Рене Баржавель - В глубь времен

— Зайди, увидишь…

И они увидели…

Они увидели четыре снимка, четыре профиля, все четыре разные и все четыре похожие. Снимок, сделанный новым зондом, был записан на трехмиллиметровую пленку. Грей просмотрел ее на контрольном экране. То, что три зонда показывали расплывчато, новый воспроизвел с потрясающей четкостью. На экране с яркостью, не оставляющей сомнений, высветились обрушенные лестницы, изломанные стены, развороченные купола, искореженные винтообразные площадки. Все эти детали гигантских сооружений казались разбросанными и разбитыми.

— Руины!.. — воскликнул Бриво.

— Невозможно, — еле слышно произнес Грей.

— А почему? — невозмутимо сказал Бриво.

Бриво был сыном крестьянина-горца из Верхней Савойи, который один из всей деревни продолжал разводить коров вместо того, чтобы доить парижан, зажатых в десяти квадратных метрах снега или скошенной травы. Отец Бриво окружил свой кусочек горы колючей проволокой с надписью "Вход воспрещен" и свободно жил в своей тюрьме.

Бриво унаследовал от отца небесно-голубой цвет глаз, черные волосы, уравновешенность и невозмутимость. Он видел руины, как и все, кто находился здесь. Но все видели и не верили, а он верил, потому что видел их. Даже если бы он увидел подо льдом своего отца, он бы на секунду удивился, а потом сказал: "Ну, папа, ты и забрался…" Но другие члены экспедиции не желали признавать очевидное.

Четыре снимка перекрывали и одновременно подтверждали друг друга. Художник Бернар получил задание совместить их. Через час он представил первый эскиз. Впечатление было гнетущее. Странная архитектура, архитектура титанов, разрушенная кем-то еще более мощным.

— И на какой глубине все это? — спросил Элуа.

— Между девятьюстами и тысячью метров! — сердитым голосом сказал Грей, как будто он нес ответственность за всю грандиозность этого открытия.

— То есть сколько они там?

— А кто знает… Мы никогда не доходили до такой глубины.

— Но американцы доходили, — мирно заметил Бриво.

— Да… и русские тоже…

— Они смогли датировать свои образцы?

— Кто знает, точно никто не может сказать.

— А приблизительно?

Грей пожал плечами, понимая всю абсурдность того, что собирался произнести вслух:

— Около девятисот тысяч лет, плюс-минус несколько веков.

Кто-то вскрикнул, затем наступила смущенная тишина.

Люди, собравшиеся в вездеходе, смотрели то на эскиз, то на последнее изображение на экране. Постепенно они стали отдавать себе отчет в необъятности своего невежества.

— Не укладывается в голове, — признался Элуа. — Это явно творение человеческих рук. Но девятьсот тысяч лет назад не существовало людей.

— Кто тебе это сказал? — съязвил Бриво.

— То, что мы знаем из истории человечества и эволюции жизни на земле, — сказал Симон, — это не больше, чем испражнения блохи на площади Согласия…

— Ну и? — прервал его Элуа.

— Господин Лансьо, я приношу свои извинения. Я был несправедлив к вашему аппарату, — проговорил Грей.

Лансьо. "Изящный". Сейчас никому в голову не пришло бы так его назвать, даже про себя. Им было не до обычных в их кругу шуток и дружеских подкалываний, помогавших превозмогать холод и медленное течение времени. Да и Лансьо вдруг утратил свой лоск. У него были уставшие глаза, он затягивался потухшей сигаретой и, наклонив голову набок, отсутствующе смотрел на Грея.

— Это сенсация, — возбужденно продолжал гляциолог. — Но тут вот еще что… Вы не обратили внимания. Лансьо, покажите им… И скажите, что вы думаете по этому поводу…

Лансьо нажал на кнопку перемотки, потом на пуск, снова на экране медленно сменялись изображения руин.

— Нужно смотреть именно сюда, — сказал Грей. Его палец указывал в верхний угол экрана, где проходила едва различимая волнистая линия.

Понятно, что никто и не думал обращать внимание на эту линию.

— Скажите им, — повторил Грей, — скажите им то, что вы мне сказали. Мы сейчас здесь все вместе…

— Я предпочел бы, — Лансьо был явно смущен, — найти сначала контраргумент. Никакой другой зонд не зарегистрировал…

Грей оборвал его:

— Они не настолько чувствительны!

— Может быть, но я не уверен… — мягко возразил Лансьо. — Может, просто они не отрегулированы на нужную частоту…

И он углубился с Бриво в долгую дискуссию, в которую вскоре вмешались остальные, каждый предлагал свои модификации для улучшения зондов.

Симон набил трубку и вышел.

Я не техник. Я не измеряю своих пациентов. Я скорее стараюсь их понять. Но это надо еще суметь. Я из привилегированных…

Через кабинет моего отца, врача из Пюто, в день проходило до пятидесяти пациентов. Как узнать, кто они, что с ними? Пять минут осмотра, медицинская карта, диагностирующая машина, рецепт, листок социального страхования, марка, печать и все, идите, одевайтесь, следующий. Он ненавидел свою профессию такой, какой ее себе представляли его коллеги. Мне предстояло повторить его путь, но он постарался не допустить этого. "Давай, давай! Иди в деревню. Лечи горстку людей. Только так ты сможешь их узнать и стать настоящим врачом". Он исчерпал свои силы и умер в прошлом году. Отказало сердце. Он, безусловно, ни разу не подумал отперфорировать свою личную карту и заложить ее в электронного доктора. У меня не хватило времени, чтобы быть рядом.

А он успел передать мне то, что ему досталось по наследству от моего деда, врача из Оверни, то, чему сейчас никто не учит: как прощупать пульс, осмотреть язык или белок глаза. Потрясающе, сколько ценных сведений о состоянии человека может рассказать пульс. И не только о заболевании, но и о его темпераменте и даже характере. Многое может поведать пульс человека, глубинный или поверхностный, хорошо различимый или практически не прощупываемый, одинарный или двойной, размазанный или острый. Пульс здорового человека и больного различны так же, как пульс дикого кабана и кролика.

У меня, как и у любого врача, есть диагностирующая машина и маленькие перфокарты. Но я пользуюсь ими только для того, чтобы успокоить тех, кто больше доверяют машине, чем человеку. Здесь, к счастью, таких не много. Здесь человек ценится.

Когда Бриво покинул ферму своего отца и уехал учиться в Гренобль, он так страстно увлекся учебой, что перескакивал через программы и циклы. Из университета он вышел первым, на год раньше других, и мог сделать блестящую карьеру в самой престижной электронной компании. Однако он не превратил свой диплом в золотой мост, а выбрал базу "Виктор". Без золотого моста. "Потому, мой друг, — объяснял он доктору Симону, — что заниматься электроникой здесь — это чертовски забавно… Мы в двух шагах от магнитного полюса, буквально под дождем ионизированных частиц, напрямую обдуваемся солнечным ветром, и здесь еще куча всего такого, что мы еще не знаем. Отличный получается винегрет. Вот где можно пораскинуть мозгами". Он широко разводил руки и перебирал пальцами, как бы завлекая таинственные течения в свое тело.