Роберт Хайнлайн - Звездный двойник

Бонфорт принадлежал к ораторам классической школы, но в споре отпускал иногда замечания – ядовитее купороса. Вот, например, выступление в Новом Париже; это когда поднялся гвалт вокруг договора с Гнездами Марса – так называемого Соглашения Тихо. Бонфорту удалось тогда провести его через ВА, но обстановка так обострилась, что вотум доверия был проигран и кресло премьер-министра пришлось освободить. Но как бы то ни было, Кирога не осмелился впоследствии денонсировать договор!

Речь ту я слушал с особым интересом – Соглашение Тихо в свое время сильно раздражало меня. Мысль о том, что марсиане должны пользоваться на Земле теми же правами, что и люди на Марсе, была для меня совершеннейшей чушью – до визита в Гнездо Кккаха.

Бонфорт на экране раздраженно гудел:

– Мой почтенный оппонент, возможно, знает, что девиз так называемой Партии Человечества – Да будут люди править людьми во имя людей! – не что иное, как бессмертные слова Линкольна, переиначенные для нужд современности. Но он явно не видит того, что – хоть голос и остается голосом Авраама – рука оказывается рукой Ку-Клукс-Клана! Ведь истинное значение этого, на первый взгляд невинного, лозунга – Да будут люди править везде и всеми во имя превилегированной верхушки!

Но, возразит мой почтенный оппонент, сам Бог велел человеку нести по Галактике светоч знания и осчастливить тамошних дикарей благами нашей цивилизации! Нет! Это, знаете ли, социологическая школа дядюшки Римуса: Холосый чехномазий петь о бозественном, а ста'ый Масса всем таким любить"! Весьма умилительная картинка, только жаль – рама маловата! Не уместились в ней ни кнут, ни колодки, ни лицевой счет «старого Массы»!

Я понял, что становлюсь если и не экспансионистом, то на худой конец – бонфортистом. Не то, чтобы он брал логикой – на мой взгляд, как раз логики ему порой недоставало – мое сознание настроено было на восприятие. Я очень хотел понять суть его убежденности и проникнуться его мыслями так, чтобы готовая фраза, едва понадобится, сама слетала с языка.

Без сомнения, Бонфорт четко знает, чего хочет и – что встречается очень редко – почему хочет именно этого. Сей факт невольно производил громадное впечатление и побуждал к анализу собственных жизненных ценностей. Во что же я верю и чем живу?

Конечно же, делом своим! Я родился и вырос актером, я любил сцену, я отдавал ей все, что имел, – и нечего там хихикать! Кроме того, театр – это все, что я знаю и чем могу заработать на жизнь. Чего вам еще?

Формальные этические учения никогда не привлекали меня. Возможность ознакомиться с ними я имел – публичные библиотеки суть неплохой способ провести время для актера с тощим кошельком. Но вскоре до меня дошло, что все они в смысле витаминов бедны, как тещин поцелуй. Дай любому «философу» вдоволь бумаги да времени – он тебе что угодно разложит по полочкам и базу подведет.

Ну, а нравоучительные детские книжонки я отроду презирал. Львиная доля их – откровенный треп, а те немногие, что имеют хоть какой-то смысл, сводятся к провозглашению священной истины: «правильный» ребенок не должен тревожить маму по ночам, а «правильный» мужчина должен неустанно пополнять свой лицевой счет и успевать вовремя стереть пушок с рыльца! Благодарю покорно!

Однако даже собачья стая имеет свои правила и обычаи. А я? Чем я руководствуюсь – или хотел бы руководствоваться – в собственной жизни?

Что бы ни случилось – играй до конца! В это я всегда свято верил и жил именно так. Но почему обязательно – играй? Некоторые пьесы иначе как отвратительными не назовешь! А вот почему. Ты уже дал согласие участвовать в ней и знал, на что идешь. А публика – чем виновата? Она платила за билеты, и теперь вправе требовать того, на что ты способен! Ты обязан ей этим! Обязан. Как и менеджеру, и режиссеру, и рабочим сцены, и остальным членам труппы. Как и своим наставникам, настоящим и тем, уходящим в глубь веков, к театрам под открытым небом и с каменными скамьями; и даже древним сказителям с базарных площадей! Noblesse oblige.

По-моему, эта заповедь приемлема к любому ремеслу. Око за око. Строй по отвесу и ватерпасу. Клятва Гиппократа. Не подводи команду. По работе и плата. Эти вещи не нуждаются в доказательстве! Они всегда были квинтэссенцией жизни, прошли через эпохи и достигнут звезд.

И я осознал вдруг, к чему стремится Бонфорт! Если вообще есть в природе нравственные ценности, не тускнеющие от времени и расстояний, то истинны они и для людей, и для марсиан! И будут истинными на любой планете любой звезды! Люди никогда не покорят Вселенную, не руководствуясь ими, – ведь иначе любая превосходящая раса сможет обвинить их в фарисействе!

Условие экспансии – нравственность. Слабого – задави, падающего – толкни – слишком узкая философия для необъятной шири Космоса.

Однако Бонфорт вовсе не был сюсюкающим апологетом розовых очков!

– Я не пацифист, – говорил он. – Пацифизм – учение весьма неприглядного свойства. Оно – для любителей пользоваться благами общества на дармовщинку; да еще потребовать в награду за свои грязные игрища нимба на макушку! Господин спикер, жизнь – для тех, кто не боится ее потерять! Этот билль должен пройти.

С этими словами он встал и перешел в другую половину зала – в знак поддержки военных приготовлений, отвергнутых общим собранием его партии.

Или вот:

– Делайте выбор! Всегда делайте свой выбор! Не беда, коль ошибетесь порой, – кто боится сделать выбор, тот неправ всегда! И к черту трусливых зайцев, дрожащих перед необходимостью выбирать самим! Встанем, друзья, сосчитаем, сколько нас.

Это было закрытое совещание, но Пенни записала все на свой диктофон, а Бонфорт – сохранил. Он здорово чувствовал ответственность перед Историей и хранил записи. И хорошо – иначе с чем бы я сейчас работал?

Я понял: Бонфорт и я – одной крови, и был искренне рад этому. Он – личность. Я мог гордиться этой ролью.

Насколько помню, я ни минуты не спал с тех пор, как пообещал Пенни провести аудиенцию с императором, если Бонфорт не поправится к сроку. Нет, вообще-то я собирался спать – не дело выходить на сцену с опухшей физиономией, – но потом так увлекся работой, а у Бонфорта в загашнике было столько словесных пилюль самого острейшего свойства… Просто удивительно, сколько работы можно провернуть, действуя двадцать четыре часа в сутки, да еще если никто не мешает – напротив, помогут чем угодно, только попроси.

Но незадолго до посадки в Новой Батавии ко мне вошел док Чапек и сказал:

– Закатайте-ка левый рукав, юноша.

– Зачем?

– Затем, юноша, что мы не можем послать вас к императору шатающимся от утомления. После укола проспите до самой посадки, а уж тогда дадим вам стимулирующее.