Альберт Валентинов - Седьмое пришествие

Зегвера… Прекрасная суровая планета. Черные пики гор, редкие леса, животные- каждое наперечет… Здесь они долго не могли привыкнуть к тому, что можно вот так запросто есть натуральное мясо, пахнущее кровью, и корни, вырытые из почвы. Там, на родине, люди не могли позволить себе такой роскоши и ели пищу, изготовленную в синтезаторах. Родная планета… Несчастная планета двойной звезды. Страшные гравитационные силы разорвали ее на куски. Погибли прекрасные города, погибло поколение, так и не успевшее обеспечить перелет своих детей на другую планету. Если бы не этот гигантский болид, внезапно вторгшийся в систему звезд Зегверы! Его масса явилась той песчинкой, что перетягивает чашу весов…

– Зачем, Безбородый, ты сотворил тапи?

Это уже не мальчишка. Это Иор, шаман, незаметно подошел сбоку и навис над ним, опираясь на узловатую дубину. Для чего ему дубина здесь, в пещере? Испугать или… Испугать. Солон может теперь заглядывать в будущее только на пять локтей передвижения солнечной тени, но за это время, он знает, смерть не угрожает ему. Иор нагнул голову, и плечи его вздыбились безобразным горбом.

– Ты боишься, Безбородый. Мы спрашиваем, а ты не отвечаешь. Но ты ответишь, когда придет солнце. Мы все тебя спросим. И зачем тапи, и зачем грибы, после которых умирают от боли в животе, и зачем ката, у которого нет ног, но который всегда догоняет и душит, обвивая кольцами. Иди на свое место, Безбородый, и держи при себе слова, которые никто не понимает, но которые лишают силы охотника, заставляя вспоминать то, чего не знаешь. Иди, старик, и, когда уйдет ночь, ты ответишь нам.

Он шаг за шагом теснил Солона в самый дальний от костра угол, где валялись две старые потертые шкуры. В крошечных глазках под выпирающими надбровными дугами сверкало непонятное торжество. Как разительно изменились потомки! Солон даже застонал от отчаяния. Его товарищи, совершеннейшая гармония пропорций, – и эта неуклюжая обезьяна… Будто существо с другой планеты. А может, так оно и есть? Другая планета… Может, в этом и таится страшная разгадка?

Солон сел на шкуры, прислонился к холодной, сырой стене пещеры. Мозг его заработал ясно и четко, каждой клеточкой, как когда-то. Он понял, что не увидит завтрашнего заката солнца, но это его не испугало. Он даже почувствовал облегчение. Все кончено, но все было не напрасно. Да, в этом, и только в этом, разгадка: другая планета…

Время мгновенно передает информацию через любые расстояния. Разлитое по Вселенной, оно как вода в сообщающихся сосудах: в одном конце надавишь – в другом тотчас отзывается. Поэтому они узнали о конце Зегверы в тот самый момент, когда планета начала разваливаться. С остановившимся сердцем принимали они на хроноскопах последний привет гибнущей родины. Эфеназия, любимый комментатор Зегверы, не вытирая слез, включала для них то экватор, то средние широты, то полюса. Она молчала – надо ли было комментировать то, что они видели: как рвется почва и в огромных трещинах исчезают здания, машины и люди, кричащие в смертельной тоске! Но вот изображение на экранах задрожало, размазалось, пропал звук, потом мелькнуло искаженное лицо Эфеназии, и все исчезло – Зегвера перестала существовать.

Оставшиеся в живых, за тысячи световых лет от родной Зегверы, не пали духом. Каждый переживал трагедию в одиночку, но все вместе держались стойко. Свой долг им был ясен: основать новый народ. И лучше всего остаться здесь, на планете-лаборатории. Лететь к другой звезде, переносить на новую планету отобранную флору и фауну – у них не хватило бы на это сил. Правда, на этой планете таилась другая опасность: избыток растений и животных, многие из которых были отнюдь не дружественны человеку.

Как им казалось, они предусмотрели все. Двести человек образуют сто супружеских пар. У каждой пары будет по три ребенка – итого триста новых граждан, с рождения дышащих воздухом этой планеты, ставшей их родиной. Каждые двадцать пять – тридцать лет население удваивается, а дальше численность будет нарастать в геометрической прогрессии: новые поколения, освоившись на родной планете, не будут ограничивать себя в деторождении. И, владея могучими знаниями, они создадут здесь такое же гармоничное общество, как на Зегвере.

Но жизнь человека – крохотная капля в океане жизни человечества. И дети нового поколения умрут раньше, чем постигнут все знания предков. На Зегвере действовали специальные телепатические обучающие машины, без которых невозможно было удержать в памяти постоянно увеличивающийся объем информации. Чем дальше уходила в своем развитии цивилизация, тем длиннее делался срок обучения. Уже только к тридцати годам человек становился полезным членом общества со средним уровнем знаний. На корабле таких машин не было, но, если бы и были, навряд ли они справились бы со своей задачей. Питательная среда для основы знаний создается окружающей обстановкой. С первых осмысленных шагов человек проникается духом своего времени. Это фундамент, на который ложатся кирпичи знания. А здесь фундамент иной. Он приспособлен под знания грубые, примитивные, служащие лишь для поддержания жизни. И высший интеллект, накопленный эволюцией на Зегвере, ляжет на плечи людей бесполезным грузом, пока они будут делать первые шаги на пути покорения природы. Будущие поколения неминуемо постараются избавиться от лишнего груза на трудной дороге жизни. Они просто вынуждены будут это сделать. Значит… Значит, надо устроить так, чтобы эти знания сопровождали людей в их долгом пути и люди могли в любой момент почерпнуть из живой сокровищницы то, что им нужно.

У них было средство продлевать жизнь. Маленькие голубые камешки, предварительно облученные, выделяли тяжелые синие капли со странным привкусом. Одна такая капля вызывала в организме бурный процесс, заставляя обновляться все клетки тела. И человек получал в дар вторую жизнь. Но никакое благо не дается даром: у человека, лизнувшего камень жизни, менялись гиены, и он терял ряд качеств, приобретенных на долгом пути эволюции. Потомство такого человека как бы скатывалось на одну ступень к предкам. Поэтому тем, кто хоть раз лизнул камень, иметь детей запрещалось. Да и у него самого притуплялись эмоции, снижалась восприимчивость к радости, рассудок брал верх над сердцем. И он видел мир все в более и более тусклых красках. Поэтому не многие продлевали свою жизнь. Только крупные ученые, для которых весь смысл существования был в работе, шли на это. Остальные предпочитали прожить один век, но насладиться им полностью. Лишь один из пленников новой родины получал миллионы лет жизни, но он знал, что каждый последующий год будет для него тягостнее и скучнее предыдущего.