Разлом в бесконечности - Пол Эрнст
— Я… не понимаю…
— Поймёте, я думаю. Хотя никто из нас никогда не сможет по-настоящему постичь это. Такие термины, как бесконечность и безграничное пространство, совершенно непостижимы для ограниченных умов. Итак, я думаю, произошло вот что:
— Предполагая, что пространство продолжается бесконечно во всех направлениях от Земли, оно должно, в конечном итоге, начинаться и заканчиваться на Земле. Таким образом, по аналогии с шагом назад по Земле, если бы наш самолёт сделал могучий шаг назад в пространстве, мы могли бы оказаться на самом краю космоса, так же как шаг назад по нашей планете, образно говоря, перенёс бы нас на двадцать пять тысяч миль. Однако самолёт не делал такого шага. Перемещаясь со сравнительно несущественной скоростью около двухсот миль в час, он внезапно оказался выброшенным в космос. Таким образом, единственный возможный ответ заключается в том, что край пространства переместился, чтобы окутать самолёт, а не наоборот. Одним словом, пространство сжалось. Оно искривилось, смялось, так что дальний конец вытянулся над ближним в достаточной степени, чтобы поглотить нас.
Бем облизнул губы. Губы его потрескались, хотя сам он этого и не заметил. В кабине пилота было семьдесят один градус ниже нуля (-57,22 °C).
— Это какая-то бессмыслица.
— Это находится за пределами нашего понимания, — сказал Фаулер.
— Если пространство бесконечно, как у него может быть край?
— Край находится за пределами бесконечности.
— Как что-то может простираться за бесконечность? У бесконечности нет границ.
— Бесконечность имеет бесконечные границы.
— Если бесконечное пространство бесконечно изгибается, возвращаясь к своей начальной точке через бесконечность, — сказал Бем, — почему вы не можете видеть оба его края, а только начальный? Почему, находясь на Земле, мы не сможем увидеть это созвездие в форме кинжала, находящееся прямо перед нами?
Он указал вперёд.
— Потому что космос бесконечен, — терпеливо пояснил Фаулер. — В любом направлении, куда бы вы ни посмотрели, вы сможете увидеть начало пространства на миллионы световых лет, насколько позволяет телескоп, но не сможете приблизиться и на триллионную долю к концу этого пространства, находящемуся прямо у вас за спиной.
Бем медленно покачал головой. А Энрайт почувствовал безумное желание рассмеяться. При этом движении со лба пилота слетели мелкие капли пота. Капли замерзали и падали вниз. Это выглядело очень странно.
В то же время Энрайт понимал, что на его собственном лице есть такие же замёрзшие капли.
— Может быть, вы и правы, профессор. Да, наверное, так оно и есть. Пространство сдвинулось, и мы находимся на его краю, а не в начале, хотя оно и бескрайнее.
— Далеко от дома, — пробормотал Энрайт, борясь с безумным желанием рассмеяться.
В разрежённом воздухе было слишком много кислорода из кислородного баллона. Он чувствовал слабость и опьянение.
— Мы не можем больше ждать, — сказал Фаулер. — Из-за этого искривления пространства Земля находится… ну, в общем, в бесконечности отсюда.
— И на Т-12, обычном транспортном самолёте, не рассчитанном даже на стратосферные высоты, мы летим со скоростью улитки в бесконечном космическом пространстве, — уверенно продолжил за ним Бем.
— Правильно.
— Но в космосе же абсолютный ноль, — сказал Энрайт, пытаясь побороть весёлое безумие, бушевавшее в его слегка опьяневшем мозгу.
Фаулер молча указал на термометр. Он показывал семьдесят семь градусов ниже нуля (- 60,56 °C).
— Эти суда добротно сконструированы, — пробормотал Бем, — но, естественно, они не выдержат такого холода. Четыреста шестьдесят градусов ниже нуля (- 273, 33 °C) — и воздух! — он внезапно повернулся к Фаулеру. — В межзвёздном пространстве нет воздуха. И этот самолёт на самом деле не особо герметичен.
Фаулер мрачно кивнул.
— С каждой секундой всё больше воздуха выходит из-за щелей вокруг окон и дверей и попадает в окружающую нас пустоту.
Профессор глубоко вздохнул. Это был вздох полной безнадёжности, приоткрывавший занавес над источником его самообладания. Он с самого начала знал то, что другие только начинали осознавать, и это знание придавало ему спокойствие полного отчаяния.
— В этой хрупком самолёте мы парим в пространстве, столь огромном, что великие солнца утопают в безмерной дали. Будет становиться всё холоднее и холоднее, пока мы все не превратимся в ледяные глыбы. Но задолго до этого кислород из вашего баллона закончится, и давление внутри самолёта будет снижаться до тех пор, пока мы не взорвёмся изнутри, как перекаченные воздушные шары. Господа, это будет самая странная смерть, которую когда-либо переживали люди. Но это всё равно будет смерть. Неизбежно — и очень быстро.
— Я не уверен насчёт этого, — внезапно услышал Энрайт свой голос.
Фаулер повернулся к нему.
— Я имею в виду, что это не первый случай, когда люди умрут подобным образом. За всю историю существования Pacific Airways два самолёта покинули аэропорты, и их больше никто не видел и о них не слышал. Просто исчезли.
— Точно! — воскликнул Бем, разжав свои потрескавшиеся губы. — Возможно, такой сдвиг пространства происходил и раньше. Интересно…
Дверь внезапно открылась. На пороге появилась Милдред. Белое пятно на её щеке говорило об обморожении. Но она, очевидно, была слишком потрясена, чтобы почувствовать это.
— Миссис Барлоу мертва, — сказала она. — Думаю, сердце. Я только успела надеть на неё костюм и включить обогрев, как почувствовала, что она обмякла в моих руках. Наверное, разрежённый воздух…
Фаулер пожал плечами.
— Я думаю, что она самая счастливая из нас всех, — тихо произнёс он.
— Что? — Милдред посмотрела ему в глаза.
Энрайт взял её за руку, спрятанную в объёмистой варежке. Эти костюмы с электроподогревом были размещены в салоне самолёта в качестве рекламы. «Pacific Airways — последнее слово в роскоши. Даже на больших высотах пассажиры защищены от холода. Ни одна другая служба не имеет такого…» Что бы подумал менеджер по рекламе, если бы увидел, как сейчас используются эти вызвавшие большое количество споров костюмы?
— Послушай, детка, ты сможешь с этим смириться? — обратился Энрайт к Милдред.
Её побелевшее лицо повернулось к нему, мертвенно-бледное пятно на щеке ещё увеличилось.
— Что ты имеешь в виду?
— Это конец для всех нас, — тихо сказал
