Лев Соколов - Застывший Бог

Я ей говорил, что наверно она пьет не те таблетки. Вот есть же хорошие. Я специально даже поймал в телевизоре ту рекламу, запомнил название и все маме сказал. И что если денег вдруг не хватает, даже принес маме свою корову-копилку. Эту корову даже не надо было разбивать. У неё сверху была щель, а внизу тайная резиновая крышечка. Крышка была плотная, но ведь её можно было подковырять, и все монетки оттуда вытащить... Мама улыбалась, хоть и белая, и обещала что обязательно пойдет купит хорошие. Но ей вечером стало совсем худо. Она согнулась и знобилась в шарфе, и когда шла по коридору держалась за стенку. Мама тогда вызвала скорых врачей.

Врачи были не такие уж и скорые. Но все-таки доехали. У них были комбинезоны красивого синего цвета и оранжевый раскладушечный чемоданчик. Один был большенный дядька, а вторая женщина с длинным лицом. Врачи что-то писали, просили у мамы полис, потом паспорт. А у мамы все было уже готово. У неё всегда так. Это я, бывало что-то терял. А у мамы всегда все было на месте, про которое она знала. Врачи ставили маме градусник, и потом сказали, что маму надо послушать. Я удивился, - что же это они до этого столько говорили, а маму не слушали? Скорая женщина увела меня в другую комнату и погладила по голове. А потом врачи сказали, что маму надо забирать. Мама не хотела, но врачи сказали, что обязательно.

Врачи говорили маме, что с собой взять. Ложку, тарелку, и тапочки... Что вещей много не набирать, - вам потом муж привезет или родные. Мама им объяснила, что родных нет, а с мужа, - она запнулась и поглядела на меня - мужа тоже нет... Тогда врачи сказали, что лучше набирать. А мама позвонила соседке - тете Любе, чтобы та за мной приглядела. И врачи помогли маме пойти к лифту. Большой врач даже понес её сумку.

Больше я маму...

***

Тетя Люба, она ничего была, только скучная. И очень худая. Часто кашляла. Сама была сухой и кашляла сухо. От её сухоты казалось, кашлянет она, и того и гляди переломиться. На работу она уже не ходила, у неё была пенсия. И каша у неё была с комками. Я ковырял в каше комки, а внутри себя отчаянно не любил вирусы. Подлые, которые не увидеть и не побить. И еще была у меня мысль: вдруг это не с чихнувшей Верки вирус прыгнул на маму? Вдруг это вирус прыгал с самого меня? У нас в садике плакса-Владик ведь тоже чихал, прежде чем его перестали водить. Вдруг это с Владьки вирус прыгнул на меня, а с потом на маму? А я и не заметил... Я думал, что скорее бы мама домой. Мама такая - пока она рядом, что её вроде и не замечаешь. Даже наоборот, за приставкой допоздна не сиди, это ешь так, это делай сяк... А когда её забрали, то почему-то стало совсем- совсем-совсем плохо.

И отца я тоже вспоминал, хотя его помнил совсем плохо, - только руки помнил, - огромные. И запах. Отец был дальнобойщиком. Когда я был совсем маленьким, то думал что отец зовется "дальнобойщик", - потому что воюет в дальних боях. Со взрывами, - как солдаты в кино про трансформеров. Но мама потом мне объяснила, что дальнобойщик - это кто возит грузы на больших машинах. Отец и возил, сперва в Африке, потом на Близком Востоке. Этот восток был не очень-то близким, потому что отец так редко бывал дома... А потом в Арктике на каком-то шельфе, а потом снова в Африке... Там, что-то у него и случилось с машиной... Мама говорила, что отец однажды обязательно вернется. Я иногда совсем терял на это надежду, а иногда верил. Сейчас вот очень хотелось, чтобы он вернулся, открыл дверь, и они вместе с ним поехали забрать маму...

Тетя Люба завоняла в больницу про маму. А потом даже ездила, но меня не взяла. Вернулась, сказала, что все у мамы хорошо. Только надо еще немного полежать. Но дни все шли, шли... Было так тоскливо!.. Тетя Люба не как мама, не запрещала в видеоприставке ловить шарики и бросать белкам орехи кинект-джойтсиком, но строгая мама все равно была лучше!

А потом тетя Люба однажды пришла, подошла ко мне, прижала, и долго-долго гладила по голове: Мама твоя, Мишка, уж очень сильно заболела, и мучилась сильно. А сейчас, видишь, облегчение ей вышло. Мама, нынче, Мишка, уж в лебедином краю... Хорошие там места, Мишка, и житье хорошее....

Помню, плакал я, жался к тете Любе, будто она могла спасти от того что на меня обрушилось. Гладила тетя Люба жалостливо, и шептала что-то, бежали слова - словно речка спокойно журчала. Женская рука, она всегда немного материнская... К ночи я если не утешился, то утишился, заснул.

А с поутру сказала Тетя Люба:

- Собирайся Мишук. Повезу тебя к деду.

- К какому деду? - Удивился я.

- К твоему. Адрес-то его мне мама в больнице дала. Сказала, если мол что...

- А мама мне никогда про деда не говорила... - пробормотал я.

-Я и сама тоже в тот раз впервые от неё услышала. - Озадаченно пожала плечами тетя Люба. - А ведь её сколько лет знала, уж и помогали друг-другу всегда. Странно мне это. Может нелады у них какие промеж собой были. Мама-то твоя сказала, по отцу это твой дед.

- Так я ведь... Совсем я его не знаю, - прошептал я.

- Ну вот и узнаешь. - Потрепала меня по голове тетя Люба. - Чай, родственник он тебе, не чужой. В обиду-то не даст. Я тебя Мишка у себя бы оставила. Да стара я, не успею поднять... Мне уж скоро срок придет. - тетя Люба грустно вздохнула. - А к деду тебя мама отвезти очень просила. Слово с меня крепкое взяла. Она-то уж наверно знала как тебе будет лучше... Потому и торопится нам надо Мишук. Пока не пришли за тобой эти, из органов опеки. У них уж давно от опеки только и осталось что название... Пойдем завтракать, а потом собираться будем. Я тебе яйца на завтрак сварила.

***

Машина у Тети любы была старая. Даже всякие водительские подсказки не проецировалась на любое стекло, а выводились на экран на панели приборов. Тетя Люба часто посматривала на этот экран, близоруко щуря глаза под толстыми стеклами очков. А потом выпрямлялась и рулила дальше. Я сидел рядом, на первом сиденье, и глазел на окрестности.

Оказалось, что дед живет где-то за городом. Я этому удивился. За городом теперь вообще мало кто жил. Зачем оно, когда в самом городе людей мало? Пустых домов - завались. И охраняемого периметра за городом не было, и полиции. Там больше всякая дрянь водилась, со времен последней войны. Ну или всякие эти, как их там... асоциальные. Кто такие асоциальные про которых говорили в телевизоре, я не очень понимал, а вот загородных монстров побаивался. Тетя Люба наверно тоже чувствовала себя неуютно, потому что чем дальше мы отъезжали от города, тем тревожнее она вертела головой.

Я смотрел вперед и в боковое окно. Там, под осенним неярким небом, тянулись мимо дороги здания с окнами непрозрачными от грязи, и стенами тронутыми мхом... Проносился мимо заброшенный склад, с вросшими на спущенных шинах в землю погрузчиками и застывшими трейлерами... Бежала параллельно высоковольтная линия, башни которой держали фрагменты проводов идущих в никуда. Ржавели на обочине перевернутые, сброшенные чтобы освободить дорогу, ржавые туши автомобилей... Промелькнул удушенный мощным плющом памятник, - только и торчала из-под листьев одна рука, вскинутая вперед и вверх, будто каменный некто скрытый на постаменте просил меня освободить его из удушливых растительных объятий...