Евгений Панаско - Десант из прошлого

Далее профессор провел решительную грань между направлениями энэф, относящимися, с одной стороны, к струе массовой культуры, и с другой стороны – к потоку профессионально несостоятельных творений, как называемой халтуре. Здесь имелась тонкая, но существенная разница, что необходимо было учесть.

Я прикинул, поможет ли это расследованию, и попросил Л. Г. Компотова возвратиться поближе к основному предмету разговора.

Профессор трудно сходил с наезженной колеи.

– Дрянь редкостная, – повторил он уже данную оценку похищенной книге, как бы удивляясь самому факту существования столь слабого литературного произведения. – Уж на что есть образцы… особенно в те еще годы… Концов Владимир или там Дубитский… Маняшин… Бумерангов… Клопаков… А Чугунец?! Или взять произведения «стихийной семерки» времен печального двадцатилетия… Но эта книга, доложу вам, не слабее. Да. Жуткая книга. Хотя, конечно, в другом роде.

Памятник мысли, вспомнил я напутствие шефа.

– Если хотите, я вам покажу кое-что, – сказал профессор и встал. Он явно собирался продемонстрировать мне что-то из своих неисчислимых шкафов. Дубитского, наверное, или Концова.

Я содрогнулся. – Прощу прощения… Давайте о деле.

– Странно, – сказал профессор, впиваясь в меня долгим взглядом. Научно-фантастическая литература этого периода дала и свои классические образцы… Они входят в программы школьных факультативов… Однако вы, я вижу, не любите фантастики. Странно. А я вот любил этот вид литературы с детства. И даже, как видите, сделал его предметом своих профессиональных устремлений. Видите ли, я считаю, что современному человеку…

Он явно собрался прочитать мне вступительную лекцию к своему курсу на литературоведческом отделении.

– Я не любил фантастику, – перебил я Компотова, – потому что с детства любил детективы. И вот вы стали профессором кафедры энэф, а я, как видите, сыщиком…

Я думал, что шутка отвлечет его с опасной тропы популяризации энэф. Однако с юмором у профессора было туго.

– Вот как, – произнес он. – Очень интересно.

Похоже, я дал ему пищу для размышлений.

– Так вот, давайте о деле, – внезапно и круто переменил он тему, как будто именно я все время старался от этого дела уклониться. Теперь он смотрел на меня, как на студента-задолжника.

– Как я понял, вам незнакомо имя Гонсалеса и книгу его вы не читали.

– Да, незнакомо. Нет, не читал, – ответил я по возможности спокойно.

– Вы нич-чего не потеряли! – торжественно заявил профессор.

Это я уже понял.

– Так в чем же дело? – спросил я.

– Вы совершенно правы, – проницательно ответил Компотов. – Эту книгу, пожалуй, и следовало бы изъять. Но, – тут он воткнул палец в пространство передо мной, – кто это сделал? И главное: зачем?

– Ну, кто-нибудь из тех читателей, кто был возмущен ее содержанием…

Он махнул длинной рукой, по-прежнему не воспринимая юмора. – Бросьте. Это несерьезно. Тогда были бы изъяты тысячи… десятки тысяч плохих, бесполезных книг. Вы думаете, мало их издается?

Я так не думал.

– Здесь загадка, – сообщил профессор. Стекла его очков блеснули.

– У вас имеются какие-либо предположения? – спросил я.

– У меня есть два предположения. Одно из них по вашему ведомству, хотя представляется мне менее вероятным. Второе предположение, на мой взгляд, гораздо более правдоподобно, однако, – тут он широко улыбнулся, вновь обнаружив вставную челюсть, – не имеется ведомства, по которому можно было бы это предположение исследовать. Вернее, таковое ведомство для нас столь же недосягаемо, как сам Господь Бог!

Он снова замолчал, и я подумал, что если он с такими же паузами читает свои лекции, то половина студентов у него наверняка спит.

– Итак, какое предположение вы полагаете более правдоподобным? подтолкнул я его, потому что мои студенческие времена прошли и спать было уже некогда.

– Вероятнее всего, – изрек профессор, – что еще денька два назад нас с вами не было.

Он дал мне время подумать над смыслом его фразы, и я стал склоняться к тому, что с Л. Г. Компотовым не все в порядке.

– Вы не читали Гонсалеса… – вновь констатировал Компотов.

– Да. И ничего, как вы сказали, не потерял.

– …и дело, в общем, не в этом. Что до сюжета, то он таков…

У меня сам собой открылся рот, чтобы крикнуть: «Не надо!» Однако ведь с чего-то надо было начинать свое первое дело, и я решил, что без сюжета здесь не обойтись.

Где же искать зацепку? Начнем с сюжета…

– …Главный герой, некий Селас Гон – вы легко увидите здесь анаграмму имени самого автора, – осуществляет в Институте архитектуры времени эксперимент, известный в науке под названием «Критерий истины». Таким образом, сразу должно быть ясно, что книга Гонсалеса относится к так называемой темпоральной, а более точно – хроноархитектурной ветви научной фантастики.

Паузы в речи профессора Компотова исчезли, теперь он говорил размеренно, словно набрав крейсерскую скорость, и остановить его, как я понял, уже было бы трудно.

– По существу, в книге применено два фантастических допущения: первое – возможность накопления энергии, соответствующей уровню, необходимому для проведения эксперимента «Критерий истины», второе – обратный ход хроноархитектурных процессов в новосозданном вторичном мире, что дает возможность главному герою книги – программисту Селасу Гону – извлечь из прошлого ряд одиозных фигур – князей, баронов… одним словом, мелких деспотов. Из них Селас Гон сколачивает боевые отряды, своего рода десант из прошлого… Отсюда, кстати, и заглавие книги. Вся остальная часть произведения Гонсалеса может быть с жанровой точки зрения квалифицирована как роман-предупреждение и отнесена к социальной научной фантастике.

Вооружив свою команду, Селас Гон захватывает арсенал международных сил ООН, где, оказывается, сохранена значительная часть ракетного оружия с ядерными боеголовками, наносит ряд устрашающих атомных ударов, полностью берет в свои руки власть над планетой и рассылает во все концы земли своих десантников в качестве удельных князей… Таким образом, ликвидируются все те великие социальные завоевания человечества, достигнутые до и после главного события нынешнего столетия – всеобщего разоружения. Волею диктатора Селаса Гона и его банды на Земле конструируется антигуманный общественный строй, некий технократический феодализм…

Нет нужды останавливаться подробно на степени научной обоснованности обеих фантастических предпосылок в этой книге; возможность осуществления эксперимента «Критерий истины» ортодоксальной наукой исключается. Таким образом, и второе допущение предстает перед читателем как преднамеренный литературный прием. Ради чего? Увы, однозначного ответа на этот вопрос нет.