Андрей Черцов - В огне торпедных атак

Черцов Андрей Ефимович

В огне торпедных атак

Черцов Андрей Ефимович

В огне торпедных атак

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Аннотация издательства: Автор книги "В огне торпедных атак" - Герой Советского Союза Андрей Ефимович Черцов - в годы Великой Отечественной войны сражался против фашистских захватчиков на Черном море. В своих воспоминаниях он рассказывает о тяжелых испытаниях военного времени и героических подвигах черноморских моряков из отряда торпедных катеров, совершавших дерзкие налеты на вражеские корабли как в открытом море, так и на их стоянках; об участии в боях за освобождение Новороссийска и города-героя Севастополя.

Содержание

Море зовет

Дни суровых испытаний

Ночные удары

Валька

Победа в Крыму

Море зовет

Шел 1925 год. Мы жили в казачьей станице, недалеко от Краснодара.

В камышовых плавнях и в лесах за рекою тогда только что отгремели бои между красными отрядами и белогвардейскими бандами. На Кубани прочно обосновалась Советская власть. Но станицы продолжали еще шуметь, устраивая новую жизнь.

Зажиточные казаки и кулачье из иногородних, недовольные установившимися порядками, злорадствовали по поводу каждого мелкого промаха и неудачи местной власти, всячески вредили ей. Большинство же - середняки и бедняки - радовались избавлению от вечной кабалы.

Мой отец, Ефим Черцов, бывший кавалерист-красноармеец, был всегда в курсе станичных дел. К нему шли за советом, с жалобой. И он для каждого находил доброе слово.

В памяти хорошо сохранилась сходка на площади, решавшая вопрос о создании первого колхоза. Страсти разгорелись. Богатей, потрясая кулаками, кричали:

- Долой, не хотим!

- И баб наших общими сделаешь?

- С голоду подохнем...

Отец, крепкий, коренастый, спокойно стоял среди них и насмешливо отвечал:

- Ты бы, Спиридон, помолчал о голодной-то смерти. Сколько у тебя в сарае хлеба зарыто? И Спиридон действительно затих. А отец тем временем взялся уже за другого:

- Не тебе бы, Петр, о бабах печалиться. У тебя хоть и борода седая, а ни одной солдатки не пропустишь, всех приласкать стараешься.

Петр, седой, благообразный старик, тоже примолк, только в бессильной ярости потряс палкой.

Рядом с отцом, уцепившись за его шаровары, стоял я, маленький, босоногий, прислушивался к зловещим выкрикам из задних рядов толпы:

- Смотри, Ефим... Поплачешь кровавыми слезами! Отец, гневно выпрямившись, сверкнул глазами.

- Кто там? Выходи, поговорим начистоту! И с презрением сплюнув, добавил:

- Струсил... А меня, красного казака, не испугать. Мы за новую жизнь голов не жалели. Так-то, граждане, - обращаясь уже ко всем, продолжал он. - Не такие ли крикуны загнали тогда нас к берегу Кубани и на пики подняли над обрывом?..

Отец сорвал через голову рубаху, обнажая грудь со страшным багровым шрамом.

- Смотрите, какую отметину сделали. И то не испугался...

Во мне росла гордость за отца.

- Мой отец самый смелый, - хвастался я ребятам, - никого не боится.

И сердился на мать, которая вечерами, когда в доме собиралась вся семья, говорила:

- Постерегся бы ты, Ефим. Что у тебя, две головы на плечах? Убьют, куда я с малыми денусь?

- Ничего, - отшучивался отец, - не так страшен черт, как его малюют. Верно, Андрейка?

- Верно, - соглашался я и забирался к нему на колени.

Я любил такие вечера. Трещал огонь в печи, и было как-то особенно хорошо в небольшой хате, которую мы снимали у одного из богатеев. Отец рассказывал о войне, о знаменитом походе Таманской армии. Я прикрывал глаза, и мне грезилось, что в одной из бричек трясемся и мы вместе с матерью и старшим братом.

А отец тем временем уже спрашивал брата:

- Ну как, сынок, уроки приготовил?

- Все, папа.

- Учись хорошенько. Теперь наша власть, много грамотных людей надо.

- Я механиком буду на тракторе, - уверенно говорил брат.

- А я моряком! - мечтательно вставлял я, спрыгивал с колен отца и лез на лавку, посмотреть прибитую на стене репродукцию картины Айвазовского "Девятый вал". - Во, какие волны, а моему кораблю все нипочем.

- Сперва подрасти, морячок, - ласково обнимала меня мать.

- Подрасту и буду моряком, - упрямо твердил я.

- Будешь, будешь, сынок, - отец брал меня на руки и подбрасывал вверх, насколько позволял наш низенький потолок.

Долгожданным было для меня в том году первое сентября. Еще с вечера приготовил специально сшитые для школы рубашку и штаны, начистил первые в своей жизни маленькие сапоги. Но самой большой моей гордостью была шапка-кубанка с красным верхом.

Утром брат взял меня за руку и повел в школу. У крыльца нас встретил учитель Яков Сергеевич Деревянко и шутливо сказал:

- Проходи, проходи, иногородний казак.

Еще с времен Екатерины Второй жители Кубани делились на казаков-старожилов и иногородних - крестьян, оседавших в крае в поисках куска хлеба и работы. Многие иногородние обзаводились своим хозяйством, но большинство батрачило у казаков-богатеев.

Отец мой тоже был из иногородних, однако в войну служил в казачьем полку и теперь имел право носить казачью форму. Потому-то учитель, глядя на мою кубанку, и назвал меня "иногородним казаком".

Мое желание учиться было велико. Особенно хотелось научиться читать, чтобы не зависеть от брата, который в вечерние часы по моей просьбе читал иногда вслух о каком-либо морском путешествии или сражении.

А брат подзадоривал:

- Долго еще помусолишь букварь, прежде чем сам читать станешь.

Но и букварь заинтересовал меня. Я охотно "мусолил" его. Помню, как велика была моя радость, когда буквы вдруг будто сами сложились в слова: "Мы не рабы. Рабы не мы".

А мечта о море все крепла. Первой картинкой в моей школьной тетради по рисованию был корабль с предлинными пушками, торчавшими далеко за борт. Первая книга, которую я одолел самостоятельно, представляла собой описание какого-то морского боя.

Одним из моих лучших друзей стал Борис Гильдунин - сын директора средней школы. Его отец собрал большую библиотеку, и Борис брал у него нужные нам книги. Читали мы их то по очереди, каждый у себя, то вместе, уединясь на чердаке школы.

Весь чердак был нами разрисован. Здесь можно было встретить корабли всех классов: и броненосцы времен Цусимы, и Петровские галеры, и фрегаты Нахимова. На печных трубах в рост человека красовались фигуры пиратов. В другом месте были нарисованы все виды морского холодного оружия: кортики, сабли, ножи.

Такую жизнь мы вели, пока "форт", где мы базировались, не разгромил школьный сторож. За мазню досталось обоим. Да еще и на чердак лазить запретили.

Что было делать?