Юлий Буркин - Рок-н-ролл мёртв

- Да уж, круче некуда. А ведь я с Кленом и Джимом еще в школе все начинал. И они смотрели мне в рот. Мы репетировали по подвалам, по каким-то стремным ДК. А потом я служил в армии, "закосить" не вышло. Но не поумнел и, вернувшись, снова принялся за старое. И не было никакого просвета - ты же помнишь те времена. Помнишь дядю Севу? Это ведь, по-моему, уже при тебе было.

- Да, - кивнул Ром и на лице его появилась чуть ли не мечтательная улыбка. И мы на минутку замолчали, вспоминая, наверное, одно и то же. "Дядя Сева" - так мы прозвали инструктора "по идеологии" горкома партии Севостьянова А.А. Этот степенный солидный папик с умными глазами и потными руками вызывал нас "на прием" в четверг каждой недели и по-престольному гыкая (это когда "г" звучит почти как "х"), глаголил: "Ну что, граждане рокеры, долго ли еще будете порочить советскую молодежь в собственном, понимаете, лице? Будить подавленные нашим коммунистическим, понимаете, воспитанием звериные инстинкты? Проводить чуждую идеологию?" И так он это говорил, что сразу было ясно: переубеждать его не надо. Он и сам прекрасно все просекает. Но он - выполняет свой долг. "Гражданский". И мы тоже все понимали. И такое у нас было взаимопонимание, что даже злости не было. Вот только периодически нас - то одного, то другого - гнали с работы или из института, или из комсомола, или еще откуда-нибудь. Это когда от дяди Севы приходила очередная телега. А потом все стало проще: потом нас уже неоткуда гнать...

Я очнулся от воспоминаний первый:

- Но вдруг времена стали меняться: вылезла "Машина", потом "Аквариум", а где-то в 87-м - уже кого только не было. И - все двери открыты. Рок - в фаворе. На экранах - "Асса". А я - выдохся. Я слишком привык быть в андеграунде. Вот тогда-то я и нашел тебя и притащил в команду. И наблюдал, как без меня вы сразу поперли вверх, словно балласт сбросили. А меня всего ломало: я хотел быть с вами, я хотел играть. Как мне было больно... Но "эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки..." Я и был - та севшая батарейка.

Ром глядел на меня, не скрывая удивления:

- А ты не врешь?

- Зачем я тебе буду врать?

- А на вид-то ты всегда был - законченный мажор.

- А что мне оставалось делать: не можешь летать, умей хоть ползать. Чем я с успехом и занимаюсь.

- Но ведь у тебя в газете мазь круто пошла...

- Ты просто не в курсе. Я целый год маялся по редакциям. Ты понимаешь, мы ведь жили в своем замкнутом мирке. Что я знал? Немного общагу, немного - казарму, а, в основном-то, - флэты, тусовки... Кому это все надо? И везде мне давали "от ворот поворот". Да и самого меня, кроме музыки, не интересовало ничего. Но я не ныл, как ты, я искал выход. И я нашел его. Я - с вами, я вновь нужен вам. Меня читают. Я не сдаюсь. Кроме того, у меня есть Ленка; она не бросила меня в самые трудные времена. А сейчас у меня есть еще дочь...

Ром уставился на меня:

- Елки! Что же ты молчал?!

- А зачем, по-твоему я уезжал? Она очень плохо переносила последний месяц. Вот я и увез ее к матери. Потом - роды. Потом - надо было хоть немного помочь...

- Как назвал?

- Ленка назвала Настасьей.

- "Ленка назвала", - передразнил он. - Ладно уж, не темни, я прекрасно знаю, что у вас с Настей было до твоей женитьбы. Мне-то на все это наплевать, а вот ей будет приятно, что ты так назвал дочку.

Тут он взял меня за запястье и глянул на часы:

- Слушай, мы с тобой заболтались, а через минуту я должен быть на сцене. Я подумаю над тем, что ты мне сказал. Может быть, ты прав, я действительно раскис. - Он явно оклемался. - После поговорим.

- Нет, я больше не собираюсь разговаривать на эту тему. Все ясно, по-моему. Ты должен взять себя в руки и вылезти из дерьма, в которое вляпался. Так что - давай. И передай Насте, что я зайду на днях - на чашечку кофе.

Ром торопливо напяливал идиотский прикид, в котором работает второе отделение - сплошные кожа и железо.

- Слушай, - обратился я к нему напоследок, - я еще с Тошей хочу побеседовать. Ты хоть скажи, какую дрянь он тебе подсовывает?

- Героин, - бросил Ром, торопливо выметаясь из гримерки, - самого отменного качества.

Я обрабатывал очередной материал - репортаж с этого самого концерта "Дребезгов" в зале "России", когда в пятнадцать минут первого зазвонил телефон. Я не удивился: мне могут звонить и в три, и в четыре утра - стиль жизни. В трубке я услышал незнакомый женский голос:

- Алло, кто это?

- А кто вам нужен? - стандартно ответил я вопросом на вопрос.

- Слава богу, это ты, Коля.

Только теперь я ее узнал. Но что у нее с голосом?

- Что с тобой, Настя?

Секунду в трубке были слышны только потрескивания. И вдруг - плач. Навзрыд. Я слегка опешил:

- Да что с тобой? Эй, ты что-то вспомнила, или Ром что-то натворил? Только не нужно плакать. Успокойся.

Но она продолжала, и я начал злиться:

- Да хватит тебе реветь! Ответь, наконец, в чем дело?!

- Он... он умер.

Я вздохнул облегченно. Истеричка. Так я и думал, что она ляпнет что-нибудь вроде этого. Что она, что Ром: два сапога - пара. Я, правда, их обоих люблю, но порой они все-таки достают меня. И я стал говорить с ней, как говорят с капризным ребенком:

- Ну, что ты, Настя. Это - временный упадок. Мы только сегодня толковали об этом. Это пройдет. Он, как всегда, делает из мухи слона; да и ты...

- Что ты мелешь, Крот? Он лежит мертвый - в ванной.

Некий невидимка вылил мне за шиворот ковш липкой ледяной жидкости. В трубке снова послышались частые приглушенные всхлипывания.

- Подожди, Настя, я сейчас буду. А ты постарайся сделать что-нибудь: проверь пульс, сердце, вызови "скорую"...

- Уже вызвала. Сейчас иду встречать - на улицу. Если ты приедешь после них, я все равно буду у входа. Я не смогу быть в квартире одна.

- Жди! - крикнул я в трубку и кинулся вниз.

У меня было такое ощущение, будто кто-то показывает мне страшный, до нелепости, фильм с моим участием. Поехала крыша: я словно видел себя со стороны. Как я, уже сидя в "Жигулях", бестолково тычу ключом зажигания вокруг отверстия и шепотом матерюсь от собственной неловкости. Как выезжаю на темный, с отличным названием - "Лялин", переулок...

Очнулся я, миновав уже больше половины пути. Оказалось, что я километров под девяносто несусь по темному мокрому Новодмитровскому. Чуть сбавил скорость: не хватало только еще одного покойника.

Но что произошло? Несчастный случай? Самоубийство? Скорее - первое; если я правильно понял Костю, то оставил я Романа не в самом паршивом настроении, какое у него бывало в последнее время.

Я уже подъезжал к месту: вот магазин "Аленка", вот ворота во двор павловского психоцентра, вот - контора "Машинописные работы на дому"... И тут, возле самого дома, навстречу мне вывернула машина "скорой помощи". Улица была совсем пустой, так что вряд ли это было совпадением. На мгновение поравнявшись, в большом, в полкабины, окне я мельком увидел водителя и врача. "Вот и развязка", - пронеслось в мозгу, и машины разминулись.