Контраходцы (ЛП) - Дамасио Ален

— Все равно остается уйма подозрений, Пьетро! Например, вспомни двадцать восьмую: ловушка в деревне, потом четыре нападения за неделю, следом боец-защитник отравляется из источника. И последняя атака. Мы так и не разыскали походных дневников уничтоженных орд. Так что никак об этом не узнать, по определению.

— Что тебя насторожило в его поведении?

— Пока мы разговаривали, Караколь засыпал нас крыльчатками, дротиками — целой тучей летающих безделушек. Спереди, сзади, сбоку. Я сумела увернуться только от немногих. Он уклонился от всего, не выпуская стакана из руки. Не смогу тебе объяснить, как. У него очень быстрые движения, крохотные смещения: торса, шеи, развороты плеч. Полушаги. Я такого никогда не видела.

— Он те безделушки не ловил?

— Некоторые. И бросал обратно.

π Ороши замолчала. Ее била заметная дрожь. С ее шапочки разбрасывались отблесками два серебряных флюгерка.

— И?

— И мне редко приходилось видеть, чтобы кто-то что-то метал с такой безучастностью. Как хлыстом щелкнул. Ни раздраженности в его жесте, ни сосредоточенности, просто... Просто сухой бросок. Очень-очень бесстрастный.

— Он в кого-то целился?

— В Караколя. И попадал...

— Ветры с неба... Это очень плохой знак. Ты предупредила Эрга?

— Эрг заметил его, как только мы сели на корабль. Он говорит, что ему знакомо лицо. Позже Фирост предложил Силену немного выпить, и продолжил болтать с ним об Эрге. Но на этот раз вовсю фантазируя… И Эрг готовится. Он считает: во-первых, Силен действительно Гончая; во-вторых, он, как и сам Эрг, мог обучаться в Кер Дербан. Но от Прагмы.

— Это был бы самый скверный вариант.

— Это и есть самый скверный вариант, друзья.

x У меня сердце перебой дало на целых четыре секунды, пока я точно не признала голос, поскольку говоривший показался не сразу: конечно, это Эрг. Он остановился в метре от нас, замаскировавшись в высокой траве, и приглядывал за нашим разговором. Эрг оставался невидимым и помалкивал, а затем просто выставил свою прическу гребнем, запавшие глаза и крючковатый нос, чтобы нас успокоить. Потом он скрылся вновь, неразличимый во тьме.

— Что ты посоветуешь делать, Эрг?

— Ничего. Ждать, когда он даст знать о себе.

∂ Бестолковый с самого начала оркестр, пик крикливейшего фреольского модерна, прибыл под пуканье фанфар — можно сказать, в качестве извинений за задержку. Ансамбль явился с гелитромбонами, контрабассинами, аккордеолами и арфами, и все это при поддержке то и дело фальшивящего эолова органа, который водрузили в центре танцпола, с его колоннами пятиметровых труб. При этом амбушюры органа регулярно затыкало тряпками окружающих фреолов, и они норовили от натуги разорваться, что, конечно же, отражалось в получающейся какофонии. Мне предложили, наполовину из любопытства, наполовину из подначки, добавить возможности моей свистелки к шурум-буруму их беспорядочной музычки, и, к огромному собственному удивлению, я согласился. Тогда меня подвесили на плетеном сиденье к воздушному шару в нескольких метрах над органом, где ветер был ровнее. Я с удовольствием царил над вечеринкой, выше буйства танцоров, выше беспрестанно швыряемых бумерангов и вина, льющегося с неба на головы, — короче говоря, выше доброй доли того, что на этих, в сущности, веселых вечерях, несколько раздражает. Добавьте к этому то, что меня снабдили хмельным и что в моменты относительного затишья мне разрешили заводить долгое свистящее соло, которое я разнообразил, манипулируя моим самшитовым конусом, нагоняя на танцпол меланхолию (а сам получая удовольствие). После пяти или шести танцев коммодор потребовал тишины.

— Дамы и господа, монсеньеры Орды, прошу всеобщего внимания! Наконец закончена подготовка к тому, о чем я объявлял вам в начале вечеринки. Мы собираемся начинать знаменитую игру с факелами!

Фреолы громко и нестройно радостно вопят, и стихают.

— Напомню вкратце правила для наших друзей из Орды. Вокруг танцпола расставлено около сорока фонарей, к которым мы незаметно добавим три факела. Вы узнаете их по синему пламени. Сигнал подаст свистком наш почетный музыкант Боскаво Силамфр. По этому сигналу самые быстрые из вас могут схватить факел и передать любому по своему выбору — тому, кому он или она хочет изъявить свою пламенную страсть! У счастливого избранника есть две возможности: либо он передает факел кому-нибудь другому, либо он возвращает его тому, кто его выбрал, а тогда...

Сборище разражается аппетитным «аааааххххх».

— Тогда пара, которая нашла друг друга, подобрана! Ее сопровождают на самый верх, в двадцати метрах над пустотой, в одно из наших трех летающих гнезд, оснащенных по такому случаю пушистым матрасом, новыми свежими простынями и балдахином с бархатными занавесками, который охранит их нежный интим!

) Я вместе с остальными задрал голову и заметил, что команда моряков установила поодаль друг от друга три маленьких розовых воздушных шара, под которыми подвесили кровати с балдахинами, защищенные просторными плетеными люльками. Система крыльев и клапанов стабилизировала ансамбль, и заодно облегчала подъем, вдобавок экономными средствами, что красноречиво говорило о компетентности фреольских аэромастеров. Только что присоединившаяся ко мне Ороши, как эксперт, их оценила.

— Игра заканчивается, когда сформируются три пары! Не выдавайте себя в первый же миг! Будьте терпеливыми и великодушными игроками, пускайте факела по кругу, забавляйтесь, благородные ордынцы! Вы быстро поймете, что этот флирт может оказаться гораздо тоньше, чем выглядит...

¿’ Игра с факелами, черт возьми! Как я мог запамятовать? Трубадур, трубадур, неужели ты забыл вынуть память из кармана? Вот поверьте, главное – взять первый факел, потому что тогда – тогда что? Тогда будет так, словно это сам огонь все вам дает, настолько, что, да? что он вас самого теперь объявляет собственным пламенем, и это — это-это-это — это история любви, да что там, это история души, которая не гаснет — потому что тогда с каждым вновь зажегшимся огнем вы чувствуете себя любимым, и не случайно это, первый факел происходит от самого огня, запомните вы, впрочем, я вам покажу...

∫ Я бы, например, занял местечко вплотную к факелу (на краю танцпола), и с неистовством молодых фреолов-задир... Я бы подталкивал и расталкивал (легонько), карауля первое движение Силамфра... Я бы в нужный момент прыгнул, снеся (взмахом лапы) факел с опоры под изумленные возгласы. И я бы подошел к Кориолис (без смущения, без попыток играть в утонченность, вплотную), чтобы его ей передать. Первым. Тогда она бы покраснела под свист, ожидая реакции кривляк вокруг, она бы смотрела на потрескивающее, трепещущее под порывами пламя, потом она вернула бы его мне (попросту), оборвав длинную цепочку, которой дожидались другие, бесконечный круговорот надежд. И толпа, может быть, нас бы освистала или захлопала (как выйдет). Но все взглянули бы туда, где облакуны, и увидели, как спускается за нами эскорт на белых парапланах, чтобы унести нас...

Ладно. Вышло не совсем так. Караколь сговорился с Силамфром. Он прыгнул прежде (на волосок) сигнала, прямо посреди фреольской толчеи. Он взял первый факел. Матросы ухватили два других.

) Караколь, да будет всем известно, был, будет и остается Караколем, иными словами — он в корне непредсказуем. То, что он выхватил — разумеется, жульнически, — первый факел прямо из-под носа и свежей щетины моряков, что потом он театрально шатался среди толпы, держа факел как саблю, опрокидывал в себя спиртное из склянок и выдувал его обратно облаками пламени — все это не выходило за пределы того, чего я мог бы ожидать; но уж точно не то, что он сделал дальше, я хочу сказать — с факелом. В конце концов я стал втайне развлекаться, пытаясь прикинуть, что он собирается делать, зная, до чего его раздражает угадываемое, претит несложный или предсказуемый фарс, а еще — насколько эта взыскательность, столь редкая даже среди самых гораздых трубадуров, сделала его подлинным творцом, ходячим произведением искусства в движении, то есть не его самого — в смысле его тело и душу, но этот хаотически множащийся ансамбль импровизированных действий, жестов или неожиданных коленец, которые сделали его таким раз и навсегда дорогим моему сердцу, и таким исключительно живым.