Лев Соколов - Застывший Бог

Оказалось, что дед живет где-то за городом. Я этому удивился. За городом теперь вообще мало кто жил. Зачем оно, когда в самом городе людей мало? Пустых домов - завались. И охраняемого периметра за городом не было, и полиции. Там больше всякая дрянь водилась, со времен последней войны. Ну или всякие эти, как их там... асоциальные. Кто такие асоциальные про которых говорили в телевизоре, я не очень понимал, а вот загородных монстров побаивался. Тетя Люба наверно тоже чувствовала себя неуютно, потому что чем дальше мы отъезжали от города, тем тревожнее она вертела головой.

Я смотрел вперед и в боковое окно. Там, под осенним неярким небом, тянулись мимо дороги здания с окнами непрозрачными от грязи, и стенами тронутыми мхом... Проносился мимо заброшенный склад, с вросшими на спущенных шинах в землю погрузчиками и застывшими трейлерами... Бежала параллельно высоковольтная линия, башни которой держали фрагменты проводов идущих в никуда. Ржавели на обочине перевернутые, сброшенные чтобы освободить дорогу, ржавые туши автомобилей... Промелькнул удушенный мощным плющом памятник, - только и торчала из-под листьев одна рука, вскинутая вперед и вверх, будто каменный некто скрытый на постаменте просил меня освободить его из удушливых растительных объятий...

- Ек-макарёк! - крякнула тетя Люба, когда машина свернула с большой кольцевой автодороги, на боковое ответвление. За КАДом и основными магистралями дорожные службы все-таки следили, а здесь на боковой смена времен года и прущие из земли растения уже начали побеждать асфальт. Растрескавшееся полотно было покрыто трещинами. Машину затрясло, тетя Люба сбавила скорость.

Тетя люба снова наклонилась к экрану бортового компьютера на карту испещренную дружными линиями подсвеченными разным цветом.

- Адрес, адрес... - забурчала она, - что это за адрес-то, только координаты глонасовские... Что тут за Кириловское такое, что до сих пор красным по всей карте? Небось у вояк что-то было, раз туда так бахнули, делай теперь крюк в сто верст... Хорошо, что нам ближе... Так, где тут это Гладышевское?.. Тыща одно озеро и все размером с лужу... И поселков-то на всю округу жилых три штуки... Все дороги порушенные, красные, нигде ходу нет... Хоть бы телефон был твоего Деда был, позвонить-узнать... - Она, опомнилась и посмотрела на меня. - Ничего, Мишенка, доедем.

- Ага, - кивнул я.

Постепенно стемнело, тетя Люба включила фары. Теперь дорога бежала впереди в снопе света, мелькая выцветшей разметкой, а по обочинам сгущалась тьма. В боковом стекле стеной стояли высокие деревья. Иногда стены деревьев расходилась разрезанные рекой, и когда машина проезжала по мосту, я видел внизу черную ленту реки, в которой рябила зыбкой серебристой дорожкой купающаяся луна. Иногда деревья расступались, чтобы обнажить стоявшие вдоль дороги поселки. Тогда взгляд выхватывал из темноты угрюмые короба домов, зарастающие улицы, и полустертые плакаты, которые некому было читать. Я смотрел на темные поселки, и ему становилось страшно, потому что ни один фонарь на улице, и ни одно окно не светилось светом.

- Тетя люба, - а тут совсем никто не живет? - спрашивал я. Не потому что сам не мог понять, а только чтобы заговорить, и успокоится ответом взрослого голоса.

- Никто Мишук. Война, вишь, людей щедро наградила. Теперь свободной земли много.

- А дед мой, что, один живет?

- Это я не знаю. Но по карте, недалеко от места где он живет, большой поселок есть.

Я умолк и снова стал смотреть на летящие в темноте обочины. Там выбегали из-за деревьев и вновь скрывались железнодорожные пути, и луна подсвечивала стальные ниточки рельсов. И когда они ехали мимо станции, то там разгоняя темноту светили фонари, и горели живым светом огни станционных окон. Я приободрился. Но станция быстро скрылась из виду, а скоро и сами рельсы убежали в сторону, точно им надоело бежать рядом с дорогой, и снова стеной встал мрачный лес. Я начал зевать, глаза у меня слипались. Лес все убегал, и убегал мимо, оставаясь позади. И я уже совсем было закрыл глаза, как вдруг увидел, что нечто там, у стены деревьев не бежит назад удаляясь от хода машины, а само стремительно несется мимо деревьев, темным пятном следуя почти вровень с машиной.

- Тетя Люба, там кто-то бежит. - Испуганно показал я пальцем, в окно.

Тетя Люба близоруко щурясь метнулась взглядом в темноту.

- Да что ты, Мишенька, что-ты, - показалось. - Успокаивающе сказала тетя Люба, и вжала педаль в пол. Двигатель взревел, и машина затряслась на разбитом полотне подпрыгивая и грохоча, как эпилептик в припадке. С меня слетел весь сон. Смотрел я в окно, и видел, как стремительная тень, - нет, тени! - постепенно отстают и растворяясь сливаются с ночной темнотой.

Тетя Люба гнала еще несколько километров, и сбавила скорость только когда едва не впилилась в застывший на дороге неразличимой глыбой автобус. Машина снова пошла плавнее.

- Показалось, Мишенька, - повторила тетя Люба, и не отрывая взгляда от дороги быстро погладила меня по голове. - Померещилось в темноте-то... Ты, знаешь, лучше поспи пока.

А мне вовсе не хотелось спать. Я-то точно знал, что не померещилось. Уэ теперь-то я точно всю дорогу не усну. Так, вертя головой глядя на однообразную дорогу, и слушая глухое завывание двигателя, я думал еще минут двадцать, пока не сморило. Я заснул.

И тем сократил себе путь.

***

Проснулся я внезапно, оттого что стало тихо. Я тяжело разлепил веки, и протирая глаза руками осмотрелся. Машина стояла. Лучи фар упирались в высокие двустворчатые ворота, от которых в обе стороны в темноту расходился высокий деревянный забор на бетонном основании.

- Вроде, приехали, Мишук, - Обернулась тетя Люба, когда заметила что я проснулся. - Посиди-ка тут, я пойду постучусь...

Тетя Люба щелкнула дверью, и в нагретый салон ворвался холодный осенний свежий воздух. В ночной тишине после долгого гула дороги все звуки слышались как-то особенно четко. Тетя Люба, крякнув, вылезла подошла к забору и заозиралась. Её фигура - фигура единственного знакомого здесь человека, нет, - вообще человека - в свете фар, показалось вдруг мне очень далекой, а салон машины страшным и пустым. Я испугался. Зашарил по обивке, нащупал ручку, отворил тяжелую дверь, и выскочил наружу, в темноту. И побежал по свету фар, как по спасительному мостику к тете Любе. Она обернулась на стук моих башмачков.

- Ты чего?

- Я... это... - засопел я.

- Ладно, стой. Сейчас позвоним...

Справа от ворот, рядом с калиткой, на заборе под козырьком висел монументальный переговорный пульт с одной кнопкой. Тетя Люба подошла к пульту и зажала пальцем кнопку, - пульт тихонько заулюлюкал. Отпустила кнопку, и прислушалась. Все было тихо.