Ларри Нивен - Мир вне времени (Сборник)

— Здесь что, никто не говорит по-английски? — раздраженно поинтересовался Джером.

— Нет.

Пирс и охранник подвели его к удобному креслу перед большим вогнутым экраном. На него надели наушники, а на полку над ним поставили пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. Из нее тянулась прозрачная пластиковая трубка с иглой на конце.

— Это что, завтрак?

Пирс не заметил его сарказма.

— Вас будут кормить один раз в день, после обучения и физических упражнений. — Он ввел иглу в вену на руке Корбелла и прижал ее чем-то похожим на клочок ваты. Сам Корбелл спокойно смотрел на эти манипуляции. Если он когда-то и боялся уколов, то многие месяцы болезни и боли заставили его забыть об этом. Уколы приносили временное облегчение.

— Теперь учитесь, — сказал Пирс. — Эта ручка управляет скоростью. Громкость выставлена на оптимальный для вас уровень. Каждый раздел можно повторить один раз. О руке не беспокойтесь: иглу нельзя выдернуть случайно.

— Я хотел кое-что спросить, но забыл нужное слово. Что такое таранщик?

— Пилот космического корабля.

— Вы шутите! — Корбелл уставился в непроницаемое лицо куратора.

— Нет. А теперь учитесь. — Он включил экран, повернулся и ушел.

II

Таранщиками называли пилотов космических кораблей. На кораблях стояли реактивные двигатели таранного типа. Они собирали межзвездный водород в электромагнитные сети, сжимали его, направляли в кольцо силовых полей и там сжигали в пламени синтеза. Теоретически такой корабль мог разогнаться до любой скорости. Он был очень мощным, очень сложным и очень дорогим. Корбелла удивило то, что Государство доверяет такое мощное и дорогостоящее оборудование одному человеку. Причем тому, который уже двести лет как мертв! К тому же он архитектор, а не космонавт. Джером поразился, узнав, что таранный двигатель придумали до его смерти. Он видел «Аполлон-11» и «Аполлон-13» по телевизору, и этим его знакомство с космическими полетами исчерпывалось.

А сейчас жизнь Корбелла зависела от того, овладеет ли он ремеслом таранщика. Он прекрасно понимал это и потому в первый день просидел у экрана четырнадцать часов. Джером понял не все из того, что просмотрел, и боялся, что его знания проверят. Но его никто не проверял. На второй день он заинтересовался материалом, на третий уже не мог оторваться от экрана. Раньше он не понимал теорию относительности, магнетизма и абстрактную математику, теперь же схватывал их интуитивно. Это было восхитительно! И Корбелл перестал задумываться о том, почему Государство выбрало в пилоты именно его. Так и должно было быть. Он для этого родился.

Полезная нагрузка звездолета мала, а срок его службы больше человеческой жизни. Весьма большую часть полезной нагрузки составляла вполне сносная система жизнеобеспечения для одного пилота. Кроме нее, в корабль помещались только биологические зонды. Хороший, одаренный и верноподданный гражданин вряд ли будет одиночкой. Так зачем посылать гражданина? За время полета корабля Земля полностью переменится, может измениться даже Государство. Таранщику по возвращении придется приспосабливаться к новому обществу, и нельзя сказать заранее, каким оно окажется. Но ведь есть люди, которые уже решили приспособиться к новому обществу! Еще бы, их собственное уже двести лет как в прошлом. Кроме того, они обязаны Государству жизнью.

Обучение с помощью РНК оказалось очень эффективным. Корбелл перестал обращать внимание на то, что Пирс относится к нему, как к вещи. Он чувствовал себя машиной, которую программируют. Он учился запоем — тексты, которые он глотал, казались смутно знакомыми. Он понял, что может разобрать и собрать свой корабль с закрытыми глазами. Корбелл всю жизнь любил числа, но абстрактная математика до сих пор ему не давалась. Теория поля, уравнения монополя, изготовление микросхем… Как определить присутствие точечного источника гравитации, использовать его либо избежать… Учебное кресло стало смыслом жизни Корбелла. Все остальное — физкультура, еда, сон — казалось скучным и пресным. Физкультурой он занимался в маленькой комнате с двадцатью другими «курсантами». Все они были такими же худыми и жилистыми, как он сам, а их охранники — толстыми, грузными. «Курсанты» бегали на месте, потому что для настоящего бега места не хватало, а для выполнения отжиманий, приседаний и прыжков выстраивались в ровные ряды. Корбелл проводил в учебном кресле по четырнадцать часов и потому был рад возможности размяться. Он точно следовал приказам и временами поглядывал на длинные предметы, висящие на поясах охранников. Предметы эти выглядели в точности как полицейские дубинки, но на торце у них было отверстие. Оружие ли это, Джером так и не выяснил. Иногда во время занятий спортом он видел Пирса. Он и остальные, кто следил за учебой «курсантов», относились к третьему типу: люди в достаточно хорошей форме, но еще чуть-чуть — и начнут набирать лишний вес. Про себя Корбелл называл их «старые американцы».

От Пирса он узнал, какие профессии доступны бывшим «отморозкам», перемещенным в тела преступников: ручная работа на огородах, ремёсла, должности слуг — в общем, любая повторяющаяся работа, которой легко обучиться. Такая работа длилась четырнадцать часов в день и проходила в жуткой тесноте. Впрочем, жизнь Корбелла текла похожим образом: четырнадцать часов учебы, час на физические упражнения, час на еду и восемь часов на сон в переполненной спальне-казарме.

— Работа, еда и сон бок о бок с такими же несчастными! — говорил он Пирсу. — Как они могут так жить?

— Зато это позволяет им отдать долг Государству в кратчайшие сроки. Подумайте сами, Корбелл, на что «отморозку» свободное время? Он же не ведет общественную жизнь. Этому надо учиться, наблюдая за другими гражданами, а многие профессии бывших преступников позволяют контакт с гражданами Государства.

— Чтобы они могли во время работы наблюдать за господами? Так ничему не научишься. Это займет, по моим ощущениям, не один десяток лет.

— После тридцати лет бывший преступник получает гражданство. Оно дает ему право на работу и гарантированный базовый доход, на который он может покупать учебные материалы и уколы. Мы живем дольше, чем жили в ваше время, Корбелл, и наша медицина не в пример лучше.

— И все равно это рабский труд. Впрочем, ко мне это не относится.

— Конечно же, нет. И потом, этот труд не рабский. Рабы не выбирают, а «отморозок» может в любой момент сменить профессию. У него есть право выбора.

Корбелла передернуло.

— Даже раб может уйти из жизни.