В Никольский - Через тысячу лет

Несмотря, однако, на эту предосторожность, ослепительно яркие лучи солнца, неожиданно быстро вышедшего из-за темного края закрывавшей его земли, залили всю каюту невыносимо ярким сиянием. Глаза с трудом привыкли к этому морю огня. Там, где-то в глубине, не знаю даже как сказать: над нами или у наших ног — медленно выступала из мрака наша Земля. Узкий освещенный серп делался все шире и ярче — расплывчатый край ночной тени сползал с Индии, — вот уже, как на географическом глобусе, открылась Европа, показались знакомые контуры Африки, полированным выпуклым зеркалом засверкала зеленоватая гладь океанов. Снежные шапки полюсов были закрыты сплошной облачной пеленой. Она же вуалировала очертания обеих Америк.

Человек создал новое небесное тело!

Было странно и жутко глядеть на эту живую рельефную картину. Не верилось, что ее отделяет от нас целая бездна… Но что это? Я вглядываюсь пристальнее и хватаюсь за бинокль. Да, — знакомые очертания Европы потерпели коренное изменение. Берега Бельгии и Голландии далеко вдаются теперь в Немецкое море, а от берегов Испании через Азорские острова тянется широкая ровная лента суши. В Сердце Сахары смутно поблескивает обширное море, и ослепительным светом горят какие-то квадратные участки пустыни. Феру и Рени снова пришлось дать мне целый ворох объяснений тому, что я увидел.

— Сильно возросшему населению земли, — сказал Рени, — давно уже стало тесно в прежних границах ее материков, и с XXV века, по примеру маленькой Голландии, у моря начинают отвоевывать все большие и большие пространства земли. Сейчас почти половина моря, к западу от Голландии, ограждена гигантскими насыпями и осушена, дав приют сотням миллионов людей. Там, где такие ограждения были невозможны, — прибегли к устройству искусственных островных поселений, вроде тех, которые были когда-то в Китае, на его полноводных реках. Только эти плавучие острова, которые ты видишь в Атлантическом океане и на побережье западной Африки, обладают площадью в сотни тысяч квадратных километров, связав непрерывной цепью материки Америки и Европы. Там же, около этих островов находятся наши океанские волновые электроцентрали, рассылающие без проводов мощные потоки лучистой энергии. Пустыни Сахары давно уже превращены в цветущую страну, после того как удалось прокопать каналы и залить водами океана часть ее сыпучих песков. Ты спрашиваешь, что это за блестящие квадраты? Это наши главные солнечные электрические станции, вырабатывающие миллиарды лошадиных сил и снабжающие своей энергией часть Европы и весь континент Африки. Такие же солнечные станции, только меньших размеров, работают в пустынях Азии и Сев. — Американской засушливой зоне.

Масштаб живой географической карты тем временем делался все крупнее — мы быстро приближались к Земле, тормозя наше падение взрывами в моторах. Вот мы уже опять над Атлантическим океаном, и по глухому рокоту чувствуется, что мы входим в верхние слои атмосферы. Еще несколько томительных минут, потребовавших от нашего капитана самого напряженного внимания, и под нами уже бегут клочки облаков, мелькает зелень деревьев, тянутся белые нити дорог…

Вот снова смелые очертания башен, связанных кружевом воздушных мостов. Лазурь прудов и озер, изумруды садов, — жемчуга куполов и колонн, — пестрая мозаика из камня, цветов и металла.

Механополис — город Мира под нами…

Нас ждали. На аэропристань к нам вышел навстречу сам профессор Антей, только что прибывший сюда из Европы. Завтра должно было состояться торжественное заседание Центрального Совета, которому нас хотели представить. В понятном волнении ждал я того часа, когда мне придется взглянуть в глаза нового человечества, олицетворенного в этом собрании.

И этот день наступил.

Профессор Фарбенмейстер, я, Рея и Фер в сопровождении старого Антея с утра заняли назначенные нам места: в огромном мраморном амфитеатре, окруженном легкой дорической колоннадой. Величественное здание собраний Совета было все целиком, насколько это позволяли его размеры, выдержано в строгом античном стиле. Только гигантский круглый купол, смело перекрывавший все пространство амфитеатра, напоминал о другой эпохе, сумевшей воздвигнуть это колоссальное здание.

Места медленно наполнялись оживленной и яркой толпой. Впрочем, эта была не та толпа, какую я знавал в свое время, — шумливая, вздорная, безликая масса людей. Люди, которые входили туда и рассаживались по мраморным скамьям, были детьми Нового Мира, представителями новой, прекрасной и разумной человеческой расы. Нет не толпу, а именно человечество видел я перед собой, под этим сияющим куполом…

Но вот — амфитеатр весь заполнен. Море голов, целая гамма цветных одеяний и блестящих металлических кирас. Движение руки председателя — величавого патриарха с длинной седой бородой, и в зале воцаряется тишина. Краткая вступительная речь, слышимая в каждом углу при помощи сотен скрытых повсюду микрофонов и усилителей. Сосредоточенное молчание. Затем весь амфитеатр встает как один человек, свет в зале меркнет и откуда-то, точно из глубины земли, слышится незабываемая мелодия гимна Нового Человечества… Мощные звуки невидимого органа вливаются в согласное пение тысяч молодых голосов. Весь низ амфитеатра теперь в полумраке. Звуки ширятся, — им уже тесно под этими сводами, они бьются об эту преграду, зажигают ее своими вибрациями — в центре купола вспыхивает яркое разливающееся во все-стороны пламя. Поет толпа, поют стены, поют колонны, поют камни и сталь, — весь мир, кажется, охвачен огненным напевом Победы и Радости…

Не стыжусь сказать — я плакал… Отчего, не знаю и сам.

Рея тесно прижалась ко мне — я заглянул в ее глаза — они тоже полны были слез…

Никогда, никогда не забыть мне этих мгновений!..

Последний могучий аккорд, от которого, кажется, раздадутся циклопические стены амфитеатра и… тишина. Новая речь Председателя… Доклады… На кафедре профессор Антей. Движение среди слушателей. Вот и наш черед. Неуверенной походкой по каменным ступеням кафедры поднимается мой друг — профессор Фарбенмейстер. Он еще немного путается в длинных складках своего плаща, но это уже не та иссохшая книжная мумия, печальный представитель XX века. Профессор оборачивается и приглашает меня за собою.

Я чувствую рукопожатие Реи, поднимаюсь, как в полусне, и становлюсь рядом с моим спутником. Движение в зале усиливается, но тотчас же стихает, когда профессор Фарбенмейстер начинает свое приветствие. Я плохо его понимаю — необъяснимое волнение сжимает мне горло, туманит глаза. Наконец, профессор кончает. В зале снова слышен глухой гул голосов и тысячи рук поднимаются, приветствуя в свою очередь нас, пришельцев из далеких веков…