Андрей Столяров - Маленькая Луна

Времени, правда, все равно катастрофически не хватало. Как бы он ни старался ужать до минимума «непроизводительные расходы», как бы ни упаковывал день, пытаясь, точно скупец, собрать по крохам ускользающие минуты, ни к чему существенному это не приводило. В сутках было всего двадцать четыре часа, жизнь, несмотря на обманчивую податливость, не желала ни растягиваться, ни сжиматься. Особенно чувствовалось это при чтении научной литературы. Новые континенты, новые смысловые пространства открывались тут далеко не всегда. Гораздо чаще было наоборот. Толстые монографии, которые он теперь непрерывно листал, сборники материалов симпозиумов, конгрессов и конференций, бесчисленные статьи, рассыпанные по различным журналам, приводили его в настоящее бешенство. Он не понимал этого велеречивого пустословия. Зачем писать монографию на шестьсот с лишним страниц, если содержания там всего на статью? Зачем печатать статью с приложением громадного списка литературы, если смысл ее безболезненно укладывается в один абзац? При ознакомлении с некоторыми трудами его так и подмывало найти автора, взять его за шиворот и спросить: Что ты, собственно, хочешь сказать? Вот это? Ну, так и скажи. Не морочь людям голову, не заставляй ни в чем неповинного человека продираться сквозь дебри твоей тщеты! Его от этого буквально трясло. Приходилось перелопачивать целые горы печатной продукции, чтобы по крупицам, по мелким проблескам смысла отобрать те сведения, которые могли ему пригодиться. А ведь еще требовалась масса времениё чтобы усвоить прочитанное: уложить на определенные «полочки», связать с тем, что уже имеется. Иначе забудется, пропадет, рассыплется в прах под нагромождением нового пустословия.

Одних концепций зарождения жизни было не меньше десятка. Жизнь есть результат естественной и закономерной эволюции «вселенского вещества», которое, последовательно переходя с одного уровня организации на другой, образовало в конце концов первичные биологические структуры… Жизнь возникла как результат «акта творения»: некая «начальная сущность» (дао, энтелехия, бог) трансформировала материю в особую «жизненную субстанцию»… Жизнь как явление вообще не возникла и не возникала, она, подобно нашей Вселенной, существовала вечно, всегда, появление ее на Земле есть следствие заражения «семенами жизни», которые миллиарды лет разносятся по всему космосу кометами и метеоритами…

Наличествовала, естественно, масса противоречий. С одной стороны, Опарин, а вслед за ним Фокс с сотрудниками и Кренгольц достаточно убедительно показали, что в определенных химических средах, которые вполне могли составлять первичную гидросферу Земли, возможно образование «микросфер» или особых «коацерватов», способных увеличиваться в размерах, расти за счет обмена химическими фрагментами с окружающим водным раствором. Более того – способных синтезировать некоторые органические кислоты и гуанин. Это вроде бы подтверждало гипотезу самозарождения. С другой стороны, расчеты Джеббы, недавно основательно повторенные группой Торбальтини в Бомбее, не менее убедительно свидетельствовали о том, что вероятность спонтанного образования собственно биогенных структур настолько мала, что «время ожидания» превышает возраст самой Вселенной. Самосборка «живого материала» таким образом исключалась. И вообще, что было раньше – курица или яйцо? Сначала появились примитивные протогенетические «консоли», которые в силу принципиальной открытости нарастили соответствующую белковую периферию? Так считают Пономарева и Гердт. Или все-таки основой послужили протобелковые «коацерваты», внутри которых постепенно начала возникать механика «генных ансамблей»?

Где было взять время для этого? Месяца три, уже совершенно отчаявшись, он даже пытался освоить несколько, на его взгляд, сомнительную методику «работы во сне». Тоже прочитал в одной из популярных медицинских статей, что если непосредственно в момент засыпания как можно ярче, во всех деталях представить себе проблемный материал, то осмысление его будет продолжаться всю ночь, на уровне подсознания, независимо ни от чего. Решение рано или поздно выскочит. Так Гендель услышал во сне несколько лучших своих сонат, и так Менделеев тоже во сне прозрел таблицу периодических элементов.

Однако здесь присутствовала опасная составляющая. Стоило ему пересечь некую невидимую черту, стоило выйти за грань, вероятно, для каждого человека индивидуальную, как он начинал думать по-настоящему: вместо расслабленных грез, возникали вполне интересные соображения, вместо мечтаний – внятные логические конструкции. Причем, вопреки желанию, они сами связывались между собой, выстраивались, преобразовывались, требовали пристального внимания: сон пропадал, мозг начинал пылать, заснуть в ближайшие два – три часа было уже немыслимо. Утром, соответственно, было не встать. В общем, от подобных экспериментов пришлось отказаться.

Больше всего его раздражало то, что надо было тратить время и силы на какие-то дурацкие вещи. Например, на сверку цитат, выписанных в свое время бог знает откуда, на сверку инициалов, на сверку страниц с обязательным указанием их номеров. А уж если, скажем, требовалось сопоставить свои собственные соображения с соображениями, например, старика Макгрейва, то лишь при мысли об этом в затылке у него начинало колоть толстой тупой иглой. Целых два вечера листать неподъемный талмуд, вчитываться в разделы, параграфы, мучаться от мелкого шрифта, возвращаться к середине, к началу, открывать наугад, а потом вдруг понять, что данные соображения скорее всего не отсюда. Это скорее всего у Госслера в «Квантовой биохимии», или в известном двухтомнике Крайтона и Босье. Может быть, даже у Коломийца вычитано.

Это тоже доводило его буквально до бешенства. Почему на Западе ученый, занимающийся экспериментальными изысканиями, имеет в своем распоряжении вспомогательный персонал: по крайней мере двух лаборантов, на которых он может переложить рутинную часть работы? А у нас – один лаборант на троих. Да и то, поручить ему что-нибудь – проще уж самому.

Этого он абсолютно не понимал. Тем более, что в качестве штатного сотрудника кафедры он теперь должен был делать множество разнообразных вещей: читать, например, спецкурс по сравнительной эмбриологии, проводить практикумы со студентами, принимать зачеты, присутствовать на экзаменах. Это тоже отнимало у него массу времени. Массу времени, массу сил, собственно – жизнь. Ведь не так уж ее у человека и много. И бывало, что осенними или зимними вечерами, возвращаясь из университета, особенно после утомительных занятий с вечерниками, прикрываясь на Дворцовом мосту от снега или дождя, он испытывал приступы разрушительного смятения. Дни рассеиваются, недели испаряются без остатка, жизнь проходит, накапливая в душе лишь ядовитый туман, все, по-видимому, безнадежно, он ничего не успеет, он, наверное, взялся за дело, которое сверх его сил.