Геннадий Ерофеев - Прокол

16

Ветер прошелестел ураганом над моим левым ухом, и лишь чудом избежал я молниеносного сокрушительного удара правой руки Казимира, так резко дёрнувшись в сторону, что чуть не расплескал выпитое несколько минут назад молоко. "Неужели влип?" - только и пронеслось в голове. Казимир с жутким воплем вновь бросился на меня. Полетел со стола и покатился по ковру кувшин с остатками молока, задребезжал упавший поднос, раскатились коржики, разлетелся в стороны пахучий сыр... Профессор ловил меня, как антилопу в павильоне, но я не обнажал ствол "спиттлера", надеясь заломать его голыми руками и ногами (обутыми). Странное и опасное поведение Казимира неприятно нервировало, но размышлять сейчас о первопричинах этого поведения было некогда: жизнь моя непутевая висела на волоске. Страшный и серьезный противник достался мне на сей раз. Я прилагал максимум усилий, чтобы не попасться на его жесткий "серебряный хаммер" и не дать ему войти в клинч: в ближнем бою мне не поздоровится от его страшных, покрытых желтым налетом гиппопотамьих клыков. Выражаясь языком высокоинтеллектуальных спортивных комментаторов, бой проходил с переменным успехом. Казимир достал меня несколько раз руками и ногами и наконец-то разозлил. Обширный кабинет предоставлял достаточную свободу для движений. Размявшись и войдя в рабочий ритм уже по ходу схватки, через несколько десятков секунд я освободился и даже позволил себе роскошь выбирать, куда нанести решающий удар взбесившемуся монстру. Я ввел его в заблуждение одним из своих излюбленных о6манных движений и, поднырнув под промахнувшуюся мимо моего лица его левую руку, ударил ему обутой в упругую туфлю ногой в то место, откуда у фаллоусов растут органы пищеварения. Ударил так себе, слегка, в четверть силы, с интересом и тревогой ожидая результата. С тревогой, естественно, небезосновательной, потому что мой удар мог оказаться для буйного бегемота сущей пустяковиной. Но Бог меня не выдал, а большая свинья не съела. Казимир охнул, обмяк и заревел, завыл, всхлипывая, как маленький ребенок, корчась от боли и катаясь по полу. Постепенно приходя в себя и настраиваясь на мирный лад, я осторожно ухватил его за воротник вельветового пиджака и, подтащив к книжным стеллажам, прислонил его спиной к ним. Он взревывал все реже и глуше, и, наконец, произнес задушенным, сдавленным, перехваченным голосом: - Спасибо вам... Извините... Ради Бога, извините! Проклятый приступ!.. Время, время - мне надо успеть рассказать вам хотя бы коротко еще кое-что... - Да, вы уж поторопитесь, пожалуйста, поскорее придти в себя, профессор, с иронией, от которой почти нигде и ни при каких обстоятельствах не мог удержаться, попросил я, помогая ему подняться. - Тысяча извинений, тысяча извинений, Саймон! Не знаю, что это сегодня со мной? Меня крутит и ломает, я чувствую себя хуже, чем обычно, если вообще возможно чувствовать хуже... Вероятно, что-то случилось с ним... непонятно добавил он. Тут он заметил синяки на моем лице от своих умелых рук и сокрушенно покачал головой. - Ох, как я вас... Господи, что со мной происходит, что я натворил, когда это кончится?! Простите, простите меня, - сжатым кулаком Казимир погрозил неизвестно кому куда-то в пространство. - Все в порядке, профессор, - не то морщась, не то улыбаясь, уверил я его, ощупывая фингал под глазом. - Вот вам и "эффект Казимира." - Простите, простите, Саймон! - повторял Казимир непрерывно. - Не волнуйтесь пожалуйста, профессор. Я привык к тому, что на меня нападают. Свинцовые примочки - мое настольное лекарство. Как для вас книга "Вакуумные флуктуации". Оправившись от приступа, Казимир стремительно начал приводить в порядок арену недавнего сражения, ликвидировав непонятно как даже пятно от пролитого молока. - Сейчас, сейчас, - приговаривал он и через минуту, как будто ничего не произошло, снова сидел в кресле. - Ну что, напомнить вам тему беседы, профессор? - поспешил упредить его я. - Тему беседы? - переспросил он.- Тему... Тема всегда одна, и она не дает мне покоя... Связавшись с профессором Дёрти, я стал фактически членом расцветшего при нем баунда гангстеров. Своим молчанием я как бы одобрял то, что творилось вокруг меня... Нет, это сказано неточно. Так имел бы право выразиться человек, молчавший, но сам не запачкавшийся, не замаравший себя преступлением. А я был по пояс в жиже, по уши в грязи, по самые ноздри в дерьме. Вам, Саймон, наверное трудно понять, что такое быть по самые ноздри в дерьме? - Ну почему же, это мне как раз понятно и, поверьте, близко, проникновенно сказал я. - Это многим доступно, в отличие от понимания проблем квантово-релятивистской космологии. - Да, да, наверное, вы правы, - грустно согласился Казимир. - Меня раздирали противоречия. Мы с Дёрти своими легкомысленными, безответственными действиями определенно могли нанести смертельный укол всей Вселенной, нанести, возможно, незаживающую, неизлечимую рану. Мы с ним - и в этом проявилась вся банальность ситуации - находились в обстоятельствах, многократно повторявшихся в истории. Те же сомнения, которые испытывал тогда я, испытали, должно быть, когда-то все первооткрыватели - от создателей Т-газолина. Но при всей типичности ситуации ответственность сейчас превышала все то, с чем пришлось когда-то столкнуться упомянутым мной первопроходцам. Речь шла уже не о Земле, не о Солнечной системе, не о Галактике и даже не о части Метагалактики, какой бы огромной эта часть ни была, - на карту ставилась судьба всей Вселенной. Когда оцениваешь действия и поступки других людей, поражает иногда кажущаяся, видимая немотивированность их поступков. Но в какой-то момент понимаешь, что в глазах других ты сам можешь выглядеть столь же странно, как и они - в твоих собственных. На все противоречия человеческого поведения накладываются и специфические особенности психологии, присущей нам, ученым, часто носителям и обладателям характерных навыков "богемы". Джестер Дёрти сочетал в себе блестящие аналитические способности, изобретательный ум и дьявольскую интуицию с крайним авантюризмом, фанатичностью, мелким себялюбием и инфантильностью. Он является классическим примером, подтверждавшим, что распространенное мнение об ученых как о больших и умных детях не лишено основания и, более того, близко к истине. К сожалению, подхожу под это определение и я, - подытожил Казимир. - Однако Дёрти, в отличие от меня, не отличался склонностью к рефлексии. Он запустил машину, и остановить ее не хотел. Настал черед испытания энергетической установки, предназначенной для питания всех систем комплекса-переходника. Мы с Дёрти, Кэс и небольшая группа инженеров и техников присутствовали при этом. Всюду, где только возможно, применялась автоматика. Лишь охранные функции - дань традиции возлагались на дёртиков. Установка, весьма оригинальная, - наше общее детище - базировалось на достаточно близком расстоянии от черной дыры, о которой я уже упоминал. Вокруг нее летало несколько специальных энергетических спутников. В общем виде процесс добычи энергии происходил так. Спутники "обстреливали" черную дыру небольшими металлическими шариками. Каждый из шариков при падении в чудовищном поле тяготения черной дыры нагревался до многих десятков миллионов градусов, обращаясь таким образом в газ, в котором вследствие огромных температур "зажигались" термоядерные реакции. Большая часть этого газа, чрезвычайно раскаленного, получала колоссальный электромагнитный заряд и отбрасывалась от черной дыры. На спутниках помимо "пушек" имелись сверхсовременные генераторы, в обмотках которых искусственно созданный газ вызывал мощный электрический ток. Получаемая энергия передавалась затем с помощью потока микроволн на энергоприемники комплекса-переходника. Все шло на удивление гладко. Вовсю работал на "Платинум сити" нелегальный завод-лаборатория по производству металла с идеальной проводимостью, выпускавший элементы, из которых в недрах внешнего корпуса Переходника монтировалась сфера-заглушка. Этот "Платинум сити" почти весь был поделен на секторы влияния межгалактических гангстеров и представлял собой настоящее осиное гнездо. Дёрти, еще обретаясь на Земле, изредка бывал там и взял на заметку этот космический остров. Организуя тайное производство металла с идеальной проводимостью, он стал наведываться туда довольно часто, иногда приглашая и меня. Мы появлялись на "Платинум сити" под другими именами; Дёрти называл себя мистером Моулхоул. Через нашу же подставную фирму, контролировавшуюся гангстерами Кэса Чея, он подбросил властям "платинового города" паршивую идейку украсить облик звездного острова двумя гирляндами переливающихся всеми цветами радуги огромных пустотелых шаров. Получив разрешение, фирма, как я полагаю, себе в убыток, принялась нанизывать гирлянды, добавляя примерно раз в месяц один-два шара. При мне гирлянды выглядели еще довольно короткими, куцыми, но все равно смотрелись очень красиво в черноте космоса. По шуткам дёртиков я понял, что гигантские шары продолжают подвешивать и до сих пор. Первые переброски на Переходнике происходили в будничной обстановке. Использовались сначала в основном металлические предметы и предметы из наиболее ходовых материалов - все имевшие форму простых геометрических тел: цилиндров, кубов, шаров и пирамид, выполненных с чрезвычайно высокой точностью. В случае удачных возвращений предполагалось регистрировать искажения формы и размеров, набирая соответствующую статистику. Представьте, Саймон, всё получилось! Напускное спокойствие Джестера Дёрти прорвалось в Большой Взрыв ликования. В очень узком кругу мы пили шампанское, и профессор потом тяжело страдал от последствий этих возлияний: болезнь продолжала его сушить. Теперь предстояло самое главное: научиться перебрасывать человека. Мы с Дёрти прекрасно понимали всю опасность первых экспериментов для их будущих участников. Но не зря же дёртики тратились на тренировочный городок. Первыми подопытными кроликами стали, как я уже говорил, куклы. Никто из них даже не догадывался о своей незавидной роли: их просто доставляли на комплекс-переходник и, ничего не объясняя, равнодушно, как шары или кубы, пытались "прогнать" по тоннелю туда и обратно. Они возвращались, но возвращались только мертвыми, Саймон... Дёрти был разъярен. Он приказал продолжать эксперименты. Одновременно на Переходнике начались бесконечные наладки, настройки и регулировки всех управляющих систем. Трупы погибших кукол выстреливали с энергетических спутников на черную дыру, где они сгорали в аккреционном диске. В те дни в технической группе появился некий доктор Роберт полуврач-полуколдун, который занялся изучением биологических аспектов проблемы переброски людей через созданный нами межпространственный тоннель. Его где-то на краю Вселенной в буквенном смысле слова откопал сам Дёрти. Но Роберт, как и все мы в баунде, являлся по происхождению землянином, принадлежал человеческому роду-племени и имел, по-моему, греческое происхождение. С первых минут своего появления он почему-то внушил всем нам суеверный ужас. Кэс Чей явно тяготился им, хотя и понимал необходимость врачебного обеспечения. Даже Дёрти в присутствии этого Роберта словно сникал и превращался в почти благообразного старого джентльмена. Доктор Роберт с каменным лицом встречал очередной труп и я, ничего не понимая в медицине, как-то сам догадывался, что чисто медицинские проблемы мало его занимают. Проработав с Джестером Дёрти, кое-что узнав о нем и увидев его в деле, я подозревал, что доктор Роберт привлечен им для реализации очередной сумасбродной идеи, для осуществления очередного сумасшедшего проекта. Я очень хорошо понимал, что Дёрти, как клещ или рак вцеплявшийся в проблему и всегда доводивший всё до конца, добьется успеха и на этот раз, хотя и не знал, в чём там дело. Он поставил на "тёмную лошадку" - доктора Роберта, не пожелав посвятить меня в свои планы. А между тем куклы продолжали гибнуть, и я решил, что мне надо выходить из игры. И начал, как мне думалось, действовать осторожно. К своему собственному удивлению я обнаружил, что ни разу не добирался до Переходника на своем собственном звездолёте: меня всегда возил с собой Дёрти или мы летали туда на грузовиках. Я сам не очень люблю управлять звездолётом, но тут я вывел свой "де сото", модель "Огненный рейс" и, используя координаты, снятые из Мозга профессорского "кадилака", пустился в путь. О, наивный! Меня забросило к черту на кулички, в том секторе Метагалактики, куда я прибыл, никакого Переходника не было и в помине. Стало ясно, что Дёрти лгал мне с самого начала. Скорее всего имелась лишь одна обнаруженная "кротовая нора", а мне все время подсовывали ложные координаты. Я решил пока ничего не предпринимать, но когда Дёрти в очередной раз собрался посетить Переходник, выразил желание отправиться туда на своем "де сото". Я ждал, что Дёрти станет выкручиваться: он ведь понимал, что у меня ложные координаты, мы разминемся, и тогда не избежать объяснений. Не мог он, полагал я, и дать мне истинные координаты: это бы сразу его дезавуировало. О, дважды наивный! Он, разумеется, знал о моем рейде и не собирался оправдываться. Он просто настоятельно посоветовал мне не спешить, посидеть в своем уютном кабинете, обо всем хорошо подумать. Сам не знаю, как я согласился. А что мне оставалось делать? В его совете слышалась плохо скрываемая угроза, не оставлявшая никаких сомнений, и мое согласие выглядело чистейшей проформой. Так я оказался под чем-то вроде домашнего ареста, не слишком обременительного, но и не оставлявшего почти никаких иллюзий. В новых обстоятельствах побег представлялся сложной проблемой; на это следовало решаться тогда, когда я еще имел доступ к звездолету. Дёрти, вызвав меня, продолжал загружать меня работой и снабжал дозированной информацией о ходе дел на Переходнике. Однажды, придя ко мне, он поделился своими соображениями о некоторых тонкостях переброски. Я вел себя неприветливо и отчужденно, но, как и всегда, этот дьявол сумел меня увлечь. Мы проговорили почти всю ночь и сообща нащупали путь повышения надежности действия тоннеля. Из-за того, что металл с идеальной проводимостью постепенно терял свои свойства, необходимо было ввести жесткое диагностирование элементов сферы и вовремя заменять их. Отсюда вытекало, что завод-лабораторию на "Платинум сити", который зачах от бездействия, предстояло реанимировать, и затем наладить регулярную доставку элементов из металла с идеальной проводимостью на Переходник. Так я позорно и малодушно продолжал служить идее профессора Дёрти и ему самому. Он таки добился своего, добился с помощью всё тех же кукол. Впервые "оттуда" возвратился не труп, а полуживой человек. Имя этого счастливца или несчастливца - как хотите - благополучно забыли, и куклу отправили по известному маршруту. После скрупулезных допросов и тщательных обследований выживших и вернувшихся с того света удачливых "кукол", удалось установить, что действующие в тоннеле на людей силы все же превосходят привычные для них силы тяготения, с которыми они имеют дело на Земле и землеподобных планетах. Как выяснилось, это явление имело принципиально неустранимый характер и его пришлось принять и считаться с ним. Джестер Дёрти, чувствовавший себя все хуже и хуже из-за прогрессирующей болезни, испытал огромное разочарование. Доктор Роберт прямо заявил ему, что творцу тоннеля никогда не суждено лично пользоваться своим детищем. Постепенно все наладилось, и переход на "ту сторону" и обратно совершили и Кэс Чей, и доктор Роберт, некоторые инженеры и техники. Дёрти мигом осадил тех, кто впал в эйфорию. Он хотел скорее получить характеристики того Мира, в который прорубил окно. Через какое-то время он сообщил мне удивительную новость: с помощью инструментальных измерений в смежном с нашим Мире обнаружено красное смещение. Это означало лишь одно: мир, открывшийся нам, представлял собой Вселенную на стадии расширения. Получив в руки такой материал, уже можно было прикинуть в первом приближении и оценить последствия для нашей Вселенной осуществленного нами прокола в иной мир. Собственно, этот вариант - вариант со смежной нам расширяющейся Вселенной - рассматривался наряду с другими и раньше. Так что очень быстро передо мной открылась чудовищная реальность: при открытом тоннеле процесс сжатия нашей Вселенной ускорялся в десятки тысяч раз. Между мной и Джестером Дёрти произошел крупный, бурный разговор, в котором мы оба оказались не на высоте, докатившись чуть ли не до прямой драки, хотите - верьте, Саймон, хотите - нет. Но дёртики меня быстро скрутили, да я и сам вовремя опомнился... Эх, как я сейчас сокрушаюсь о том, что не посмел, не решился тогда сделать! Я пожалел его, хотя мог - мне очень неприятно и тяжело это произносить - убить, удушить, удавить негодного старикашку. А Дёрти меня не пожалел. Он попросил головорезов Кэса сводить меня в бункер на сеанс "катания с горки". Я никогда не любил созерцать и не мог выносить разные ужасы и после бункера просто заболел, развалился и "рухнул". Да. жить здесь становилось страшно, тяжело, невыносимо, но... нескучно. Дёрти посоветовал мне не валять дурака, не хандрить и признать происходящее с нашей Вселенной как свершившийся факт. Страшно сказать, но я видел, как он радовался. Правда оказалась еще более ужасной и неприглядной: Дёрти сознательно стремился к этому уже давно! Он хотел заставить содрогнуться в буквальном смысле слова весь Мир! Ведь он был не кем-нибудь, а Джестером Дёрти. Я вам уже говорил, Саймон, что поступки других людей выглядят дикими и немотивированными в наших глазах. В чужой душе мы понимаем еще меньше, чем в своей. Кто может сказать, какие генетические особенности в переплетении с какими жизненными обстоятельствами сформировали психологию этого человека?.. Слушая в течение нескольких минут непрерывно говорившего Казимира, я позволил себе вставить пару слов. - Знаете, Казимир, уговаривать и убеждать меня в этом не надо. Вы не поверите, но большинство из нарушавших закон людей, которых нам удалось в конце концов схватить за руку, не могли и сами толком объяснить свои поступки, свое поведение. Вообще, знаете: человек может стать убийцей всего лишь из-за того, что в детстве его заставляли есть яичницу, поджаренную только с одной стороны. Или, наоборот, с обеих сторон. - Дёрти любил есть яйца, - со смешком сказал Казимир. - Он утверждал, что яйцо - это символ души. Вы кстати упомянули о яйцах. Слушайте же дальше. Дёрти не слишком опасался меня, справедливо полагая, что я нахожусь всецело в его руках и, так как карты теперь открылись, цинично, с наслаждением садиста, посвящал меня в некоторые свои бредовые планы. Однажды он заявился ко мне и с плотоядной улыбкой поведал такое, что у меня - простите, Саймон, - просто поехала крыша... Представьте: Дерти поделился со мной своей идеей создания автономного, внешнего сердца, как он шутливо-небрежно называл его - яйца! Заимев внешнее сердце, он, во-первых, рассчитывал оттянуть свой не такой уж далекий конец, а, во-вторых, приобретал способность беспрепятственно, без опаски, путешествовать по тоннелю Переходника. Вот над чем они ломали головы со странным доктором Робертом, с Трезором, как я почему-то прозвал его про себя. Этого кудрявого черноволосого медика-садиста, как и всегда, выручили куклы. На них он отрабатывал биологическую и медицинскую технологию подключения к человеку внешнего сердца, а техническую часть проекта, работу по созданию собственно автономного сердца взял на себя неугомонный, неутолимый, но все более страдавший от неизлечимой болезни Дёрти. Болезнь продолжала мучить профессора, и они с Робертом торопились. Но ему пришлось испытать настоящий удар, когда Трезор объявил, что этот путь для Дёрти закрыт - закрыт намертво, закрыт глуше и надежнее, чем "схлопнувшийся" межпространственный тоннель. Дёрти был пожилым человеком нет, он был настоящим стариком, фактически самым старшим из всех дёртиков. Он, естественно, не прошел каких-то там прививок или корректировок организма в детстве, которые стали применять, когда профессор имел уже солидный возраст. Поэтому его организм оказался непригодным для сложнейших медико-биологических структурных перестроек. Итак, все, что оставалось профессору Джестеру Дёрти - это готовиться к смерти. Вот тут и перехлестнули через край и потекли весь яд и вся желчь, накопленные в темных закоулках профессорской души. Злоба его на весь свет достигла крайних пределов. И, стыдно сказать, Саймон, я его понимал и где-то сочувствовал ему. - Казимир, - сказал я, - в этом я с вами полностью солидарен. Мир наш весьма несовершенен, и я не поручусь за себя, что, добравшись до созданного вами с Дёрти тоннеля, не воспользуюсь им, чтобы уйти отсюда навсегда. - Что ж, - хладнокровно ответил Казимир, - вполне естественное желание. Вероятно, что точно также поступил бы и я сам. Однако, вы обещали помочь мне. Я очень надеюсь на вас, тем более, что вы прошли испытание. Когда вы поможете мне - а сделать это будет непросто, - то с чистой совестью сможете пойти на все четыре стороны и даже за край Вселенной. Наберитесь терпения: мы подходим к завершению моей истории. - Буду вам очень признателен, профессор, - так и не удержался я, - если наша беседа - уж не обессудьте - закончится до вашего очередного приступа. Он осклабился жуткой гиппопотамьей улыбкой и игриво (!) предупредил: - А вот этого обещать не могу, извините. Не от меня зависит. Ну, так вот. Как я уже сказал, Дёрти испытывал сильнейший стресс, и я решил, воспользовавшись этим обстоятельством, рискнуть и попытаться вырваться на свободу, убежать. Мое поползновение было пресечено, и меня снова водворили на свое место, под домашний арест в эти вот апартаменты. Через несколько дней, вероятно, во время ремиссии болезни, в один из редких периодов просветления, Дёрти заглянул ко мне, ведя себя при этом так, будто ничего не произошло. Он попросил меня включить телевизор и предложил посмотреть удивительный, по его словам, сюжет из жизни животных, записанный на принесенной им видеокассете. Я с большим интересом просмотрел действительно уникальные кадры, подобные которым никогда раньше не видел. Я заметил, как Дёрти внимательно наблюдал за мной во время просмотра, чему-то самодовольно ухмыляясь. Он ушел, оставив кассету, а я, непонятно по какой причине, страшно разволновался. Через день он пришел снова и предложил мне следовать за ним. Упрямиться было глупо: за его спиной маячили трое головорезов Кэса. И я пошел, пошел сам, пошел, легонько подталкиваемый Дёрти, по коридорам, лестницами переходам центра. За время моего вынужденного заточения здесь произошли заметные перемены. Мы направлялись к резиденции доктора Роберта, находившейся на самом верху высокой башни, походившей на длинный плоский кирпич. Я еще никогда не бывал там. Меня пропустили вперед, Дёрти с остальными шел за мной. Ржавая лестница сменилась каменной, с грубой, неровной поверхностью крутых ступеней; перила куда-то исчезли. Через редкие незастекленные проемы в мощных стенах в башню просачивалось густое синее небо. Когда лестница пересекала проемы, я остро ощущал открытое пространство и немалую высоту, на которой мы находились, и у меня сильно кружилась голова. Лестница постепенно сужалась, высокие корявые ступени становилось преодолевать все труднее. Когда до открытой двери в "голубятню" доктора Роберта осталось совсем немного, навстречу нам оттуда вдруг один за одним пошли невиданные мною доселе монстры, конвоируемые дёртиками. На них невозможно было смотреть без содрогания. Таких существ я еще не встречал в нашей Вселенной. Все они - а их вышло четверо или пятеро - не отличались друг от друга. На каждом пиджачная пара, белоснежная сорочка, галстук, черные туфли, - типичные человеческие тела в типичном же человеческом облачении. Но вместо человеческих голов эти существа несли на своих плечах гиппопотамьи рыла, словно грубо вылепленные из дрянной, плохо размешанной глины. Глаз этих чудовищ, постоянно прикрытых морщинистыми, мертвенно неподвижными веками, я так и не увидел. В первую секунду я чуть не свалился вниз, испытав безотчетный страх, но молодцы, шедшие за мной по пятам, удержали меня за плечи. Чудовища спускались нам навстречу, и я еле удерживался от того, чтобы кубарем не скатиться вниз по лестнице. Дёрти куда-то исчез, и я ничего не понимал. Нам пришлось расходиться на чрезвычайно узкой, без перил, лестнице. Я, как сейчас помню, весь взмок, разумеется, отнюдь не от преодоления крутых лестничных маршей. Каким-то чудом мы разминулись, и вскоре я перешагнул высокий порог лаборатории Трезора. Дёрти, неизвестно как опередивший нас, был уже тут! Он сделал дёртикам знак, и они удалились. Сидевший в центре комнаты обнаженный до пояса доктор Роберт даже не повернулся в мою сторону, но я, словно почувствовав, услышав его властный мысленный приказ, покорно приблизился к нему и встал рядом. Стояла тишина. Лишь иногда потрескивал в странной чаше на треножнике огонь, дым от которого бесшумно улетал через незастекленные проемы в незапятнанную синеву высокого неба. Молча смотрел на меня Дёрти. Молча сидел на низенькой табуретке доктор Роберт - огромный детина с черными кудрявыми волосами и такой же курчавой мощной черной бородищей. Странный золотистый загар покрывал его атлетический торс, бычью шею и крепкие руки. Вдруг что-то произошло. Никто не стронулся с места, не шевельнулся, не нарушил тишину какой-либо посторонний звук, но я всем телом ощутил невидимое глазу, пугающее меня движение. Сердце мое упало, внутри меня словно зажегся, засиял и засветился молочно-белый кристалл. Я испытывал ни с чем не сравнимое ощущение поразительной четкости и ясности сознания и не чувствовал ничего, кроме неизвестно откуда пришедшего ко мне дыхания смерти. Страшное отчаяние овладело мной в этот миг. Словно стеной, прозрачной, но непреодолимой, отделило меня от остального мира, и не видел я возможности спастись от надвинувшейся на меня мучительной безысходности, от жестокого осознания неминуемости и неотвратимости смерти и никак не мог я избавиться от ощупывающей, испытывающей меня, копающейся во мне силы. В это время доктор Роберт все-таки повернулся ко мне, и в следующее мгновение я ощутил болезненный укол в позвоночник и вскоре, кажется, потерял сознание - точно этого не знаю и не могу сказать до сих пор. Когда я снова пришел в себя, то увидел, что в комнате все осталось по-прежнему. Так же дымилась чаша на треножнике, синело небо за окном, сидел с безразличным видом доктор Роберт, стоял, ухмыляясь, профессор Дёрти. Я чувствовал себя вполне нормально и более или менее спокойно, но с облегчением покинул резиденцию Роберта, когда Дёрти сказал мне, что нам пора идти. Мы вернулись в мой кабинет, уселись в кресла, но что-то мне мешало, и вдруг я понял, что. Я сорвался с места и побежал в ванную. Страшная догадка подтвердилась. Из зеркала на меня смотрела слепыми, прикрытыми плотно сомкнутыми веками, глазами страшная и уродливая голова гиппопотама, точно такая же, которая венчала тела несчастных кукол, попавшихся нам на лестнице по пути к доктору Роберту. Я машинально ощупывал свое лицо - нет, теперь уже не лицо, а морду, или если хотите, "морду лица" и, главное, - глаза, которые у меня, как и у изуродованных пробными экспериментами кукол, оказались закрытыми. Однако я все видел, как и раньше. Несколько секунд я изучал свой новых облик и, наконец, нечеловеческий рев, испугавший меня самого, исторгся, извергнулся, казалось, из самых глубин моей души. Я бросился в кабинет, намереваясь растерзать профессора Дёрти, но вбежав туда, наткнулся, словно на стену, на его дьявольский, сатанинский смех. Я не мог тронуть его и пальцем, это было выше моих сил, и я понял, что более не способен управлять собой, что меня водит какая-то неодолимая сила, чья-то злая воля, чья-то всемогущая рука. Сам не знаю, как оказался я снова в кресле, и Дёрти поведал мне следующее. - Чаплински, - сказал он, - я сообщаю вам, что теперь вы - монстр. Вы подключены к внешнему сердцу, которое я создал на исходе своей жизни. Но подключены не непосредственно, не напрямую, а через Кэса Чея. С внешним сердцем Кэс будет существовать сколь угодно долго - фактически, вечно, и вечно будете мучиться вы, Казимир. Каждый день придется вам смотреть сюжет, что вы видели позавчера, где крокодил и гиппопотам убивают антилопу. А после этого вы станете гоняться за настоящей антилопой, пока не зарежете ее, как монстр, как хищник, - не ножом, не кинжалом, а своими собственными зубами. И только когда вы умертвите антилопу, приступ закончится. Но на следующий день все повторится сначала. И каждый раз вы будете близки к безумию, но никогда не сойдете с ума, и это удвоит ваши мучения. А бессмертный Кэс Чей, в которого доктор Роберт перелил часть моего менталитета, станет еще активнее нести людям зло и напасти. И, как и вы, он измучается от своего бессмертия, и от этого его злоба и ненависть к людям будут возрастать и возрастать. И своими мучениями вы с Кэсом Чеем заплатите за людские грехи, страдая сами и принося страдание людям, а люди, страдая, заплатят за ваши грехи своими мучениями. Словно неистребимый Сатана будет путешествовать Кэс Чей по Космосу, а, имея возможность беспрепятственно проникать по тоннелю в соседнюю нам расширяющуюся Вселенную, станет впоследствии наводить ужас и на тамошних, еще неизвестных нам, обитателей. Как знать, быть может, проникнет он и в другие, неведомые нам Миры, чтобы и там напоминать Разуму о существовании зла. А остановить это сможет лишь тот землянин, и не просто землянин, а человек, который спустится с неба к вам в узилище, который не испугается вашего приступа, который, не отворачиваясь, увидит ваши мучения и перетерпит свои и который потом разыщет яйцо в необъятной Вселенной и, разбив его, принесет смерть Кэсу Чею, а с вас сбросит проклятье и освободит... Я проклинаю вас, Казимир Чаплински, малодушного и трусливого мозгляка. Я проклинаю Кэса Чея, властолюбивого пошляка, фарисея и выскочку. Я проклинаю людей, начавших уродовать мою душу с самого моего рождения. Я проклинаю своих соучеников, которые на перемене тайком обламывали кончики остро отточенных мной карандашей. Я проклинаю своих учителей, которые пичкали меня своими наставлениями, подавляли меня. Я проклинаю тупых чиновников с их глупостью, подлостью и недомыслием, угробивших мою молодость. Я проклинаю Хаббла и Вилера и всех, которые эксплуатировали мой мозг. Я проклинаю всех моих ненавистников и доброхотов, врагов и льстецов, кумиров и рабов. Я проклинаю своего пьяницу-отца и глупую мать, которая родила меня. Я проклинаю страну, где я жил, Землю и Млечный Путь. Я проклинаю всю нашу Вселенную, весь наш подлый Мир. С этими словами Джестер Дёрти со страшным выражением муки на полыхающем нездоровом румянцем лице вышел вон.