С. Бельский - Под кометой

Король молчал.

— Ольрид, хранитель королевского музея — слабое вялое тело. — Подойдите ближе. Наклоните голову. Вот так! — Тонкие пальцы Эверта быстро двигались по маленькой голове Ольрида.

— Отсутствие воображения… Скучный бледный мозг. Я написал десять томов о памятниках древности, обиженным голосом сказал хранитель королевского музея.

— У вас у самого голова древнего типа… Лобные доли совершенно не развиты. Вам бывает иногда страшно Ольрид!

— Страшно, чего?

— Ну, вы сами не знаете, и в этом все дело. Надвигается темная опасность, вы боитесь неба, короля, темноты; чувствуете себя таким маленьким, как муравей, заблудившийся в вековом лесу.

— Да, это бывает.

— Первобытный животный страх. Ужас, самое древнее из всех чувств, он разрастается у корней жизни и только разум его побеждает. Тени ночи бегут от солнца.

— Теперь Винцент.

— Что такое Винцент?! — гневно закричал монах. — Ты не смеешь касаться меня, потому что тобой владеет диавол. Я прокляну тебя и когда мы все отправимся в небесную обитель, ты будешь один прятаться в норах на этой проклятой обгоревшей земле, освещенной адским красным пламенем. Я не хочу этой девушки, хотя демон меня соблазняет.

— Теперь Энрио Витторино, — обратился Эверт ко мне. — Литератор, 37 лет. Неврастения на почве наследственного алкоголизма (я описываю эту сцену со всевозможной точностью в виду её важности для будущих поколений, но ради справедливости должен заметить, что по отношению ко мне Эверт заблуждался: пью я очень мало и только иногда, когда нет темы, ищу ее при помощи возбуждающих средств).

— Остается один № 369 или как там его зовут, подойдите сюда.

Черная фигура отделилась от скалы и медленно двинулась к освещенной площадке. — Ну, глухо сказал великан; смотря на Эверта сверху вниз.

— Убийца! — тихо и отчетливо выговорил доктор. Мне показалось, что это короткое слово прокатилось по всем окрестным скалам.

— Мы дрались честно и я не виноват, что у него сломался нож, — также тихо ответил № 369. Возвышая голос он продолжал: — я возьму эту девушку потому, что так хочу! слышите ли все: так я хочу! Мне нет дела до того, что произойдет. Доктор тут осматривает нас как лошадей на племенном заводе. По его словам выходит, что король притащил сюда все: своих слабоумных сумасшедших предков Ольрид — новое издание древнего человека; в голове и теле писателя сидит десяток пьяниц, я убийца. Не верьте этому сумасшедшему: комета сожгла все старье, предков и их могилы. Зачем чорт побери, вы тащите сюда мертвецов, королевские мантии, законы парламенты и даже глупого демона, который состоял при этом мерзком монахе, раскачивающемся между землей и небом как паук в сильный ветер. Я сильнее вас и эта женщина будет моей!

Безымянный медленно пошел в ту сторону, где спали женщины.

— Будь вы прокляты! — крикнул ему вслед отец Винцент вместо напутствия.

Мы разошлись, легли и молча смотрели на пламенный цветок в серебристой бездне над черной обугленной землей.

В долинах еще стоят ядовитые газы, принесенные кометою и мы за три месяца ни разу не спускались с горы, на восточный склон которой выходит обрушенная галерея королевского музея древностей.

Я чувствую себя очень плохо, в ушах постоянный шум, как от морского прибоя. Мне кажется, что я слышу бурю, которая уносит комету и сгибает её шесть огненных лучей.

Эверт говорит, что я отравлен цианистым газом. Тороплюсь просмотреть записки о гибели земли. Заметки на полях рукописи сделаны мною и доктором Эвертом. Последние отмечены буквою Э.

Глава II

Первое известие о появлении кометы. — Газеты перед концом мира. — Памятник Вентурио. — Площадь Веры. — Храм человека, — Уснувшие и воскресшие

Первый раз я услышал о комете в редакции «Южной газеты», где руководил хроникой и два раза в неделю писал фельетоны. В три часа я, как всегда, сидел за своим столом и просматривал заметки репортеров. Занятие, способное навести уныние на самого веселого человека. К тому же работа эта требовала большого внимания, так как нравы Гелиополисских литераторов были испорчены и каждый хроникер ловко скрывал вознаграждение, полученное им от лиц, заинтересованных в появлении какого либо известия; вследствие этого газеты терпели крупные убытки, так как в пользу издателей отчислялась половина суммы, собираемой журналистами в театрах, акционерных обществах, в банках, ресторанах, парламенте, в банях и проч. Ни одного, даже самого ничтожного дела, нельзя было устроить без того, чтобы предварительно не истратить порядочную сумму на подкуп газет и газетных работников.

В Гелиополисе перед появлением комет насчитывалось четыре тысячи ежедневных изданий. Все они помещались в особом квартале, в западной части города, рядом с улицами, населенными публичными женщинами.

Газетный квартал был самой оживленной частью мирового города. С десяти часов утра гигантские граммофоны, поставленные над дверями редакций начинали выкрикивать новости, полученные со всего света и сейчас же их опровергали.

Сотни других граммофонов бранили консерваторов, радикалов, республиканцев, министров, большинство и меньшинство парламента, акционерные предприятия, новые религии, словом все на свете.

Чтобы заглушить нестерпимый вой металлических голосов, литературные противники пускали в ход пароходные сирены, рев которых был слышен по всему Гелиополису, продавцы газет, одетые в яркие пестрые костюмы и сопровождаемые акробатами и уличными музыкантами, в рупоры выкрикивали названия статей и разбрасывали тысячи объявлений, которые как хлопья снега кружились над улицей и засыпали мостовую. Около домов двигался бурный поток людей, нуждавшихся в помощи печати или искавших её расположения. Нищие, придворные, монахи, артисты, мистики, поэты, банкиры, изобретатели, шарлатаны вливались в широко раскрытые двери редакций и вступали в шумный торг с владельцами газет, с их доверенными сотрудниками.

Газеты выходили каждый час в миллионах экземпляров, распространялись на аэропланах и влияние их было безгранично.

Чтобы дать понятие будущему человечеству о том уважении, которым пользовалась мировая литература в последние дни её существования, я расскажу о том как газеты поставили памятник почтенному и достойному Вентурио, главе синдиката по торговле женщинами.

Я не знаю точно, сколько это стоило Вентурио, но однажды утром голоса всех граммофонов в газетном квартале слились в его прославлении и восхвалении. Маленькая газетка «Оса» пробовала возражать при помощи своего граммофона, который пищал, как комар над болотом, но «Вестник Правды» пустил в ход колоссальную сирену, приводимую в действие машиною в сто сил и заставил «Осу» замолчать. Четыре тысячи статей, в которых говорилось об уме Вентурио, о щедрости Вентурио, о благородстве Вентурио, появлялись каждый час и по беспроволочному телеграфу передавались во все углы земного шара. Газетная волна смывала всех, кто смел противиться прославлению и возвеличению главного содержателя публичных домов. Во время этой компании пало два министерства и, что особенно тяжко, старый добрый Кемпель, вождь народной партии, покончил жизнь самоубийством, так как его каждый час обвиняли в различных преступлениях.