Тимоти Зан - Рапсодия для ускорителя

Он, наверное, вообразил, что закидает меня цифрами и не даст опомниться. Если так, ему предстояло разочарование.

— Я насчитал четыре часа, шесть минут и тридцать три секунды. Шесть минут лишних.

— Бросьте! — презрительно отмахнулся он. — Что такое шесть минут?

— По правилам должно быть не больше четырех часов, а потом получасовой перерыв, — возразил я. — Тебе ли этого не знать!

— Правила изобретены консерваторскими профессорами, впавшими в глубокий маразм и не способными бодрствовать больше четырех часов! — огрызнулся он. — Во время учебы я однажды протянул целых восемь часов. Неужели шесть минут — такой уж перебор?

— Насчет тебя я не сомневаюсь, — веско сказал я. — Но на моем корабле этому не бывать. Скорректируй программу.

— Послушайте, капитан…

— Я сказал: скорректируй программу! — отрезал я, после чего развернулся и зашагал обратно, перебирая в уме все известные мне бранные словечки. Теперь ему придется заменить последнее произведение. Зная Джимми, можно было не сомневаться, что новая программа тоже будет длиться не меньше четырех часов. Для того чтобы подобрать произведение нужной продолжительности, требовалось время. А время в нашем деле — это деньги.

Я вошел в кабину экипажа, все еще кипя от возмущения.

— Как курс? — осведомился я, протискиваясь мимо Билко и усаживаясь в пилотское кресло.

— Как будто неплохо, — ответил он, косясь на меня. — Трудности с Джимми?

— Не больше, чем обычно, — буркнул я, вызывая на дисплей показания главных приборов. — Небось, времени уже в обрез?

Билко пожал плечами.

— Почти.

— Билко! — раздалось из динамика. — Я готов.

Билко повернулся ко мне и приподнял брови. Я с отвращением махнул рукой: хватит с меня переговоров с этим сопляком!

— Хорошо, Джимми, — сказал Билко. — Валяй.

— Слушаюсь.

— Почему ты решил, что времени не хватит? — спросил меня Билко.

— Неважно. — Паршивый щенок наверняка заранее заготовил другую программу, потому и справился с моим заданием молниеносно. Получалось, что он затеял спор только для того, чтобы проверить, соглашусь ли я нарушить инструкции. Для него самого не существует ни правил, ни законов; только и ждет, чтобы проскочить на авось. Типичный недопеченный юношеский кретинизм!

Раздалось низкое до-диез — сигнал, предшествующий музыкальной программе. Кресло подо мной заколебалось, весь корабль завибрировал. Я уставился в передний иллюминатор, где горели звезды, и замер в ожидании, стараясь не дышать. Спустя десять секунд сигнал сменился начальными аккордами Двойного концерта Брамса…

Мгновение — и звезды в иллюминаторе исчезли. Я разочарованно зажмурился. Сначала несносный мальчишка, теперь это… Всего раз в жизни я умудрился разглядеть лепешку и с тех пор силился повторить это достижение. Что ж, придется ждать следующего раза.

— Зацепило по первому разряду, — доложил Билко, пожирая глазами свой дисплей. — Четыре целых шестьдесят одна сотая светового года в час.

— Значит, Синяя, — определил я.

— Или тихоходная Зеленая, — уточнил Билко. — Компьютер еще не закончил спектральный анализ.

Я кивнул, внимая музыке, наблюдая пустоту за иллюминатором и в который раз поражаясь невероятному симбиозу, которым с некоторых пор пользовалось человечество.

Их прозвали «лепешками». Не очень-то благозвучно и к тому же неверно, как показали дальнейшие исследования, но за пятьдесят лет название прижилось. Экипаж первого корабля, столкнувшийся с этой Диковиной, снимал показания датчиков, пока на экране не высветилась картина: нечто, похожее на огромный блин, плотно облепило весь корабль, затмив свет звезд.

И тут, к изумлению экипажа, корабль претерпел стремительное перемещение в пространстве.

Насколько мне было известно, человечество не имело ни малейшего понятия, как лепешкам удается проделывать свой трюк. Сама мысль, что некое бестелесное явление, существующее в глубоком космосе, способно на деле перенести многотонный транспортный корабль через множество световых лет со скоростью до пяти световых лет в час, представлялась всем верхом абсурда. Мы продолжали гадать, из чего эти лепешки состоят, как живут, чем питаются, что еще поделывают, как размножаются, какова их плотность на один кубический световой год. Но, по сути, мы так и не узнали о них ровно ничего, кроме одного-единственного факта.

Факт этот заключался в том, что они любят музыку. Их устраивала любая: современная, классическая, народная, григорианские песнопения… Назовите самый экзотический музыкальный жанр — и наверняка найдется лепешка, питающая к нему пристрастие. Достаточно одной чистой ноты, от которой завибрирует корпус корабля, и через считанные секунды эти создания будут кишеть вокруг, словно чайки над рыбацким сейнером. Стоит грянуть оркестру — и одна из лепешек немедленно обернется вокруг корабля и унесет его вдаль.

— Спектральный анализ готов, — доложил Билко. — Классическая Синяя.

Я согласно кивнул. Сами лепешки казались практически нематериальными и, разумеется, не имели окраски. Но трудно было не обратить внимания, что в момент, когда это создание оборачивается вокруг корабля, происходит интерференция поступающего внутрь солнечного света. Исследования показали, что лепешка абсорбирует свет; лучи, пропускаемые конкретной особью, группируются в определенных участках цветового спектра.

Открытие стало ключом, позволившим подойти к космическим меломанам с научной точки зрения. Оказалось, что особи, относящиеся к красному спектру, — это тихоходы, к тому же не обладающие силой, достаточной, чтобы обернуть корабли тяжелее определенной массы. Красные появлялись при проигрывании мюзиклов и опер. Оранжевые лепешки были быстроходнее и сильнее и отдавали предпочтение современной музыке любого жанра, а также григорианским песнопениям — не понимаю, откуда берутся подобные вкусы. Желтые были мощнее и проявляли пристрастие к джазу и классическому рок-н-роллу. Зеленые, еще более сильные, двигались не так быстро и любили барокко и Моцарта. Сильнее всех были Синие, однако в скорости они уступали всем остальным, кроме Красных; им требовался романтизм XIX века и любые народные мелодии.

Благодаря лепешкам и их любви к музыке человечество вырвалось наконец из Солнечной системы и добралось до звезд. Лично я тоже оказался в выигрыше: межзвездные путешествия — мое ремесло.

Но существовала и загвоздка. Заключалась она в том, что звездным меломанам требовалась не просто музыка. Вернее, не она одна. Вот почему мы не могли обойтись без ответственных за музыку, вроде Джимми. Слушание для них было не просто приятным времяпрепровождением, а напряженной работой. Ответственный был обязан откликаться на каждую ноту, паузу, крещендо, целиком отдаваться музыкальным переживаниям, сливаться с музыкой.