Око небесное - Филип Киндред Дик
– Это обвинение основано на косвенных уликах. Она любопытна, заинтересована многим. Разве ее участие означает, что она согласна с тем, что там говорят?
– Мы не можем заглянуть в ее голову – но ведь и ты тоже не можешь. Мы можем судить лишь по ее поступкам – группы, в которые она вступает, петиции, которые она подписывает, деньги, которые она перечисляет. Это все, что у нас есть, и мы должны исходить только из этого. Ты говоришь, что она посещает эти собрания, но не согласна со взглядами, что там преобладают. Ну хорошо, давай вообразим полицейский налет на стриптиз-клуб. Понятно, что девушки и персонал будут арестованы. Но представь, что вся аудитория заявит, что шоу ей не понравилось – так что ж, их отпускать теперь? – Макфайф развел руками. – А что они там делали, если шоу им не нравилось? Ну ладно, один раз. Из любопытства. Но не раз за разом, не одно за другим.
Твоя жена замешана в пролевых группах с восемнадцати лет – она состоит в них десять лет подряд. У нее было более чем достаточно времени определиться в своем отношении к коммунизму. Но она все еще ходит на эти шоу, так сказать, – как только какая-нибудь коммунистическая группа организует протест против линчевания где-то на Юге или против нового военного бюджета, так она тут как тут. Как по мне, тот факт, что Марша читает еще и «Чикаго трибьюн», оправдывает ее не более, чем посетителя стриптиза тот факт, что он ходит еще и в церковь. Да, это доказывает, что люди многогранны, и часто грани эти противоречат одна другой… но факт остается фактом, и одна из этих граней включает в себя наслаждение греховным, запретным, порочным. И этот человек попадает на карандаш не за то, что он ходит в церковь, а за то, что он любит порок и ходит смотреть на порок.
И на девяносто девять процентов твоя жена может быть настоящей американской патриоткой – хорошо готовит, аккуратно водит, честно платит подоходный налог, тратит деньги на благотворительность, печет пироги для церковных раздач. Но один-единственный оставшийся процент может связывать ее с Коммунистической партией. И этого достаточно.
Подумав мгновение, Хэмилтон был вынужден признать:
– Да, ты неплохо все изложил.
– Работа такая. Я вас с Маршей знаю с первого дня твоей работы здесь. И люблю вас – да и Эдвардс любит. Все вас любят. Но дело-то не в этом. Пока мы не изобрели телепатию и не научились залезать людям в головы, нам приходится полагаться на статистику. Нет, мы не можем доказать, что Марша иностранный агент. Но и ты не можешь доказать обратного. И при таком раскладе нам придется как-то решить вопрос с ней. Мы просто не имеем права поступить иначе. – Потирая тяжелую нижнюю губу, Макфайф добавил: – Тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, не коммунистка ли она?
Не приходило. Внезапно вспотев, Хэмилтон затих и лишь молча смотрел на блестящую поверхность стола. Ведь он никогда не сомневался в том, что Марша говорит ему правду – что она всего лишь интересовалась коммунизмом. А сейчас впервые в нем проклюнулось и стало расти подозрение – жалкое и несчастное. Но статистически возможное.
– Я спрошу у нее! – сказал он громко.
– Да? – отозвался Макфайф. – И что же она ответит?
– Конечно же, она ответит: «Нет!»
Покачав головой, Эдвардс заметил:
– Нет, Джек, так оно не работает. Подумай, и ты со мной согласишься.
Хэмилтон вскочил на ноги.
– Она на веранде сейчас. Спросите у нее сами, каждый из вас – приведите ее сюда и спросите!
– Я не собираюсь спорить с тобой, – сказал Эдвардс. – Твоя жена представляет угрозу для безопасности, и ты отстранен от работы. Или ты приносишь убедительные доказательства того, что она не является коммунистом, или избавляешься от нее. – Он пожал плечами. – Это твоя карьера, парень. Дело всей твоей жизни.
Макфайф тоже поднялся со своего места и, тяжело ступая вокруг стола, прошел к Хэмилтону. Собравшиеся начали расходиться, совещание по вопросу допуска Хэмилтона завершилось. Подхватив инженера за руку, Макфайф потянул его в сторону двери.
– Пойдем отсюда туда, где можно отдышаться. Предлагаю выпить. Втроем – ты, я и Марша. В «Тихой Гавани» подают виски с лимонным соком – я думаю, это как раз подойдет.
2
– Я не хочу спиртного! – заявила Марша голосом на грани истерики. Побледневшая, но решительная, она уставилась на Макфайфа, игнорируя остальных служащих компании, что заполнили веранду. – Прямо сейчас мы с Джеком идем на Беватрон, чтобы посмотреть, как они вводят в действие новое оборудование. Мы давно это запланировали и ждали больше месяца.
– Моя машина на парковке, – сказал Макфайф. – Я подвезу вас. – С иронической усмешкой он добавил: – Я коп и смогу провезти вас прямо внутрь.
Пыльный «Плимут-седан» карабкался по длинному подъему в сторону городка Беватрона. Марша вдруг сказала:
– Не знаю, плакать мне или смеяться. Не могу поверить в происходящее. Вы всё это серьезно, что ли?
– Полковник Эдвардс намекнул, что Джеку стоит избавиться от тебя, как от старого пальто.
Потрясенная Марша в шоке стиснула свои перчатки и сумочку.
– Ты так и сделаешь? – обратилась она к мужу.
– Нет, – ответил Хэмилтон. – Даже если бы ты была извращенкой, алкоголичкой и коммунисткой в одном флаконе.
– Слышали?
– Да, я слышал, – кивнул Макфайф.
– И что вы об этом думаете? – уточнила Марша.
– Я думаю, что вы оба замечательные люди. Думаю, Джек не такой сукин сын, чтобы поступить иначе. И я говорил полковнику Эдвардсу, что так и будет.
– Одному из вас двоих, – сказал Хэмилтон, – места здесь нет. Один из вас должен уйти. Монетку кинуть, что ли…
Марша в ужасе и потрясении уставилась на него, ее карие глаза наполнились слезами, а пальцы бесцельно теребили перчатку.
– Ты разве не видишь? – прошептала она. – Это же ужас, что творится. Это заговор против нас с тобой. Против всех нас.
– Ну я тоже себя неловко чувствую, – признал Макфайф. Съехав с магистрали, он провел машину через контрольный пункт и въехал на территорию Беватрона. Полицейский на въезде отдал честь и помахал ему рукой. Макфайф помахал в ответ. – В конце концов, вы мои друзья… но мой служебный долг заставляет меня писать доклады даже на друзей. Подшивать в папочку компрометирующую информацию, расследовать сплетни – думаете, мне это нравится?
– Засунь свой долг… – начал было Хэмилтон, но Марша перебила его:
– Он прав, его вины тут нет. Мы все вместе в
