Франсис Карсак - Робинзоны космоса

— Бернар мне говорил, что на обратном пути…

— Ты его видел? Когда?

— Вчера.

— А когда он вернулся?

— Позавчера ночью, и как раз с орбиты Нептуна. Он мне тоже говорил, что, видимо, их что-то отклонило…

— Насколько? И куда?

— Я его не спросил. Он прибежал буквально на секунду и исчез. Но этим летом он обещал приехать.

— Этим летом! Вы слышите? Этим летом! Пошли ему телеграмму, чтобы приезжал немедленно со всем своим экипажем и бортовым журналом. Сын садовника съездит на почту. Может быть, в этом разгадка тайны? Этим летом! Да что ты стоишь? Скорее!

Я выскочил из обсерватории, набросал телеграмму, и малыш Бенуа убежал с ней в деревню. Но я так и не знаю, дошла эта телеграмма до Бернара или нет.

Когда я добрался до дома дяди, все приглашенные к обеду были уже в сборе. Прежде всего я поздоровался с Вандалем, который был моим учителем, когда я еще готовился к экзаменам на аттестат зрелости. Высокий и сутуловатый, он был совершенно сед, хотя ему шел всего сорок пятый год. Он представил меня своему другу Массакру, низенькому чернявому человеку с округлыми плавными жестами, и Бреффору, костистому верзиле, мрачноватому и молчаливому.

В семь двадцать появился хозяин дома со своей свитой. В семь тридцать мы сели за стол.

Если не считать озабоченных лиц моего дяди и Менара, обед прошел весело. Даже Бреффор не без юмора рассказал, как ему едва-едва удалось избежать весьма почетной, но не слишком приятной женитьбы на дочери вождя одного племени на Огненной Земле. Что касается меня, то я был целиком поглощен Мартиной. Когда она была серьезна, ее лицо походило на ледяной мрамор статуи, но когда смеялась, откидывая назад голову и отбрасывая тяжелую копну волос, бог мой, как сверкали ее глаза и как она была хороша!

Но в тот вечер мне недолго пришлось наслаждаться ее обществом. В восемь пятнадцать дядя встал из-за стола и кивнул Мартине. Они вышли вместе с Менаром, и я видел через окно, как три фигурки поднимаются к обсерватории.

КАТАСТРОФА

Кофе мы вышли пить на террасу. Вечер был тихий. Заходящее солнце окрашивало в розовый цвет вершины гор далеко на западе. Мишель жаловался на всеобщее пренебрежение к астрономическому изучению планет с тех пор, как планетологи Поля Бернадака начали изучать их, как говорится, «на местах». Вандаль рассказывал о последних открытиях в биологии. Спускалась ночь. Над горами висела половинка луны, мерцали звезды. С темнотой пришла прохлада, и мы вернулись в гостиную. Свет зажигать не стали. Я сел рядом с Мишелем лицом к окну.

Малейшие подробности этого вечера сохранились в моей памяти с удивительной ясностью, хотя с тех пор прошло столько лет! Я видел купол обсерватории; маленькие башенки с вспомогательными телескопами четко вырисовывались на фоне вечернего неба. Общий разговор вскоре угас, все неторопливо беседовали парами. Я говорил с Мишелем. Не знаю почему, но я чувствовал себя легко и счастливо. Казалось, я ничего не вешу, и не сижу, а парю над своим креслом, как пловец в воде.

В обсерватории осветилось одно окошко, погасло и снова осветилось.

— Патрон зовет, — проговорил Мишель. — Придется идти.

Он взглянул на светящийся циферблат своих часов.

— Который час? — спросил я.

— Одиннадцать тридцать шесть. Он встал, и совершенно неожиданно это простое движение отбросило его к стене, расположенной в добрых трех метрах. Все были поражены.

— Черт!.. Я совсем потерял вес!

Я тоже поднялся и, несмотря на все предосторожности, врезался головой прямо в стену.

— Хорошенькое дело!

Удивленные возгласы раздавались со всех сторон. Несколько минут мы носились по гостиной, как пылинки, подхваченные ветром. Все оказались во власти странного и тоскливого чувства какой-то внутренней пустоты. У меня кружилась голова. Трудно было понять, где теперь верх, где низ. Цепляясь за мебель, я кое-как добрался до окна. Мне показалось, что я сошел с ума: звезды отплясывали бешеную сарабанду, как пляшут их отражения в черной воде. Они мерцали, разгорались, угасали и снова вспыхивали, резко перемещаясь с места на место.

— Смотрите! — крикнул я.

— Конец света, — простонал Массакр.

— Похоже на то, — прошептал Мишель, судорожно цепляясь за мое плечо.

От звездной пляски рябило в глазах; я перевел взгляд ниже и снова вскрикнул:

— Смотрите!

Вершины гор слева от нас исчезали одна за другой, срезанные ровнее, чем головки сыра ножом. И это надвигалось на нас!

— Сестра! — хрипло вскрикнул Мишель и бросился к двери.

Я видел, как он мчался по дорожке к обсерватории нелепыми длинными скачками метров по десять каждый. Ни о чем не думая, не испытывая ничего, даже страха, я машинально отмечал все происходящее.

Казалось, сверху наискосок падало огромное незримое лезвие, выше которого все исчезало. Наверное, это продолжалось секунд двадцать. Я слышал вокруг приглушенные возгласы гостей. Я видел, как Мишель ворвался в обсерваторию. И вдруг она тоже исчезла! Я еще успел заметить, как в нескольких сотнях метров ниже гора разверзлась, обнажая все свои геологические пласты, озаренные мертвенным светом иного мира. И в следующее мгновение катастрофа обрушилась на нас…

Дом задрожал. Я вцепился в стол, и тут окно вылетело, словно вышибленное изнутри гигантским коленом. Чудовищный вихрь вышвырнул меня вместе с остальными наружу, и мы покатились вниз по склону, цепляясь за кусты и камни, ослепленные, оглушенные, задыхающиеся.

Все кончилось через несколько секунд. Я опомнился метрах в пятистах от дома, среди обломков дерева и осколков стекла и черепицы. Обсерватория снова появилась, и, по-видимому, в полной сохранности. Было сумрачно; странный красноватый свет лился сверху. Я поднял глаза и увидел солнце, маленькое, медно-красное, далекое. В ушах у меня гудело, левое колено вспухло, глаза застилало пеленой. Воздух казался пропитанным неприятным чужим запахом.

Первая моя мысль была о брате. Он лежал на спине в нескольких метрах от меня. Я бросился к нему, с удивлением ощущая, что снова обрел вес. Глаза Поля были закрыты, из правой икры, глубоко разрезанной осколком стекла, лилась кровь. Пока я перетягивал ему ногу жгутом, свернутым из носового платка, брат пришел в себя.

— Мы еще живы?

— Да, ты ранен, но не опасно. Я сейчас посмотрю, что с остальными.

Вандаль уже поднимался, Массакр вообще отделался подбитым глазом. Он подошел к Полю, осмотрел его.

— Пустяки! Жгут, пожалуй, не нужен. Крупные сосуды не задеты.

С Бреффором дело оказалось серьезнее: он лежал без сознания с пробитым черепом.