Песах Амнуэль - Тяжкое бремя абсорбции

На этом грезы нового репатрианта были прерваны, поскольку всех обитателей "Центра реабилитации" направили на уборку московских улиц. Это дельное предложение было выдвинуто министром труда Светланой Мирной, надо полагать, исключительно в гуманных целях - не дать репатриантам изнывать от безделья.

- Но послушайте, - сказал Ян, когда ему дали в руки метлу с часовым механизмом, - я ведь не дворник, а программист, и для России могу принести пользу на...

- Для России, - внушительно сказал чиновник и включил таймер на ручке метлы, - ты принесешь пользу, если не будешь рыпаться. Программист, видишь ли. Своих программистов девать некуда.

Ян вынужден был прекратить разговор, поскольку часовой механизм привел в действие моторчик, и метла в его руках задергалась как лисица в капкане.

- В час дня механизм отключится на полчаса, - сказал прораб, - и ты сможешь пообедать. У вас там в Израиле, наверно, и нет настоящего борща, а?

В Израиле, может, и не было настоящего борща, в кошерности которого Ян тихо сомневался, но зато в Израиле был такой вкусный фалафель... И Яном овладела ностальгия, болезнь эмигрантов, а не репатриантов.

- Поезжай в гости, - сказал знакомый репатриант, сбежавший в Москву из Киргизии. - Верное лекарство от ностальгии. Я месяц назад съездил, так теперь даже на карту Средней Азии смотреть не могу - мутит.

Ян поехал бы (Господи, пройтись по Алленби, забежать к Жене Лейбовичу, выпить банку "Маккаби" у Наума Рубина!), но с теми деньгами, что выдавали ему на бирже труда, он мог, в лучшем случае, добраться до украинской границы, да и то, если ехать на извозчике.

И тогда новый репатриант придумал: он отправился в Израиль мысленно. Представил себе тель-авивских служащих, плевать хотевших на посетителей, вообразил, как его в очередной раз надувает подрядчик, не желающий понимать разницу между бетоном и гипсолитом, вспомнил соседа, которого зарезал житель независимого государства Палестина средь бела дня на рынке в Герцлии. Подумал о деньгах, которые остался должен приятелю.

И остался в Москве.

Весной 2028 года русский бизнесмен Ян Мирошник приехал в Израиль по туристической путевке. Он купил туры по классическому маршруту от Гедеры до Ашкелона. Хотел купить экскурсию по Иудее, но независимое государство Палестина отказало ему во въездной визе.

Русский бизнесмен Ян Мирошник с недовольным видом сидел на террасе ресторана "Максим" и пил жигулевское пиво. А я внимательно слушал его рассказ о первых годах репатриации.

- Три года всегда трудны, - вещал господин Мирошник, - но нужно иметь терпение, и все становится хорошо. Вы у себя там в "Истории Израиля" напишите, что главное - это терпение. Савланут, если по-вашему.

- Вы не знаете ли, - спросил я, отвлекая русского бизнесмена от произнесения банальностей, - что стало с теми балтийцами, с которыми вы провели несколько ночей у памятника Долгорукому?

- Понятия не имею, - отмежевался Ян Мирошник. - Может, им дали государственное жилье в Магадане.

- Можно написать, что вы полностью абсорбировались? - спросил я.

- Не люблю этого слова. Лучше сказать - интегрировался. Это - да. Мне в России хорошо.

Он сказал это с особым нажимом, и я все понял. Мой отец, приехавший с волной алии-90, точно так же говорил "Мне в Израиле хорошо", сидя у окна съемной квартиры в Кирьят-Яме и глядя почему-то не на близкое Средиземное море, а на видимые только его внутреннему взору Невский проспект и шпиль Адмиралтейства.

- А почему ваш президент, - перевел я разговор на другую тему, - не хочет ратифицировать договор о запрещении продажи Зимбабве ядерного оружия?

- А потому, - назидательно сказал Ян Мирошник, - что России нужны деньги. И это наше дело, верно?

Я не согласиться с такой постановкой проблемы, и мы заспорили. Но это уже другой разговор, и к "Истории Израиля" он не имеет никакого отношения.