Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)

Несколько пиявок толщиной с карандаш успело присосаться к руке. С отвращением сорвав их, я побрел по колено в жидкой грязи к самолету. В груде искореженного металла трудно было надеяться отыскать живых, - коробка салона выгорела и просматривалась насквозь...

На мой зов не отозвался никто. Убедившись, что я действительно остался один, я вернулся к телу курчавого Дерри.

- Доволен? - спросил я, будто он мог мне ответить. И в исступлении крикнул: - Доволен?

Отраженное от крон эхо негромко ответило:

- Доволен...

Я сразу замолчал и стал сдирать с Дерри куртку.

В сельве она могла оказаться незаменимой - ни москиты, ни клещи ее не прокусят... Рядом с самолетом можно было, наверное, найти еще какие-то вещи, но я боялся идти к нему. И сразу пошагал в лес.

Бледные, обвешанные лохмотьями эпифитов, стволы уходили в тесное сплетение листьев. Я был как на дне океана, не зная, куда, в каком направлении мне нужно двигаться. Неприятно пахнущие муравьи крутились на ветках, упавших в болото. Грибы и плесень сырой бахромой оплетали каждый островок. Но кое-где на стволах деревьев можно было различить следы засохшего ила. И этот ил не был болотным - рядом текла река.

Но чем глубже я уходил в лес, тем темней становилось вокруг, и, наконец, жаркая влажная духота чащи сомкнулась надо мной.

Пугающе взрывались огни светлячков, странные звуки раздавались то впереди, то сзади, но я упрямо шел и шел туда, где, по моим представлениям, должна быть река.

Изредка я останавливался, ища глазами живое, но жизнь сельвы кипела где-то наверху, на деревьях, на недоступных мне этажах.

Именно оттуда доносились приглушенные голоса птиц, а иногда, как яркие парашюты, спускались заблудшие бабочки.

Только споткнувшись о тушу дохлого каймана, я понастоящему поверил, что река рядом. Но я еще не сразу пришел к ней. Кривые, задавленные лианами древесные стволы, мрачные крохотные озера, забитые манграми, ярко-красные воздушные корни которых источали тревожный запах, - казалось, это никогда не кончится.

Но вот, наконец, я ступил на скрипнувший под ногой песок, по которому стайкой метнулись вспугнутые мной крабы.

Река целиком пряталась под пологом леса, и именно тут, на берегу, к которому я так стремился, я чуть не погиб, наткнувшись на поблескивающие и шевелящиеся, похожие на черные тыквы, шары устроившихся на ночлег кочующих муравьев "гуагуа-ниагуа" - "заставляющих плакать"... В панике, сбивая с себя свирепо жалящих насекомых, я бросился в воду, еще раз оценив качество взятой у уругвайца куртки - она не промокала.

А потом, выбравшись на берег, долго прислушивался - не доносится ли откуда-нибудь характерный шорох "гуагуа-ниагуа", пожиравших листья...

Сгущались сумерки.

Совершенно разбитый, я влез на нависающее над водой дерево и почти сразу услышал крик.

Он начинался в глубине сельвы - тонкий, жалобный, слабый, понемногу набирал силу и переходил в панический рев, обрывавшийся так неожиданно, будто кричавшему затыкали рот.

Это не человек, сказал я себе. Это ночная птица. Она вышла на охоту. И охотится она не на людей... Но успокоить себя было трудно. В голову одна за другой лезли мысли о потерявшихся г сельве людях, скелеты которых находят иногда на отмелях и лесных болотах. Капитан Моррис, полковник Перси Гариссон Фоссет... Они знали о сельве все, и все же сельва их поглотила. Разбуженные тоскливым криком, выползали из подсознания невнятные страхи... Я вспомнил даже о Курупури, духе, ноги которого вывернуты назад, духе, терзающем все живое, духе, состоявшем в близком родстве с боиуной...

И вдруг на реке, далеко подо мной, мелькнули огни.

Они виднелись так явственно, что, пытаясь крикнуть, я чуть не сорвался с дерева. Моя попытка, казалось, сняла чары - огни потускнели и исчезли, будто погрузившись в воду. Боиуна, сказал я себе, покрываясь холодным потом, боиуна...

Ночь тянулась бесконечно. Я то впадал в забытье, то просыпался от воплей проходящих вверху обезьян-ревунов, а совсем под утро вдруг разразился короткий ливень, не принесший прохлады, зато отяжеливший ветки, в просветы которых глянули вдруг такие крупные, такие яркие и ясные звезды, что меня охватило отчаяние.

Все утро я оплетал лианами найденные на берегу сухие стволы пальмы асан. Голод и беспричинный страх мешали работать - я беспрестанно оглядывался на заросли, будто из них и впрямь могло показаться жуткое лицо карлика Курупури - духа сельвы. И успокоился, лишь столкнув на воду свой непрочный плот.

Поворот за поворотом... Я терял им счет, и деревья проплывали и проплывали передо мной.

Но, твердил я себе, любая река рано или поздно выводит к людям.

Хотя я и знал, что центральные районы сельвы всегда пустынны (птицы и звери любят относительно свободные пространства), уединенность этих мест и отсутствие живого убивало меня.

"Кем был Репид? - думал я. - Хорхе Репид и его напарник Дерри? Действительно, революционеры, решившие таким образом добраться до удобного им пункта, или налетчики, уходившие от закона?.. Похожи они на революционеров, - выругался я, - как Дженнингс на Кастро!.. Воздушные пираты!" - это определение было более точным.

- Компадре!

Я замер. Потом медленно повернул голову.

Из-за куста на меня смотрел человек. Плот медленно проносило мимо, и, вскрикнув, я бросился прямо в воду, цепляясь за нависающие с берега ветви. Рука человека вцепилась в воротник моей куртки и помогла выбраться на сухое место.

- Не советую проделывать это дважды. Пирайи. Они успевают за минуту разделать быка.

Я не понимал слов. Я только их слушал. Ведь это был настоящий Человек. Живой. Во плоти. Без автомата. В рубашке, в плотных брюках, в сапогах. Его широкое лицо с сильной челюстью и чуть горбатым носом казалось невероятно близким. Я готов был обнять его и, ухватив за руку, повторял:

- Мне нужны люди! Серингейро или матейрос, охотники или рыбаки - все равно! Мой самолет сгорел! Я ищу людей!

Он неторопливо высвободил руку, сунул ее в карман и вытащил коробку, наполовину наполненную сахаром.

- Проводите меня в деревню, - просил я, глотая сахар. Мне нужны люди!

Он будто бы колебался.

- Я совершенно один, - добавил я, будто пытаясь его убедить.

Внимательно осмотрев мою куртку, даже проведя по ней ладонью, он кивнул и шагнул в заросли. Я почти наступал ему на пятки, так боялся, что он уйдет. Но он не ушел. Больше того, метров через сто я увидел причаленный к берегу ободранный катер и бородатого мужчину с удочкой.

Проплыви я еще немного, я все равно бы увидел их.

Бородатый оставил удочку и вопросительно посмотрел на моего проводника. Тот кивнул. Тогда бородач достал из-под брошенного на берегу брезента кусок жареной рыбы и протянул мне. Такунари или тамбаки, я не понял, но рыба была вкусная, и я с жадностью съел ее.