Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин
Знает твой коридор, твоя семья, твой сектор, твоя родня, вся твоя четь знает, кто ты и где ты, и чем ты занят, и с кем, и все они сплетничают. Честь и стыд – могучие общественные силы. Поддерживаемые полным отсутствием уединения, подчиненные рациональным нуждам, а не стремлению подчинять и подчиняться, стыд и честь могут поддерживать социальную стабильность очень и очень долго.
Подросток может выделиться из родительского жилпространства, найти однокомнату в другом коридоре, другом секторе, сменить даже четь, но все в новом коридоре, секторе, чети будут знать, кто входит в твою дверь. Они будут наблюдать, и любопытствовать, и бдеть, и интересоваться, по большей части доброжелательно, но всегда в смутной надежде позлословить, и они будут сплетничать.
Садок, он же Крольчатник – вот первое место, куда переселяются юноши и девушки, покинувшие родной дом. Это имя носила сетка коридоров в четвертой чети, близ колледжа. Все комнаты здесь были одиночные, некоторые – меньше стандартного объема, а стены, следующие кривизне обшивки главного ускорителя, сходились не под прямыми углами. Студенты двигали перегородки, пока сектор не превратился в лабиринт каморок и сожилищ. В Садке было шумно, безалаберно, пахло ношеной одеждой. Спали здесь редко, а любились небрежно. Но в клинику за контруколами являлись все.
Луис поселился близ Садка, в трипространстве с двумя другими студентами-медиками, Танем Бинди и Ортисом Эйнштейном. Син по-прежнему обитала во второй чети, в одном жилпространстве с Яо. Каждый день она тратила по двадцать минут на дорогу до колледжа и обратно.
Пройдя через обычный для подростков период сексуальных опытов, поступившая в колледж Син дала обет безбрачия. Она заявила, что не хочет, чтобы ее биологические ритмы диктовались уколами, и не желает, чтобы чувства мешали учебе – хотя бы пока она не закончит колледж.
Луис продолжал ходить на уколы каждые двадцать пять дней, никаких обетов не давал, но и не спал ни с кем из знакомых. Никогда. Единственным его сексуальным опытом был промискуитет школьных вечеринок.
Оба знали это друг о друге, потому что знали все. И друг с другом никогда об этом не говорили. Молчание их было таким же взаимным, глубоким и уютным, как их беседы.
Их дружба, конечно, тоже была общеизвестна. Друзьям вольно было спорить, почему Син и Луис не спят друг с другом и когда же наконец до этого дойдет.
Но под поверхностной дружбой таилось что-то, не ведомое никому, что не было дружбой: обет, данный не словом, но телом, недеяние, имевшее важнейшие последствия. Они служили друг для друга уединением. Они нашли, где это – вовне. И ключом к нему было молчание.
Син нарушила обет, нарушила молчание.
– Разложился до виртуального скелета, – рассеянно пробормотал Луис, думая явно не о в-трупе, у которого учился анатомии.
Автор программы запрограммировал свое творение на то, чтобы направлять и песочить начинающего препаратора. «Продолговатый мозг, идиот!» – шептали недвижные губы, и в пустой грудной клетке гулко отдавалось: «Ты что, решил, что вот это – слепая кишка?» Син нравилось слушать, как язвит труп. Если не ошибаться, тот порой вознаграждал студента, читая стихи. «Похлопаем в ладоши и споем!» – восклицал он, даже когда Луис удалял ему гортань.
Но сегодня Луис не рассказывал мертвецких баек, а только сидел в мрачной задумчивости за столом в студенческой закусочной.
– Луис, – проговорила она, – Лена…
Луис вскинул руку – так резко, так неслышно, что Син умолкла, едва проронив имя.
– Нет, – бросил он.
Очень долгая пауза.
– Слушай, Луис. Ты свободен.
Он снова вскинул руку, отвращая речь, защищая тишину.
– Я хочу, чтобы ты знал, ты… – настаивала она.
– Ты не можешь меня освободить, – промолвил он. Голос его сел – от гнева ли или другого сильного чувства. – Да. Я свободен. Мы оба свободны.
– Я только…
– Нет, Син! Не надо. – На миг их взгляды встретились. Луис поднялся. – Пусть, – проговорил он. – Мне пора.
Он двинулся прочь, огибая столы. Ему говорили: «Привет, Луис» – он не откликался. Ясно было, что случилась ссора. Син и Луис сегодня в закусочной повздорили. Эй, что это на них нашло?
Инь-Ян
Молодой женщине трудно порой бывает устоять перед сексуальным притяжением старшего мужчины, особенно если тот наделен властью или авторитетом. Если же она находит его привлекательным, стойкость ее еще слабеет. Скорей всего, она закроет глаза и на трудность, и на притяжение, желая сохранить свободу выбора – свою и других. Если возобладает желание независимости, она станет бороться с силой его желания, с собственной тоской, чтобы сила ее уступки сравнялась с мощью его агрессии, чтобы принять его в себя с криком «Возьми меня!».
Или она может найти свободу в своей капитуляции. В конце концов, ее принцип – Инь. Инь считается негативным принципом, но это Инь говорит «да».
Вскоре после выпуска они снова встретились в закусочной. Оба проходили усиленную подготовку по специальности: Луис в центральной больнице, Син – в Рубке. Работа поглощала их без остатка. Они не виделись уже две или три десятидневки.
– Луис, – сказала она, – я живу с Канавалем.
– Кто-то мне говорил. – Луис по-прежнему изъяснялся невнятно и рассеянно, словно то была мягкая оболочка чего-то окостенело-жесткого.
– Я только на прошлой неделе решила. Хотела тебе сказать…
– Если тебе это по нраву…
– Да. Он хочет, чтобы мы поженились.
– Вот и славно.
– Хироси, он… он как ядерный реактор. Он меня возбуждает… – Она искренне пыталась объяснить, чтобы Луис понял, это ведь так важно, чтобы он понял! Луис вдруг поднял взгляд, улыбнулся, и Син покраснела. – Интеллектуально, – поправилась она, – и эмоционально.
– Эй, плосколицая, – он нагнулся и поцеловал ее в кончик носа, – если тебе хорошо – вот и ладно.
– Ты и Лена… – проговорила она страстно.
Луис снова улыбнулся, но уже по-другому и ответил тихонько, мягко, непреклонно:
– Нет.
Цельность
Не то чтобы в Хироси чего-то не хватало. Он был целен. Высечен из монолита. Возможно, этого и не хватало – обломков других Хироси, которые могли бы
