Яцек Дукай - Лёд

— Ну, ну, ну, — засопел Кужменьцев и мощно чихнул.

Биттан фон Азенхофф глядел над прижатым к губам батистом, не слишком элегантно вытянувшись под мрачным портретом. Я-оно только хлопало глазами. Камердинер ожидал в четверть-поклоне. Выхода не было, отправилось станцевать с дочкой генерал-губернатора.

Сотни людей в гигантской зале, огни, играющие радугами на телах, тканях, драгоценностях, вместо стен — звездный горизонт ночной Сибири; вместо пола — заснеженная земля Сибири, воздух, мерцающий тысячекратными отблесками красоты; а она, посреди всего этого — самая красивая, красавица в лилейно-золотистой белой кипени среди других красавиц еп grandes toilettes[334], глядящие огромными глазами, не дыша, в неожиданной тишине — когда подошло, поклонилось и попросило mademoiselle Шульц на танец.

Все громко вздохнули. Она же присела в книксене, принимая поданную руку, перчатка к перчатке. Захлопали веера. Музыканты издали первые такты мелодии, только я-оно понятия не имело, что это за танец, как под него двигаться. Вывело графинюшку на средину неба. Шелест платья с его нижними юбками, кружевами, взбитыми в весеннее облачко — кружил голову. Все глядели. Пот тек ручейком по голому черепу, посреди лба и вдоль носа. Девушка одарила жадной, капризной улыбкой. Сглотнуло слюну. Все смотрели.

— La Fils du Gel[335], — шепнула она.

— La Fille de I'Hiver[336].

Начался танец — танцевало.

— А вы вовсе даже и не холодный.

— Вам, мадемуазель, так лишь кажется. Я уже вас заморозил.

— Что?

— Сказки, mademoiselle, сказки; не надо в них верить.

— Похищаете людей в Лед, направляете их на Дороги Мамонтов, на лютах ездите.

— Когда пробьет полночь, вы проснетесь, вмерзшая в байкальскую льдину.

— Вы шутите!

— Вот, станцевали с Сыном Мороза, и все пропало.

Танцевало.

— Вы же ничего не сделаете плохого папе?

— Я? Господину графу?

— Не делайте ему ничего плохого, я вас прошу.

— Да что вы! Револьвер был не для него. У меня есть враги.

— Ах! Но ведь не папа!

— Ваш папа ко мне весьма даже милостив.

Танцевало.

— Почему вы закрываете глаза?

— Оказывается, я боюсь высоты.

— Тогда, зачем глядеть вниз?

— Чтобы не оттоптать ваши ножки.

— Так с закрытыми глазами — оно ведь даже труднее.

— Что я могу сказать, у меня все в голове кружится, когда с вами танцую.

— Какой вы забавный!

Танцевало.

— Ведь вы уже обручились, правда?

— Это так, папа наговорился, обцеловали нас тетушки, кузины, вы бы видели…! Вы не видели?

— И ваш жених не будет на меня злиться?

— Будет!

— Ой! Мне нужно бежать?

— Вы не убежите.

— Нет?

— Нет.

— Откуда вы знаете подобные вещи?

— Вы злитесь на Аннушку?

— А вы любите играть в бильярд людскими характерами, так? Воистину, Дочка Зимы!

— Вы сердитесь…

— Ведь вы же не знаете другого мира, других людей! Магнит к магниту, вода на огонь, холерик на сангвиника, страх на страх, гордыня на зависть…

— А Павел Нестерович на Сына Мороза…

— Да, погляжу, вы развлекаетесь жестоко!

— Но вы же ничего плохого Павлику не сделаете, я вас прошу.

— Все на нас глядят. Это вы заранее всем раззвонили!

— Сот те vous l'avez dit vous-meme, monseur: le Fils du Gel et la Filie de I'Hiver…

— Excusez-moi.[337]

Я-оно вырвалось. Пролавировав между танцующими, прошло за колоннаду и в боковую комнату, где плюхнулось на табурет. Мышцы ног все еще дрожали. Услужливый лакей пододвинул поднос. Заглотнуло целый стакан какого-то жгучего напитка, даже не отмечая его вкуса. Музыка все так же плыла, похоже — камаринская, танец длился, ведь видело танцующих сквозь мираже-стекольные стены, растекающихся по ним ручьями цветов, казалось, лишь по случайности заключенных в очертания дам и господ; точно так же прекрасно видело приближавшийся вдоль стены в каскаде калейдоскопических реконфигураций абрис разгневанной девушки — панны Анны — очертание приблизилось — нет, не панна Анна — вошла, щелкнула веером, прикусила губу. Она, похоже, желала подойти поближе, но что-то в последний момент ее удержало, словно ударилась в очередную стеклянную стену.

— It just eludes те how could you possibly[338]… — только и вскрикнула она еле слышно, но с отчаянием. Под ней вздымался ледовый вихрь, фронтом в несколько верст поднимающий радужно-цветные туманы из замороженного леса. — Великий Сын Мороза, — презрительно фыркнула она.

— На меня показывали пальцами, так?

Mademoiselle Филипов весьма грубо выругалась по-английски, закружилась в шелесте шелка и вернулась в приглядывающемуся ко всему через стену смуглому Андрюше, покрытому аксельбантами поручику. Она тут же подала ему ладонь в приглашающем жесте, и они смешались с танцующими.

Ледяной ветер ломал промерзшие деревья. Луна играла рефлексами на сталагмитовых спинах лютов. Ночь губернаторского бала только начиналась.

Когда танцевало с Еленой… Уже теперь воспоминание о танцах в Транссибирском Экспрессе казалось более близким, живым и каким-то более… правдивым. Я-оно не было в состоянии пробудить какого-либо ясного образа от танца, прерванного только что — как будто бы на самом деле танцевал кто-то другой, словно танцевало не это тело; нет, это прошлое никак не желало замерзнуть.

На табурет рядом свалился толстяк во фраке, обтягивающем его словно рыбий пузырь. Мужицкое лицо с тысячью морщин и дюжиной пятен после отморожений постоянно дергалось между одной миной и другой, как будто бы физиономией этого человека заведовало несколько ссорящихся между собой обитателей раздутой туши, только ни один из них не мог одержать постоянного перевеса в мимической войне.

— Петрухов Иван, — представился он с явной уверенностью, что сама фамилия уже все объясняет; при том сразу же протянул лапу в знак приветствия. — Ну и крутнули вы куколку шульцеву, хе-хе! И так ее прочь бросили — румянцем горит, прямо гарью пахнет, хе-хе-хе!

Он выгнул резиновое лицо в выражении издевки-радости-перепуга-изумления.

— Чего вы хотите, Петрухов?

— Чего хочу? А ничего не хочу. Пришел другана поддержать. — Тут он хлопнул себя по бедру, фарширующему гладкую штанину. — Мы, люди льда, Петрухов и Ерославский, мы должны стеречься их, не лететь в их сладкий мед, как мухи на липучку, на тех девашек-блестяшек, на красоток конфетных…