Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 10

— Возможно, вам следовало захватить с собой этого… как его… вашего семантика. Или он уже ждет вас в приемной?

— Махмуда, сэр? Доктор Махмуд нездоров. Небольшой нервный срыв, сэр.

Тромп подумал, что весьма достойным эквивалентом этому было бы выражение «пьян в стельку».

— Космическая эйфория?

— Отчасти. (Будь они прокляты, эти настырные жуки-землееды!)

— Хорошо, приводите его, когда оправится. Думаю, что и присутствие юного Смита нам не повредит.

— Возможно… — В голосе Тромпа не хватало убежденности.

Юный Смит в эти минуты напрягал все силы, чтобы остаться в живых. Его тело, непомерно стиснутое и ослабленное немыслимым состоянием Пространства в этом непостижимом месте, наконец-то обрело успокоение в нежной мягкости Гнезда, куда эти новые Чужие поместили его. Он оставил попытки поддержать свое существование и переключил свой третий уровень на контроль дыхания и работы сердца.

Он понимал, что сжигает себя. Легкие трудились в том же режиме, что и на Марсе, сердце галопировало в безудержном старании успевать равномерно распределять поступающий снаружи в кровь кислород, и все это было жалкой попыткой преодолеть тяжесть непрерывно сжимающегося Пространства, попыткой тщетной, так как происходила она в условиях душной, отравленной огромным количеством кислорода и гнетущей жарой атмосферы. Тогда он предпринял необходимые срочные меры.

Когда биение сердца снизилось до двадцати ударов в минуту, а дыхание стало почти незаметным, Смит потратил некоторое время на то, чтобы убедиться, что его тело не умрет, пока он будет заниматься другими делами. Убедившись, что с этим все в порядке, он частично активизировал свой второй уровень и освободил большую часть своего «я». Было очень важно разобраться в особенностях конфигурации множества новых событий, чтобы приспособить их к себе, а затем холить и лелеять, дабы и они стали добры к нему и не поглотили бы его без следа.

С чего же начать? С того ли момента, когда он покинул свой дом, увлекаемый теми Чужими, что потом стали его согнездниками? Или со своего прибытия в это гнетущее его Пространство? Снова на него обрушились волны света и грохота, сопровождавшие прибытие, неся изнуренному мозгу невыносимую боль. Нет, он пока еще не готов обнять этот расклад… тогда — назад… назад… назад, туда, где он еще не повстречался с этими Чужими, ставшими теперь Близкими… Назад, еще глубже в прошлое, назад, во времена, что предшествовали его выздоровлению, когда он впервые грокк, что чем-то отличается от своих собратьев по Гнезду… назад к самому Гнезду…

Свои мысли он даже не пытался облечь в земную символику. Тот примитивный английский язык, которому он недавно обучился, был пригоден для этой цели еще меньше, чем, скажем, для базарного крикливого торга индуса с турком. Смит пользовался английским как словарем с запутанным и неточным переводом. И его мысли — абстракции, рожденные чуждой и ни на что не похожей культурой, насчитывающей уже более полумиллиона лет, ушли в такую даль и так оторвались от человеческого опыта, что стали совершенно непереводимы.

В соседней комнате доктор Таддеус играл в криббедж[2] с Томом Мичумом — медбратом, специально приставленным к Смиту. Таддеус одним глазом поглядывал на циферблаты и шкалы приборов. Когда мерцающий огонек внезапно упал с девяноста двух пульсаций до двадцати, он кинулся в палату Смита; за ним последовал и Мичум.

Пациент плавал на мягчайшей поверхности гидравлической кровати. Он казался мертвым.

— Доктора Нельсона сюда! — рявкнул Таддеус.

Мичум отозвался:

— Слушаюсь, сэр! — И добавил: — А не приготовить ли аппаратуру для вывода из шока?

— Доктора Нельсона! И без разговоров!

Медбрат выскочил за дверь. Интерн осмотрел пациента, стараясь, однако, не дотрагиваться до него. В палату вошел пожилой врач, с затрудненными движениями человека, долго пробывшего в космосе и еще не привыкшего к земной силе тяжести.

— Что случилось, доктор?

— Почти прекратилось дыхание, температура и пульс две минуты назад внезапно упали очень резко.

— Что вы предприняли?

— Ничего, сэр… Ваши инструкции…

— Отлично. — Доктор Нельсон осмотрел Смита, взглянул на приборы — точно такие же, как и в дежурной комнате врачей. — Дайте мне знать, когда будут изменения. — И двинулся к выходу.

Таддеус был поражен.

— Но, доктор…

Нельсон остановился и спросил:

— Да, доктор? Каков ваш диагноз?

— Хм… Мне не хотелось бы вмешиваться в ваше лечение, сэр…

— Я только спросил, каков ваш диагноз?

— Хорошо, сэр. Шок, может быть, несколько нетипичный, — промямлил Таддеус, — но все равно шок, ведущий к летальному исходу.

Нельсон кивнул.

— Резонно. Но это особый случай. Я видел этого пациента в таком состоянии не менее десятка раз. Смотрите! — Нельсон поднял руку Смита и отпустил ее. Рука неподвижно замерла в воздухе.

— Каталепсия? — спросил Таддеус.

— Называйте, как хотите. В общем, старайтесь не беспокоить больного и зовите меня, если произойдут изменения. — Он осторожно вернул руку Смита в прежнее положение.

Нельсон ушел. Таддеус поглядел на пациента, тряхнул головой и вернулся в дежурку. Мичум взял свои карты.

— Продолжим?

— Нет.

— Док, если хотите знать, он сыграет в ящик еще до утра.

— Я тебя об этом не спрашивал. Поэтому сходи-ка ты покурить с охраной. Мне тут надо подумать кое о чем.

Мичум пожал плечами и присоединился к охранникам в коридоре. Они было вытянулись, но, увидев, что это всего лишь Мичум, снова расслабились. Тот морской пехотинец, что был повыше, спросил:

— Из-за чего переполох-то?

— Да пациент у нас разродился пятью близнецами, так мы все спорили, как их назвать. Слушайте, рожи, а у вас в заначке не найдется окурка? И огоньку заодно.

Другой морской пехотинец вытащил из кармана пачку сигарет.

— Ты что — окосел, что ли?

— Разве что самую малость. — Мичум сунул сигарету в рот. — Богом клянусь, джентльмены, я об этом пациенте ни хрена не знаю.

— А что это за приказ «Никаких женщин не допускать»? Он что — сексуальный маньяк?

— Все, что я знаю, так это то, что его сюда притащили с «Победителя» и предписали полный покой.

— С «Победителя»? — сказал первый пехотинец. — Ну, тогда все понятно.

— Что понятно-то?

— Да все. Не видал баб, не имел баб, не щупал баб вот уже несколько месяцев. И заболел, понял? Боятся, что ежели он доберется до бабы, то так и помрет на ней. — Он подумал. — Я бы на его месте обязательно помер, это уж точно…