенесенных страданий саднило горло, болели мышцы живота и разные другие мышцы. Одно радовало — все ужасы лечения позади.

Хитрожоп вдохнул аромат сена и конских яблок, приподнялся, любуясь на то, какую красивую виселицу мастерят у колодца. Брёвна были выбраны ровные, чистые, без единой червоточинки, тесали их гладенько, помост делали добротный, верёвки вешали новехонькие, даже чурбачки приволокли ладные, словно специально подобранные по размеру.

Как только всё было закончено, на крыльцо высыпали бояре, вышел, пошатываясь, Хрустомудр. Лабиран вели с заднего двора. Растерявшие весь свой гонор подлецы лекари так и норовили упасть на колени, но дружинники цепко держали их под связанные руки, пинками направляли к помосту. Площадь быстро запрудилась народом, Хитрожоп тоже встал, пролез поближе, не собираясь упускать ни мгновения столь редкого при их добрейшем князе зрелища.

Оказалось, что не все жаждали победы добра и справедливости! Княгиня чуть не в ноги мужу кинулась, призывая одуматься. Дескать, лабирцы не простят казни направленных к ним лекарей, объявят войну.

— Уйди, женщина! — взвыл, хватаясь за щёку, ещё зелёный от пережитого Хрустомудр. — Пусть хоть три войны нам объявят, я всё равно повешу ублюдков! А если лабирцы придут, то и им не поздоровится, живьём всех в землю закопаем, воронью скормим!!! Верно говорю?

— Верно! Верно! — закричали вокруг дружинники. Закричал и Хитрожоп, поддерживая справедливые мысли князя.

Казнь свершилась как-то уж слишком буднично, быстро. Махнул князь рукой, выбили из-под лабирцев чурбачки, те чуть подрыгали ногами да и сдохли. Ни хрипов особых, ни пены, и даже языки толком не вывалились. Хлипкий народ, эти аниране, тонкошеий.

Разочарованные горожане уже начали расходиться, но тут застучали копыта, и во двор въехали дружинники, а с ними — волосатый, но безбородый старикан с похожим на увядшую брюкву лицом. Пёстрый плащ не скрывал того, что он с головы до ног был увешан различными амулетами и магическими штуковинами. Тут и головки мака, и связки сушёных мухоморов, крылья летучих мышей вперемешку с сушёными жабами, черепами, крысами и пауками, пучки конопли и полыни, ногти и когти, перья и бусы, гвозди и монеты, бутылочки и кошелёчки и ещё много чего странного и удивительного, такого, что стоящий рядом Жуткослав досадливо крякнул. Да уж, его засушенные членики и рядом не стояли!

Хитрожоп сразу признал в приезжем летборгского знахаря. Насколько сами летборгцы одевались бедно и строго, настолько их знахари любили роскошь и красоту. А этот, верно, при самом магистре стоит, раз так разряжен великолепно! Вот только грязные они, знахари эти. Волосы спутанные, слипшиеся, все увешанные какими-то бурыми комочками… и пахнет он… Словно в отхожем месте спал.

Народ почтительно расступался перед знахарем, нашлись и те, кто предупредительно придержал стремя, помогая старику спуститься. Кланялись ему чуть не до земли, даром что не князь, встречали радушно, бояре прям-таки мёд источали в своих улыбках, когда вели его до князя, мимо виселицы.

— Радость-то какая! — говорила в толпе женщина своей соседке.

— Думаешь, излечит князя?

— Думаю, не излечит.

— А чего же радость-то?

— Разуй глаза! Вишь, какой старик значительный? Тут простой виселицей не обойдётся! Наверняка дыба будет!!!

Краснославна смотреть на казнь лекарей не стала, ушла в терем, поплакала в подушку, сетуя на несправедливость судьбы, лишающей её сердечного наслаждения от общения с людьми изящными во всех отношениях. «Дикарь! — возмущённо подумала он про мужа, — совсем со своим Нервом с панталыку сбился!» Впрочем, восторженные крики во дворе вскоре заставили её вытереть слёзы и выглянуть в оконце. Может, Хрустомудр передумал анирцев вешать?

Да нет, лекари висели, как положено, ещё покачиваясь под перекладиной. Зато во дворе появились новые люди, и это, судя по всему, были летборгцы. Княгине вовсе не хотелось их встречать, но надо, летборгцы обидчивы, а за обиду привыкли войной отплачивать.

Обновив румяна и белила, Краснославна поспешила в опочивальню. Бояре уже были там, смотрели, как шустрый летборгский знахарь пускает их князю кровь. Жуткослав даже облизывался, наблюдая за тонкой струйкой, стекающей в подставленную медную чашу. Вообще, пускание крови и в летборгских, и в итарских, и в древенских землях считалось самым лучшим средством при всех болезнях. «Вот пустили бы анирцы Хрустомудру кровь, глядишь и не болтались бы сейчас на перекладине», — подумала Краснославна, присаживаясь в изголовье беспокойно стонущего мужа. Однако время шло, кровь текла, а княжеские зубы не успокаивались. Да и бояре стали роптать, видя, как бледнеет князь.