Сергей Михайлов - Стрела Аримана. Антология российской фантастики

Ртеп подождал, пока Ис справится с бараньей похлебкой с накрошенной туда пшеничной лепешкой. И когда гость взял пиалу с горячим и терпким настоем, похожим на чай, а другой рукой отщипнул ягоду от кисти превосходного изюма без косточек, спросил о здоровье. Здешний обычай не позволял сразу переходить к делу.

— Здоровье что, — отхлебнул из пиалы Ис. — Из Рета пришлось уйти. Хорошо хоть каменьями не побили.

— Жрецы?

— Нет. Хотя рука — их.

— За проповедь?

— Брось, я не проповедник. Но когда спрашивают — я отвечаю.

— Не мне тебе советовать, Учитель, — опустил кудлатую голову Ртеп, — но надо ли метать бисер перед свиньями? И надо ли было излечивать хромого фискала? Я знаю, за что ему перебили лапу!

— Ты не прав. Если спрашивают и ты знаешь истину, нельзя оставить ее в себе. Правда — одна.

— Как сказать — у раба и наместника она разная.

— Не она, Ртеп, — взгляд на нее. Я просто говорю, что все люди — люди. Что пища одинаково нужна нищему и владыке. И одежда, защищающая от зноя и холода, равно нужна всем. Все просто.

— Ты всегда прав, Учитель. Но от слов твоих колеблется благополучие храма. Жрецы тебе этого не простят. Оттого и подстрекают они толпу.

— Я не умею лгать, Ртеп. У нас…

— Прости, но я — то живу на земле. И грязь ее — на руках моих. Если в силах отмыть эту грязь — отмой, но мало здесь человеческой силы.

— Ты искушаешь не хуже дьявола!

— Учитель, не поминай его к ночи… Ты всегда говорил, что ты — человек… — начал было Ртеп.

— Да, но из очень далекой земли. И никакой я не пророк. А все остальное — случайное сходство с другим человеком из Рета, бежавшим в Черную Землю много лет назад До меня дошли отголоски его проповедей — я думаю иначе. Я не верю в воздание где-то там, — тут гость поднял руку к небу, — я такой же земной человек, как и ты. Даже более земной: для меня нет ни Бога, ни черта.

— Так смеет говорить лишь сам Бог, — полуспросил, полуутвердил вдруг осевшим голосом Ртеп.

— Да нет же! Ну как еще можно объяснить! И человек, и сын человеческий тем же путем, что ты, на свет появился. Мне страшно, что даже такая светлая голова, как твоя, не может этого вместить.

— Ты знаешь то, что неведомо нам, — чуть успокоившись, уставился на огонь Ртеп, — но лучше бы другие думали о тебе как… — он долго подыскивал слово.

— Как о Мессии? — помог ему Ис. — Мало своих жрецов и пророков?

— Людям нужно знамя. Ис, — впервые по имени назвал его хозяин, — и только Учителем я назову тебя на людях. Народ жаждет чуда. Пусть будет по-твоему, пусть — человек. Но знания твои необычны, необычна и сила твоя А при вере в твою неземную сущность всколыхнется земля. И рухнет каменная глыба Империи. И смрадная сила наших жрецов, ненавистная и тебе.

— Обман — во спасение? Такому не верю. А если я ошибусь? А что будет после меня, когда слепая вера сделает из вождя идола? Такое бывало и при жизни! И во имя этого идола ретивые последователи с восторгом станут резать инакомыслящих. Вот что страшно в слепой вере.

Гость помолчал, отпил из чаши. И снова заговорил, вглядываясь в огонь, медленно подбирая слова:

— Только знания способны изменить мир, только понимание пути…

— Так научи.

— Я не закончил мысли, все не так просто, я и сам не знаю, с чего начинать. И как объяснить. Ну хотя бы то, что все в мире обходится без Бога. И в человеческой силе понять устройство мира и противоборствовать стихии. Не все сразу, конечно. Но чем выше восходишь на гору, тем дальше видно.

— Занятно… А с громом небесным?

— И это познать можно, а познав — обратить в пользу.

— А Солнце и Луну остановить?

— Нет, потому что не Солнце вокруг Земли ходит, а наоборот.

— Слыхал я об этом от одного северянина. Его каменьями у храма побили и бросили за стены на корм шакалам.

— Долго еще бросать будут, — помрачнел голубоглазый, — а потом эти же, что бросали, скажут, что они заблуждались. И делали это во благо человечества. Ибо люди тогда до понимания этого еще не доросли. И на том историческом этапе — объективно! — общество только выиграло от бросания за стены смутьянов. Так что в конечном счете жалеть нужно исполнителей, а не жертвы!

Гость снова взял чашу и стал пить маленькими глотками.

— Плотно камни кладешь — один к одному. Но, может, и впрямь — излишнее знание умножает печаль? Да и кто вкусит от них — житель Благословенной земли или лесной дикарь с окраин Империи?

— Ого! Как же ты с дикарями-то познакомился?

— Да есть два раба. Варвары, Куг и Улук. И имена-то не людские. Наместник ими вместо денег за последний заказ расплатился. Жрут и спят. И не любят работать. Не люди — смердящие псы.

— Послушай-ка, — с трудом подбирал слова Ис, — представитель Богом избранного народа, не кажется ли тебе, что имперские солдафоны в медных горшках, вкупе со своим наместником, примерно так же думают о вас?

— А они — кто? Все у них от других. От нас, жителей Черной земли, с Лазурного Архипелага.

— Они хорошие инженеры, каменщики, тебе ли этого не знать! Ведь отдав кому-то свои знания, вы тоже берете у других.

Густела ночь. По стенам шуршали гекконы. И где-то выл одинокий шакал — должно быть, в этот день никого не выбросили за стены.

3

Гостю постелили на крыше — хотелось быть ближе к звездам. Широкие листья серебрила луна, в тишине мерцал голубой город. Скрипнула лестница — хозяин прилег рядом.

«Назревает продолжение беседы», - с грустью подумал Ис. Ему хотелось побыть одному, стать снова, хоть ненадолго, самим собой.

Он не стал притворяться спящим. И Ртеп, лежащий на кошме лицом к звездам, чувствовал это.

— Ты не прав, — повернувшись, приподнялся на локте каменщик, и убеждение лепило его слова, — смотри, как они рвут пищу, обманывают хозяина. Нет у них человеческой благодарности. Попробуй приласкай — они сочтут это слабостью. Пни — будут лизать твои ноги. Такова их природа.

Ис вспомнил свой внутренний спор там, в пустыне — нет, не просто убедить каменщика, ведь даже с собой ухо нужно держать востро.

— Благодарить-то им тебя не за что. Держишь ты их для той же цели, что и осла. Работают они за похлебку, зато у тебя есть возможность размышлять. Читать. Спорить. У тебя же и трое соплеменников работают — за долги.

— Я — тружусь!

— Но как? В камне ты видишь прообраз строения. Для них камень — проклятие. Ведь кладут-то камень — они! А если бы тебя, свободного человека, заставили копать от темна до темна ямы под фундамент величественнейшего храма, а потом пхнули в затхлую конуру, стал бы ты восхищаться храмом? А при случае сытые парни, одетые в гремящую медь, могут проделать кое-что подобное — в столице Империи строители нужны. Им — был бы приказ. И они не жестоки. Они просто равнодушны и дисциплинированны. Им внушили, что за них отвечает десятник, сотник и далее — по восходящей. Они же — только исполнители.