Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

— Плохо притачали: сапожники:

— Кружимся, что ли?..

— Голова кружится.

— Да ну, голова. Дура. Все кружится.

Клетка и правда кружилась, вызывая помутнение рассудка и желание хвататься руками за прутья.

— Едем:

— Куда-то едем:

Зазуммерил телефон. Марков поднял черную трубку.

— До отправления — три минуты, — голос Панкратова ликующий и тревожный. — Как настроение?

— Боевое.

— Как на каруселях.

— Держитесь, товарищи. Самое тяжелое впереди.

Это они знали.

Вращение, качка. Теперь стало казаться, что они переворачиваются еще и через голову. Словно грузовик превратился в аэроплан и выписывает «мертвые петли». Вес теряется, на миг повисаешь на ремнях. Но нет — наваливается вдвойне и втройне.

Потом возник струящийся свет.

Белый, как дым, он вырывался из крошечных пор пространства и окутывал собой все. Терешков скосил глаза на свою руку. Свет фонтанировал из пальцев пятью тонкими нитями. Невдалеке они переплетались с десятками других и терялись из виду.

Сквозь эти струи виделось странное.

Он видел Маркова словно бы вывернутым наизнанку и одновременно окружающим Терешкова со всех сторон. Сам Терешков стал размером с глаз. Он и был глазом, стремительно вращающимся на стебельке. Он видел сразу все, вокруг и всегда.

Он видел себя маленьким мальчиком, лежащем в гробу.

Он видел себя рядом с комиссаром Берлахом, когда тот выменивал у петлюровцев бронепоезд «Булава народного гнiву» на два ведра кокаина. Он видел себя красвоенлетом Татусевым, зажатом на сиденье упавшего в лесу «Фармана» молодыми веселыми березками (пряжкой ремня и выпадающими зубами Татусев пытался перетереть держащие его стволы:). Он видел себя на скамеечке у Чистых прудов (бритый череп, костыли и мертво торчащая нога в сером воняющем пролежнями гипсе), когда подошел к нему и сел рядом профессор Шварцкопф и заговорил, как со старым знакомым. А знаете, какая самая страшная тайна времени?

Самая страшная тайна — что никакого времени-то и нет!..

Куда же мы направляемся сейчас?..

Кружение становилось невыносимым. И тут сквозь свет и дурноту — диким голосом взвыли пущенные на всю мощь соленоиды!

Открылись краны, выпуская из дюаров кислород. Успеть сделать вдох!

Терешкову показалось, что его мгновенно вморозило в лед. Нельзя стало двинуть ни рукой, ни ногой. Даже рот застыл в полукрике. Лишь внутри что-то судорожно трепетало, гоняя крошечные глоточки воздуха.

А сверху давило, давило, давило:

Он пытался считать про себя, но обнаружил, что забыл нужные цифры. Что должно быть между 4 и 5? И что идет после 7?..

Вдруг тяжесть вся исчезла и сменилась страшными толчками и подскоками.

Потом раздался скрежет.

Потом слетел тент:

Терешков медленно приходил в себя. Рядом стонал и ругался Марков. Было довольно светло, но при этом совершенно ничего не видно.

Как в тумане.

Да это и был туман! Простой деревенский туман, пахнущий мокрой разрытой землей:

— Как ты? — услышал Терешков голос товарища.

— Железно:— отозвался — и не узнал себя.

— А меня — будто кони топтали:

— Гуси топчут, — сказал Терешков, разом мстя за многие обидные насмешки. — А кони кроют.

Но Марков, наверное, не понял, что ему отомстили.

Они приподнялись, кряхтя. Клетка стояла косо, но все же как надо — то есть на днище. Непослушными пальцами Терешков отстегнул ремень. Выпрямился. Встал.

Все еще покачивало. Как в лодке.

— Как ты думаешь — получилось? — спросил Марков робко.

Марков! — робко!

— Если бы не получилось, то разве мы были бы сейчас одни? Все сбежались бы, чтобы нас осмотреть и успокоить.

— Верно:

— Командуй, командир, — сказал Терешков. — Выходим ли мы на грунт сразу — или же когда рассеется окружающий нас туман?

— Не знаю, как ты, — сказал Марков, — а я чувствую прежде всего легкий голод и несусветную жажду.

— А вот что интересно, — сказал Терешков. — Если мы съедим что-то здешнее, оно из нас вывалится при нашем возвращении — или останется в животе?

— И это тоже мы должны будем проверить. А пока — где наши хлеб и мясо для первой закуски? Потому что без грубых физических сил мы не будем способны к работе.

— А как оно будет вываливаться?

— Не заставляй читать тебе лекцию о телесном устройстве организма.

— Ладно. Вот наше мясо, соленые огурцы, хлеб. Бутыль с клюквенным морсом. Но я чувствую, что не проглочу ни крошки. Пока не узнаю, где мы.

Марков молча взял провиант, развернул вощеную бумагу, расстелил розовое тонкое мясо на хлеб, сверху уложил помятые ломтики огурца. Впился зубами.

И — со странностью в глазах отстранился.

Потянулся к морсу. Глотнул очень осторожно, растирая языком по небу.

— Попробуй-ка, — протянул Терешкову надъеденный бутерброд и надпитую бутылку.

Морщась, Терешков куснул. Глотнул. И еда, и питье вкуса не имели вовсе.

— Странно:

— Знаешь, Терешков, а ведь это значит, что — что-то произошло! Наверное, удалось! Наверное, мы действительно в будущем:

Терешков вдруг почувствовал, что у него затряслись руки. Он завернул недоеденный бутерброд в бумагу и сунул его в карман. Потом — потянулся к барашкам, запирающим дверь.

Марков молчал.

Терешков откинул решетку и, не останавливая движения тела, спрыгнул на землю.

Земля была рыхлая и мягкая. Из нее часто-часто торчали пучки круглых листьев.

Клетка стояла на картофельном поле, и картошка уже давно взошла!

Июнь!

— Командир, — Терешков выпрямился. — Удалось. Удалось!

Мы — там.

А через несколько секунд где-то совсем рядом заголосили птицы:

Рассвет застал испытателей за необходимым делом: установкой клетки на колеса. Нежелательно, чтобы посторонний взгляд коснулся секретнейшей из машин. К счастью, маленькая, но густая рощица стояла неподалеку.

Оставив пока на поле тяжелые мотоциклетки, Марков и Терешков уперлись руками в прутья, ногами взрыли мягкую землю — и покатили-покатили-покатили клетку к роще! Клетка бежала легко, без мотоциклеток весу в ней почти и не осталось — ну пять пудов, разве что. Ну шесть.

В роще, такой чистенькой и нарядной снаружи, было все замусорено. Валялись большие ржавые банки, витки проволоки, детали каких-то машин. С клетки снова сняли колеса, Марков затянул и законтрил временной тормоз, отключил батарею. Машина времени теперь стала просто мертвым железом. Забрали баулы и заплечные мешки, и Терешков запер дверь на секретный стальной замок.

Испытатели переглянулись. Каждый мысленно проверял другого: не забылось ли чего. Но нет, ничего не забылось.

— Газета, — вдруг тихо вскрикнул Марков. — Видишь?