Роджер Желязны - Долгий сон

Кройд допил пиво, взял другую бутылку, открыл её.

— Мистер Кренсон, — проговорила Ханна Дейвис, и он посмотрел ей в глаза, — мне кажется, ваш хвост ведет себя несколько нахально.

— Прошу прощения. Иногда он становится чересчур своевольным.

Из-под стола появился полосатый — словно тигровый — отросток и принялся энергично стучать по земле у него за спиной. Кройд сделал глоток.

— Итак, этот человек объявил, что сможет вас вылечить? — спросила Ханна.

— Нет, — ответил Кройд. — Доктор Рудо никогда это не обещал. Позже он предложил мне кое-что другое — довольно хитроумный на первый взгляд способ стабилизировать мое состояние, чтобы я больше не боялся засыпать.

— Естественно, он вас обманул, — сказала Ханна. — Взял у вас деньги, возродил в душе надежду, а потом оказался несостоятелен. Верно?

— Неверно, — ответил Кройд. — Он знал, о чем говорит, и оказался состоятелен. Дело в другом.

— Минутку, — остановила его Ханна. — Если бы кому-нибудь удалось найти способ смягчить воздействие шального вируса, об этом кричали бы все газеты мира. Если доктор Рудо добился положительных результатов, почему никто ничего не знает?

Кройд поднял руку и хвост:

— Подождите! Если бы все было просто, я бы уже закончил свой рассказ… Прошу прощения.

Он исчез. Боковым зрением Ханна заметила, что мимо бара скользнула какая-то тень. Потом открылась дверь, тут же захлопнулась. Она повернула голову, но никого не увидела. В следующее мгновение снова что-то мелькнуло совсем рядом, и вот уже Кройд сидит на своем стуле и потягивает пиво.

— Ускоренный метаболизм, — объяснил он и продолжал так, словно и не прерывал повествования: — Пэна Рудо просто потрясла моя история. Я провел у него весь день, а он исписал заметками несколько страниц. Время от времени задавал вопросы. Вечером в дверь постучала миссис Вейлер, сказала, что её рабочий день закончился, и спросила, хочет ли доктор, чтобы она закрыла дверь в офис, когда будет уходить. Он ответил, что не хочет: мол, сделает это сам через несколько минут. А потом предложил мне вместе пообедать, и я принял его приглашение.

Мы отправились в ресторан, съели несколько бифштексов — его тоже поразил мой метаболизм, — и проговорили все время. После этого мы пошли к нему домой — очень милая у него оказалась квартира. Я засиделся допоздна. К тому моменту он уже все про меня знал, мы обсудили множество самых разных проблем, о которых я обычно ни с кем не разговариваю.

— Это в каком смысле? — поинтересовалась Ханна.

— Ну, — сказал Кройд, — в первый день, да и потом доктор Рудо рассказал мне о некоторых теориях, популярных в психологии. Он даже был знаком с людьми, которые их разрабатывали — некоторое время учился с Фрейдом, а позднее в институте Юнга в Швейцарии занимался исследованием проблемы dauerschlaf. От него я узнал об идеях Фрейда касательно детской сексуальности, стадиях развития, очищения, про ид[3], эго и суперэго. Про теорию Адлера[4] о стремлении к самоутверждению и родовую травму Рэнка[5]. Про то, что Юнг изучал типы личности и создал теорию индивилуации[6]. По мнению Рудо, в этом много разумного и полезного — для одних людей больше, для других меньше. Его самого интересовал лишь результат, эмоциональный итог, позволяющий пациенту справляться с проблемами, встающими у него на пути. Он считал, что жизнь — это компромисс между тем, чего тебе хочется, и тем, что ты получаешь, и в этой Сделке всегда участвует страх; причем совсем не важно, какой из классических источников его рождает, просто он есть, и все. А мы лжем — все до единого, — чтобы справиться с этим страхом. Лжем о мире и о самих себе. Эту идею он почерпнул у драматурга Ибсена[7], называвшего большое фальшивое сооружение, которое человек возводит в свою честь и в честь окружающего его мира, «жизненной ложью».

Рудо считал, что это присуще каждому человеку и лишь степень фальши отличает психоз от невроза. Его подход к проблемам неорганического свойства заключался в том, что он стремился найти в жизни пациента ложь, а потом обрабатывал её таким образом, чтобы человек, обратившийся за помощью, смог в дальнейшем справляться со своими проблемами самостоятельно. Не избавиться от этой лжи — вовсе нет. Доктор утверждал, что в некотором смысле она даже необходима. Стоит попытаться её разрушить или воздействовать слишком сильно, и можно навредить личности, довести пациента до сумасшествия. Он рассматривал терапию как средство, позволяющее экономить ложь, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли легче приспособиться к жизни.

Кройд помолчал немного, сделал глоток пива.

— Получается, что он считает врача чем-то вроде Господа Бога, — заявила Ханна. — Ты поможешь ему подобрать ключик к своей личности, он войдет, оглядится по сторонам и будет решать, что следует выбросить, что оставить, а что переделать.

— Угу, звучит именно так, — согласился Кройд, — если посмотреть, как вы предлагаете.

— Предположим, такой подход к лечению пациентов и приносит плоды… Похоже, что иногда даже небольшое изменение, внесенное с самыми лучшими намерениями, может причинить вред — имейте в виду, мы не рассматриваем вариант сознательного нанесения вреда. Он именно так с вами и поступил? Вмешался в ваше представление о самом себе и окружающей действительности?

— Не совсем, — ответил Кройд. — Не намеренно и не впрямую. Он объяснил мне, что очень хочет изучить мою жизненную ложь, поскольку ему необходимо узнать мои страхи. Ведь они имеют непосредственное отношение к курсу лечения, которое он намерен предпринять для стабилизации моего состояния.

— А вы и вправду набрались всяких разных словечек, верно?

— За время, что он мной занимался, я прочитал массу специальной литературы. Думаю, все так поступают.

Кройд выпил ещё немного пива.

— Ну а теперь вы тянете время? — спросила Ханна. — Потому что не хотите раскрывать мне тайну ваших страхов? Если они не имеют существенного значения для этой истории, можете умолчать.

— Боюсь, вы правы, — признался Кройд. — Но, пожалуй, я не стану ничего скрывать — нужно, чтобы рассказ получился полным. Я не знаю, что вам про меня известно…

— Марк Медоуз кое-что мне о вас поведал. Но мало. Вы надолго засыпаете. Надолго пропадаете…

Он покачал головой:

— Я не это имел в виду. Видите ли, я не сразу решился обратиться за помощью к психоаналитику. Скажу честно: я гораздо больше читал литературы по психологии и всему, что с ней связано, чем может показаться, причем не просто книжки типа «помоги себе сам», а очень серьезные научные труды. Я стараюсь не демонстрировать свои познания. Мне прекрасно известно, что значит быть психом — по-настоящему не в своем уме. Я глушу себя регулярно при помощи амфетаминов, потому что боюсь засыпать. И, как правило, в конце концов дело заходит слишком далеко; прекрасно помню несколько абсолютно идиотских и несколько ужасных поступков, которые совершил, когда мое сознание и ощущения были вывернуты наизнанку. Я отлично знаю, что такое психоз, и боюсь его почти так же сильно, как сна.