Юрий Брайдер - Мертвая вода

Они только что перешли вброд широкую, сильно обмелевшую реку, кишащую сонной ленивой рыбой и углубились в заросли гигантских камышей, как путь им преградили два воина: судя по вооружению, болотные роджулы - пожиратели жаб и рабы своих суровых женщин. На левом предплечье каждого из них висел шестигранный кованый щит, из-за спины торчала рукоятка боевого молота, а правая рука, одетая в длинную, выше локтя перчатку из кожи питона, сжимала остро заточенную с одного конца палку. То, как они держали эти палки, осторожно, на отлете, острием вниз, - подсказывало, что это ветви змеиного дерева, чей сок, проникнув в кровь, убивает мгновенно, а попав на кожу, растягивает смертные муки на несколько часов. Перед этим ядом были бессильны любые заклинания и снадобья.

- Возвращайся к своему костру, бхайлав, - сказал один из воинов. - Мы не причиним тебе вреда. Нам нужен только голокожий.

- Он нужен и мне, - не замедляя шага, ответил Гарпаг.

- Мы много слышали о тебе, бхайлав! - крикнул роджул, пятясь. - Но против нашего оружия ты бессилен! Опомнись!

- Прочь! Для свободного хейджа разговор с вами позорен! Убирайтесь в свои берлоги! Жрите болотную нечисть! Лижите грязные пятки ваших повелительниц! Прочь с дороги! - голос старика грохотал, как осенняя буря, а от его твердых тяжелых шагов сотрясалась почва.

Роджулам, быстро отступавшим перед ним по узкой тропе, судя по всему, было невыносимо страшно, однако менять планы они не собирались. Одновременно вскрикнув, оба прикрыли головы щитами и занесли для удара свои страшные пики.

"Его же убьют сейчас! Почему он не защищается?" - успел подумать Сергей.

Однако старик, в пять шагов преодолев отделявшее его от воинов расстояние, поровнялся с ними и столь же уверенно двинулся дальше. На тропе остались торчать две словно окаменевшие фигуры. Осторожно минуя их, Сергей увидел, что глаза роджулов полузакрыты, лицевые мышцы расслаблены, челюсти отвисли. Они спали стоя, слегка покачиваясь, словно внезапно настигнутые сильнейшей усталостью.

Гарпаг, не оборачиваясь, удалялся и уже успел достичь поворота тропы, когда тростник за его спиной бесшумно раздвинулся и из него выскользнул еще один воин, третий, до этого хладнокровно наблюдавший за всем происходящим из засады.

Все, что затем произошло, заняло времени не больше, чем требуется человеку на то, чтобы чихнуть. По крайней мере, Сергей не успел даже испугаться, а тем более придумать что-то дельное. Какая-то другая, подспудная и темная память, изначально жившая в нем помимо всего остального сознания, швырнула его те по вперед, заставила вцепиться в рыжие лохмы на голове роджула, и когда тот, резко перегнувшись назад, оставил без прикрытия лицо, шею, грудь, безошибочно указала наиболее уязвимую точку среди этой груды каменных мышц и бычьих костей - впадину в самом низу гортани, там, где тупым углом сходятся кости ключиц...

Когда на закате дня они расположились на ночлег, Гарпаг суровым тоном спросил:

- Зачем ты напал на роджула? Разве я просил тебя о помощи?

- Ты мог и не видеть его. Разве у тебя есть глаза на затылке?

- В камышах и высоких травах нельзя полагаться только на свои глаза. Кто хочет жить, должен глядеть на себя со стороны. Глазами птиц, зверей, насекомых. А еще лучше - глазами врага. В засаде было шесть роджулов. Трое ждали нас на этой тропе, трое на соседней. Я знал об этом еще накануне.

Грубое, похожее на маску Квазимодо, лицо старика ничего не выражало. Именно это лицо Сергей чаще всего видел во время своей болезни, именно этот голос громче других звучал в хоре заклинателей, именно в этих глазах он впервые натолкнулся на непроницаемую броню ненависти.

С этого самого дня в их отношениях что-то неуловимо изменилось. На отдыхе и перед сном они перебрасывались теперь парой фраз, причем Гарпаг не только отвечал, но нередко и сам задавал вопросы. В пути он стал чаще останавливаться, поджидая отставшего Сергея.

Стена недоброжелательности, если и не рухнула окончательно, то серьезно подалась еще после одного случая, едва не закончившегося трагично.

Дело происходило на исходе дня, когда они уже начали внимательно посматривать по сторонам, подыскивая безопасное место для ночлега. Степь вокруг была ровная, как стол. Десятки троп, глубоко выбитых в почве копытами диких быков, пересекали ее во всех направлениях. Гарпаг, указав рукой на кучку росших неподалеку колючих деревьев, - среди них без труда можно было оборудовать почти неприступное убежище, - повернул на боковое ответвление тропы и тут же исчез, словно покрытый плащом-невидимкой.

Уже в следующий миг Сергей понял, что его спутник угодил в ловушку для крупного зверя, устроенную хоть и довольно примитивно, но зато тщательно замаскированную. Падая в душную зловонную пустоту, где на глубине трех человеческих ростов поджидал очередную жертву остро отточенный деревянный кол, Гарпаг сумел каким-то чудом зацепиться за край ямы, и теперь его пальцы в поисках надежной опоры судорожно рыли твердую, как обожженная глина, почву. Сергей уже собрался протянуть руку, но вовремя спохватился старик должен был сорваться через секунду-другую, и ему ни за что не удалось бы удержать такой огромный вес.

Метрах в пяти от тропы торчал трухлявый, изъеденный древоточцами пень, разбросивший по сторонам кривые цепкие корни, которые, как хорошо было известно Сергею, даже после смерти дерева долгое время сохраняли отменную прочность. Он сорвал с себя плащ, рифовым узлом завязал его длинные рукава вокруг самого толстого корня и, намотав на кулаки плотную, жесткую ткань, лег ничком, ногами к яме. Твердые, как клещи, пальцы тотчас же вцепились в его щиколотки. Пень заскрипел, затрещала натянутая до предела ткань, в позвоночнике Сергея что-то хрустнуло. Могучая хватка переместилась на голени, потом на бедра, и обессилевший Гарпаг рухнул рядом с ним на тропу.

- Встать можешь? - спросил старик некоторое время спустя.

- Могу, - ответил Сергей, продолжая, однако, лежать.

- Отпусти плащ.

- А вот это не могу.

Гарпаг осторожно разжал его побелевшие пальцы, разом лишившиеся молодых, недавно отросших ногтей. И тут как нельзя кстати оказалось содержимое каменного сосуда, с которым никогда не расставался Сергей.

Так они достигли края степи. Дальше расстилалась пустыня, дыхание которой обжигало, словно вся она целиком состояла из только что извергнувшейся магмы. Изломанные горячим дрожащим маревом, повсюду, до самого горизонта, торчали узкие острые утесы, от каждого из которых текли песчаные реки - то сахарно-белые, то угольно-черные, а иногда золотистые. Сергей слышал где-то, что это и на самом деле было золото очень высокой пробы, но здесь оно почти ничего не стоило. Сливаясь, перемешиваясь, наплывая одна на другую, эти странные реки создавали мрачную, неповторимую гамму.