Александр Полещук - Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы

Мне никто не ответил. Я прошел в комнату сына. Его кровать была застелена. На часах было шесть утра. Значит, он не приходил домой. Это из-за того, что я принял Вольфганга. Не мог же я указать ему на дверь! Ведь он мой школьный товарищ, мой друг… Но он пришел сюда не как мой друг… Неужели Ян не понимает? Ну, я позволил ему сделать мне сюрприз. Ему ведь также здесь должно быть не по себе, хотя он никогда не отличался щепетильностью… Но где же Ян? Он обиделся, мой мальчик, он не ожидал от меня, что я сяду с германским офицером пить вино. А ведь нужно как-то приспосабливаться — я маленький человек… Кто-то хлопнул дверью? Это Ян, это конечно Ян!

— Ян! — позвал я, спускаясь вниз по лестнице. У раскрытых дверей стоял незнакомый мне человек в черном свитере.

— Вы Карл Меканикус? — спросил человек.

— Да, я.

— Вы отец Яна?

— Да. Где он? С ним что-то случилось?

— Ян арестован бошами!

— За что? Вы говорите неправду!

— Ян арестован гитлеровцами за порчу кабеля.

— Он не мог этого сделать, он всегда советовался со мной! Откуда вы знаете?

— Я работал вместе с Яном на станции. А когда это произошло, всех, кто работал на путях, взяли. Нас было шестьдесят человек. Гитлеровцы сказали, что расстреляют всех, если тот, кто перерубил кабель связи, не выйдет вперед. Ян вышел. Его взяли…

— Но он невиновен! Я не могу поверить!..

— Он не резал кабель! Кабели — это моя специальность… Он вышел для того, чтобы спасти остальных… Мы раньше не очень доверяли ему — ведь он сын состоятельного инженера. А он, он… хороший мальчик, ваш Ян…

— А, это вы? Понимаю, понимаю… Как зовут вас?

— Жак Фрезер.

— Валлон? Так, так… Мой мальчик ничего не знал, его даже не интересовали газеты. Это вы распропагандировали его, вы!.. Но что делать? Куда пойти?.. Его нужно спасти, спасти немедленно, а с вами я еще рассчитаюсь!

— Моя жизнь принадлежит вам, товарищ…

— Товарищ? Я вам не товарищ! Вы моего сына сбили с прямого пути! Он учился бы, он стал бы ученым! У него замечательный цепкий и сильный ум! А сейчас что делать?.. Я пойду… пойду к Матерну. Я найду его и освобожу Яна! У меня есть друг, большой друг, он офицер и поможет мне…

Я сразу нашел капитана Матерна — его знали все.

— Что случилось, Карл? — спросил он меня. — Ты так взволнован!

— Моего сына арестовали! Он невиновен!.. Вольфганг, спаси его!

— Арестовали? Мне вообще неприятно заниматься такими делами — я служака, строевик. А где его взяли, на станции?

Матерн позвонил, а я как, завороженный смотрел на серый ящик полевого телефона, от которого змеей шел красный лоснящийся резиновый жгут. Из-за такого вот куска резины страдает мой Ян, какая глупость!

— Говорит капитан Матерн. Да, да… Скажи, твои ребята вчера задержали некоего Яна Меканикуса? Это сын моего… Ах, так? Зо, зо, зо, так… так…

У меня все сжалось внутри, Матерн, не глядя мне в глаза, все говорил: «Зо, зо, зо…» Потом он бросил трубку, подписал пропуск и, все еще не глядя на меня, сказал:

— Ты дурно воспитал своего сына, Карл! Это ужасно!

— Что произошло, Вольфганг?!

— Он плохо себя вел, вызывающе вел себя… Полчаса назад он был подвергнут экзекуции…

— Какой экзекуции?! Вольфганг, пожалей меня, попроси их! Ты же всех знаешь!

— Он расстрелян, Карл! Мне очень жаль…

В тот же вечер какие-то рабочие в покрытых углем комбинезонах принесли мне моего мальчика… Мы похоронили его во дворе, возле стены.

— Он был настоящим патриотом! — сказал Фрезер. (И его слова падали, как капли раскаленного металла, в мой мозг.) — Он был смелым, честным! Он хотел спасти тех, кто уже начал борьбу с фашизмом…

Жизнь потеряла для меня всякий смысл… Я сидел возле окна и смотрел на свинцовые воды Мааса. Вот прошли самоходные баржи. На корме, возле рулевого, германский солдат. Вот прошел катер. На его крыше, болтая ногами в широких сапогах, сидит германский солдат. По набережной прошла группа бельгийских предателей-рексистов[30]. Они вооружены, но их охраняют гитлеровские солдаты… Какая тяжелая поступь у завоевателей!.. Кажется, что каждому их шагу стоном отвечает земля.

Вот опять катера, что-то везут? А-а! Это хлеб для солдат. Новый порядок имеет хороший аппетит. Люди, хлеб, уголь… Все нужно гитлеровскому «райху». Мне принесли какую-то квадратную бумажку. «Хлебная карточка», — так сказала мне соседка. Она до войны торговала открытками и марками, я ее помнил… Оказывается, что больших трудов стоило ей достать для меня эту карточку.

Люди, которых я никогда не знал, приходили ко мне. Дверь, в которую внесли моего Яна, была всегда открыта. Брали из моих рук карточку и клали на край стола крошечную порцию хлеба… Люди всегда на что-то косились. А-а, это, вероятно, на деньги. Они так и валялись на полу и на столе, между бутылками вина и консервными банками. Я не притрагивался к ним. Грязные, кровавые деньги!..

Может быть, если я показал бы Матерну на дверь, мой Ян не вышел бы из толпы? И был бы жив? Жив?! Нет, он благородный мальчик — он все равно вышел бы, чтобы спасти тех, кто борется!

А борются ли или вот так сидят возле окна и считают баржи с хлебом, который похищает Германия у моего народа?.. Нет, нет, не может быть! Они борются! И, если придет Фрезер, я спрошу у него, что они делают, что делать мне, чтобы отомстить за Яна, за тысячи и тысячи арестованных и убитых…

Но Фрезер что-то не идет. Его уже не было семь дней. Целых семь дней!.. Вот кто-то поднимается по лестнице, берет веник, подметает. Это тетушка Марта. Ее очередь сегодня принести мне хлеб. Он не нужен мне, этот немецкий хлеб, не нужен! Я не хочу его есть даром! Я хочу работать, я ведь очень сильный. Меканикусы все сильные, и Ян был очень сильным. Если бы он вырос, совсем вырос!.. Нет, я даром есть хлеб не хочу, я хочу… Но что я могу… один?

Было совсем темно, когда в комнату вошел Фрезер. Он стал за моей спиной и также смотрел на Маас. Прикрытый заслонкой красный огонек дебаркадера против моего окна дробился на волнах спокойной реки. Узкой красноватой полоской вставало на горизонте зарево. Чугунные украшения на куполе собора, казалось, ожили.

— Горит нефтеперегонный завод… — тихо сказал Фрезер. — Вчера в Антверпене фашисты приказали всем евреям надеть специальные повязки. Весь город вышел с такими повязками…

— А крестьяне? Как крестьяне фламандцы?

— Вначале плохо…

— Они поверили немцам?

— Но потом, когда вслед за бандой фашистских пропагандистов пришли налоговые инспекторы, когда начались реквизиции скота и хлеба, они быстро прозрели…